Виктор Шнейдер.
Ближнего твоего...
Гречу
Прототипов ни у одного героя нет.
Все cюжетные линии выдуманы.
Все параллели случайны. Вру.
В. Шнейдер
СОДЕРЖАНИЕ
Глава 1, в начале которой герой
осознает себя, а в конце - и Глава 2, в которой возникает новый
свою творческую задачу персонаж и начинает говорить притчами
Глава 3, в которой Олег Глава 4, в которой рассказывается невыду
обдумывает им же сочиненное манная история блудного сына и несколько
других, связанных с одним и тем же лицом
Глава 5 в которой объявляется
еще одно новое лицо, но так и Глава 6, в которой повествуется о судьбе
не объясняет - зачем греческой амфоры
Глава 7, в которой дается Глава 8, в которой герой, наконец, сам
ретроспектива одной произносит вслух то, что переговаривают
неправдоподобной, но весьма все, а также то, чего не осмеливается
романтической истории произнести никто
Глава 9, в которой говорится о
качестве пива, Божьем величии и Глава 10, трактующая одно запутанное
обиде, нанесенной новому место Евангелия от Иакова
Шейлоку
Глава 11, в которой герой
знакомится с проявлением Глава 12, в которой говорится о внешнем и
Русской идеи, а читатель также внутреннем конфликтах Иакова Меньшего
и с ее истоками
Глава 13, позволяющая поближе Глава 14, в которой радушный хозяин ждет
познакомиться с героиней гостей
Глава 15, в которой Саня Глава 16, в которой дамы посещают
декламирует стихи Д.Строцева кавалера
Глава 17, в которой кавалер Глава 18, показывающая, что и молитва
посещает даму Сатане бывает услышана
Глава 19, в которой язычники Глава 20, в которой человек со
поклоняются своему идолу свое-образным мировоззрением обращается к
человеку со своеобразной моралью
Глава 21, которой заканчивается Глава 22, с которой начинаетсясовременная
(ничем) эта повесть цивилизация
Глава 1
С последним чаянием свою
мечту ночную
Душа стремится влить в пустые
формы дня...
В.Брюсов
Тело лежало, поднятое над землей на высоту двух этажей
плюс кровать, и дышало.Молодой этот здоровый, хотя и несильный
организм не был в данный момент отягощен ни единой мыслью, ни
даже сновидением, а потому назвать его человеком было бы так же
странно, как столь же исправно функционирующий будильник у него
в изголовье. Так же размеренно и так же бездумно, как сердце,
перестукивались в пластмассовом корпусе какие-то шестеренки и
маятник... Но вот, минут без двадцати восемь, часовая стрелка
закрыла собой стрелку будильника, пазы на их осях совместились,
и рычажок, сдерживавший до поры молоточек, подался вперед, а уж
тот, только дали волю, стал вовсю колошматить по чашке
звонка... И тотчас же, по механизму, кажется, еще более
простому, включилось в теле сознание. Сперва оно, не
разобравшись ни с чем, ничего не зная и не умея себя назвать,
развернулось зачем-то в картину залитой светом поляны:
много-много ярких цветов тянется вверх, над ними жужжат добрые
мультипликационные жуки, а сзади восходит огромный золотой шар
cолнца и звенит, звенит, звенит все громче, все навязчивее, все
нестерпимее... И уже через секунду или две сознание догадалось,
что никакое это не cолнце, а будильник, и вытерпело свалившийся
на него в считанные мгновенья поток информации обо всем, что
только существует на свете, и наконец нашло себе имя - Олег
Кошерский. Пора было вставать, умываться, бриться, потом
завтракать, потом... Кошерский - очень талантливый прозаик. Что
бы он ни описывал - природу, лица, характеры - во всем удается
ему отыскать новые неожиданные черточки, все освещает он
свежим, отстраненным взглядом человека, который этого не любит.
Но в жизни Олег никогда не пользовался ни одним из
общепризнанных прав талантов, наипервейшее из которых - право
на несносный характер. Напротив, такого славного, открытого и
дружелюбного парня еще поискать... И правом - почти
обязанностью - молодых творцов экстравагантно одеваться
Кошерский явно пренебрегал. У него, правда, была одна кофта, по
сравнению с которой "фатовская фата" Маяковского - выходной
фрак, но она уже не первый год невостребованная висела в шкафу.
Пожалуй, если у Олега в одежде был бы свой стиль, то эта кофта
была бы не в его стиле. Что же до романов - ибо право таланта
на дон-жуанство часто неоспоримей права на дон-кихотство - то
стыдно признаться: первая и единственная женщина Кошерского
была все еще им любима и все еще любила его. К ее любви, правду
сказать, на третьем году романа стало подмешиваться чувство
почти ненависти к Олегу, упорно не замечавшему, что ей пора
замуж. А Олег, хотя и обнаружил, когда прошел первый период
любования собою влюбленным и упоения своими речами к
возлюбленной, что его Джульетта (ее-таки звали Юлькой) -
существо довольно примитивное, знал это только умом, душой же
так, что называется, прикипел и так привык считать Юльку своей
то ли собственностью, то ли частью, что и сам не мог бы
ответить, почему так не хотел жениться. Возможно, такая
"полуженатость" лучше всего сочеталась с его статусом
"полупризнанности". Но, так или иначе... Олег встал, потянулся,
спародировал несколько физкультурных движений и пошел в ванную.
Болтая помазком в мыльнице, он думал о том раздражении, которое
поползет опять по его шее и щекам после бритья и не оставит в
покое часа два, и что хорошо бы было отпустить бороду -
писателю вообще к лицу борода -, если бы она росла, как у
Фришберга, а то какими-то дурацкими островками: вместо одной
бороды получится семь или восемь. Так почему-то Иуду Искариота
изображают. Кстати об Иуде: хорошо бы роман написать про юность
Иисуса...
Первый урожай славы Кошерскому принесла в свое время
повесть "Детство Кащея". Ну, то есть какой там "славы"... Но
те, кто его заметили, подобрали, напоили и даже стали
попечатывать в каких-то полуреальных альманахах, признали в
Олеге писателя именно за эту рукопись. Раньше как-то никому в
голову не приходило, что Кащей Бессмертный должен был сперва
быть ребенком. Сказка била по образам, сохраненным памятью с
детства, и несколько шокировала. Новый замысел попахивал слегка
самоповтором, а впрочем - только в самом приеме... Итак, году в
22-м новой Эры, от силы - 24-м...
Глава 2
...Послушай: далеко-далеко, на озере Чад
Изысканный бродит Жираф...
Н.Гумилев
Году в 3782 от Сотворения Мира, от силы - 84-м в Иудейке
сгорела синагога. Денег на новую не могли собрать вот уже
месяца три. Оно и неудивительно: Иудейка была на редкость
бедным районом, где и проживало-то на тот момент всего человек
500, почти все - беженцы из Палестины, за что место и получило
свое шутливое прозвище. Похожие судьбы - родину покидали
обычно, обнищав или повздорив с властями, а чаще всего - и то,
и другое вместе - и общие проблемы - поиск заработка и
египетский язык - делали и людей неотличимыми друг от друга.
Так же безлики и однообразны тянулись дни. Поэтому, когда Шимон
услыхал о появлении в Иудейке двоих новичков, то пошел
знакомиться, не откладывая.
Ему здорово повезло - пришлецы оказались его сверстниками
(тут, правда, и в основном жила молодежь), да к тому же
земляками-галилеянами. Один, правда, к приходу Шимона уже спал,
повернувшись лицом к стене, зато другой - Бар-Йосеф - оказался
на редкость словоохотлив. Он, как видно, изголодался по
разговору за время скитания с караванами и теперь болтал почти
без умолку:
- Точно-точно тебе говорю, базар на том берегу гораздо
дешевле: рыба на ассарий дешевле, овощи - тоже... Мы с Меньшим
за сегодня уже все облазили...
"Меньшой" - троюродный брат Бар-Йосефа Яков - разобрал
сквозь сон свое прозвище, повернул к говорящим, не открывая
глаз, свою смешную круглую голову и торопливо произнес:
- Ничего-ничего. Говорите-говорите. Вы мне не мешаете, - и
опять погрузился в сон. Шимон не сдержал смеха, услыхав этот
высокий хриплый голос, похожий на голос говорящего попугая, но
быстро сообразил, что Бар-Йосеф может обидеться за брата, и
почел за благо переадресовать свою веселость:
- Так сегодня же пятница была! У нас все к празднику
закупались, а на тот базар одни гои ходят - им что Суббота, что
вторник...
- А сюда какие купцы ездят - не гои, что ли?
- Да-а, но здесь они уже знают, к кому ездят. Первые
еврейские семьи появились в Иудейке лет 15 назад.
- А, точно-точно! Я просто не привык: в тех местах, где я
бывал, или все знали про Субботу, или уже никто. А ты точно
говоришь - это все нормально.
- Ты много где бывал?
Как сказать, - Бар-Йосеф улыбнулся сладко, как улыбаются
только воспоминаниям, и открыл уже рот для рассказа, но тут
Яков вдруг издал во сне некий крайне неприличный звук. Улыбка
говорящего превратилась в усмешку. Он торжественно поднял палец
и не сказал, а именно произнес или даже изрек: - Мне указывают,
чтобы я заткнулся, потому что хвастовство - грех, а словесный
понос ничуть не лучше...
Он даже не договорил: Шимон, старавшийся до того вести
себя потише, потому что жалел спящего, откинулся на спинку и
залился гомерическим хохотом.
- Зря, между прочим, смеешься, - сказал Бар-Йосеф, смеясь,
впрочем, и сам. - Точно тебе говорю: так оно все и делается.
Это нормально.
- Но уж очень смешно.
- А почему бы не посмеяться? Бог, между прочим, смеется
все время, точно тебе говорю. Ну, если ты смотришь
представление греков или римлян... Причем с людьми - это еще не
так. А кукольные... Ты где-нибудь видел?.. Так вот - там же все
смешно! И убивают смешно, и умирают смешно. А уж если кукла
говорит что-то тебе лично... Ты ведь ходишь в синагогу, - Шимон
не понял, вопрос это или утверждение. - Представь, как смешно,
наверное, ты выглядишь, когда молишься, как колеблются при этом
оборочки... И мои тоже, - поспешил он вежливо добавить.
- Понима-аешь, - пртянул первое слово гость. Была у него
такая манера долго пропевать начало фразы, пока конец еще не
совсем продуман, - вообще, это логично: человек так же
примитивен рядом с Богом, как тряпичная кукла рядом с
человеком. - Шимон хотел добавить, что представлений он таких
не видел, но живо их воображает - действительно забавно, но
промолчал. То ли из-за того, что это не относится к делу, то ли
просто самолюбие мешало. - И во-вторых, Бог достаточно
всемогущ... - Шимон заметил, что собеседника, как и его самого,
царапнуло дурацкое словосочетание "достаточно всемогущ", хотя
тот и не подал вида. - Да-да, что-то вроде "небольшой
бесконечности"... Так вот, достаточно, чтобы позволить себе
получать всегда только одни удовольствия - смеяться,
радоваться...
- ...любить. Точно-точно говоришь! И никогда не плакать,
не грустить, не ненавидеть.
- Да-а... Но уж очень это не сходится с традиционным
восприятием.
- Традиционное восприятие - вообще опасная штука. Как
взгляд из колодца. Надо же смотреть шире - это все нормально...
Или не колодец, еще лучше: верблюды и верблюжья колючка.
Верблюды раздирают о нее в кровь губы, пьют свою кровь и
приговаривают: "Ах, какая сочная травка!" Их так с детства
учили, что сочная и вкусная. И что горб - это идеал красоты...
- Для верблюдов - действительно идеал.
