орет его имя. Кажется, вверх вскидываются руки и выставленные
пальцы, но из света в темноту видно плохо. Вообще, весь стадион
похож на античный цирк. И яма с дикими зверями под ареной. Но
тогда гладиатор - он? Ну что ж, пусть так. Тогда надо как можно
быстрее отбиться, отпеть и - прочь с "арены". Он ударяет по
струнам, и вся команда подхватывает. Во втором же такте
соло-гитарист фальшивит, а скрип от елозенья его пальцев по
струнам заглушает, кажется, всю песню. Конечно, все не совсем
так, и парень играть умеет, но по сравнению с тем, который мог
хоть спиной к гитаре, хоть зубами... Но все правильно: двум
медведям в одной берлоге не зимовать...
Усилители оказались достаточно хороши, чтобы всем заложило
уши даже на большом стадионе. После этого петь связные тексты
было бы просто расточительством. Тем более, что в сплошном
песенном потоке ни мотивы, ни темы отдельных вещей запомнить
невозможно. Не слишком веселые, не слишком грустные, не слишком
быстрые, не слишком медленные, не слишком свои, не слишком
передранные мелодии сливаются в один бесконечный блюз. Что же
до слов, то шанс врезаться в память имеет максимум афоризм в
три слова. Такими-то и начинил Оракул свои песни, вовсе не
заботясь о том, чтобы связать их по смыслу.
На сцене этот посол рок-н-ролла в неритмичной стране
держался, как хорошо в ней ассимилировавший. Хотя отчасти его
парализовало чувство собственной гениальности, особенно, когда
какую-то истеричку милиционеры выволокли из зала. В голове
Патриарха мелькнула шальная мысль, что хорошо бы на его
концерте, как на Пинк-Флойдовском, кто-нибудь покончил с собой.
Это сделало бы ему рекламу в Америке, где за два года у него
так ничего путного и не вышло....
...Мелодия замедлилась. "Садитесь! Садитесь! - передался
по толпе шепоток. Присев на корточки или по-турецки, все стали
класть руки на плечи друг другу и этой огромной запутанной
человеческой цепью раскачиваться в такт музыке. "Как здорово!"
- подумала Юлька. Она искала глазами кого-нибудь из знакомых,
но не могла разглядеть. Кажется, мелкнул в толпе Сид, но когда
он одевается, как хиппи, то становится совсем от них
неотличимым...
Юлька наклонилась к Саниному уху и шепнула игриво:
- Саша, а как ты относишься к тому, что я обнимаюсь сейчас
не только с тобой, а одновременно со всем, - она нахмурила лоб,
вспоминая странное слово - пиплом?
Саша относился положительно. К форме постановки вопроса -
особенно... И это лишь третий день их ежедневных встреч.
Отпев положенное время, музыканты побросали свои
инструменты на сцене, и, не говоря ни слова, удалились. Слегка
ошарашенная публика посвистела и поголосила еще некоторое время
и разошлась. Все, включая Саню, остались от концерта в полном
восторге.
Многие выкрикивали Его имя. И где-то в глубине стадиона
кричал (но уже не так восторженно) на бедолагу соло-гитариста и
осветителя сам гладиатор...
Глава 20
Друг-кунак вонзает клык
В недоеденный шашлык.
"Раз чучмек, то верит в Будду."
"Сукой будешь?" "Сукой буду."
И.Бродский
- Сам гладиатор Туний спонтовался перед этим кулаком! -
хвастливо вопил, потрясая ручищей, пьяный уже до посинения
вольноотпущенник, один из тех, кого и в нищей Иудейке считали
за подонков.
- Завязывай, Сильный, - то ли попросил, то ли приказал
мужик с уважительной кличкой "Легат" и позорным несводимым
клеймом на лбу. - Так чем он тебя обидел? - обратился он снова
к Эстер.
- Я, конечно, сама виновата: не надо быть такой
легковерной...
- Ну, в принципе-то, - неопределенно вставил Легат,
реагируя на незнакомое слово.
- Он же слывет за Святого. И я ему по секрету много чего
порассказала о себе: ну, он гадал, предсказывал...
- Да ты гонишь! - завопил опять угомонившийся было
вольноотпущенник. - Какой в Иудейке Святой?
- Сильный! Заколебал в доску! Продолжай, Ривка...
- Я не Ривка, я Эстер..
- Ой, извини. Но в принципе-то... Так что этот Святой? Он
тебе что-то сделал?
- Еще как! - Эстер побелела бы еще сильнее от гнева на
Бар-Йосефа, если бы было, куда бледнеть. Оскорбил ли он ее? Да
все ее мировосприятие строится и строилось на том, что все
мужики - от раба до первосвященника - в сути своей проще, чем
медный динарий, и хотят только одного. Все их науки и ремесла -
только средства привлечь к себе, как перья у птиц. Вот, даже
этот страшный Легат, которым пугают детей полпобережья, готов
не только убить кого угодно, к этому-то ему не привыкать, но он
ведет себя и говорит почти как римский патриций в честь ее
присутствия и ради ее улыбки... А этот Святой как будто
специально взялся ей доказать, что Идея может привлекать мужика
куда больше, чем Она! В конечном счете, он хочет перевернуть
весь ее мир с ног на голову... Но сказала она несколько другое:
- Он растрепал мою тайну всем знакомым.
- Падла. - Легат был возмущен искренне. Какая-то своя
мораль, коверканная, уродливая, но весьма и весьма жесткая, у
него была. - Мы с ним разберемся.
- Да ну его на фиг, Легат, со Святыми связываться, -
резонно заметил Сильный.
- Ты мозги не крути! Пойдешь со мной эту гниду коцать? Или
на понты сел?
- Никакого "коцать"! - строго сказала Эстер. Только этого
не хватало! - Проучить, и только!
- Ну, да. В принципе-то... Это уже наши разборки.
- Я сказала.
- Да не дрейфь ты, - покровительственно заверил Сильный. -
Мы его так только...
- Ну, хорошо. - Легат показал жестом, что это вопрос
решенный. - Только ты тогда его нам как-нибудь покажи. Мы ведь,
в принципе-то, даже не знаем, на что он похож.
- Хм... - Эстер ненадолго задумалась. - Ну, хорошо. Завтра
молиться будут в доме у Мойши. Знаешь?
- Да все мы знаем!
- Сильный, тебя не спросили!
- Так когда они выйдут и пойдут по домам... Я пойду им
навстречу, и... И тот... И тот, кого я в качестве приветствия
поцелую в щеку...
- Ништяк! - воскликнули оба громилы в один голос.
Глава 21
Я не знаю слова Liebe
Если чувство к кому-либо
У меня в душе и есть,
Это только ненависть.
А.Фришберг
В один голос раздались мамин призыв с кухни: "Володя!
Ужинать!" - и телефонный звонок.
- Черт-те что, - пробормотал Сид. - Пожрать не дадут.
Алло, Саня?
- Привет, Сид. Как дела? - И не дожидаясь ответа, так как
точно знал, что никаких новых "дел" у Сида за те пару часов,
что они не виделись, появиться не могло, Фришберг продолжил: -
Представляешь, какой облом? Захожу я тут к Кошерскому...
- А, ну-ну. Он тебя не убил за "богослова"? Мне страшно
было его туда даже провожать. Хотя по дороге мы весьма
интересно побеседовали.
- Что, и этот душу изливал?
- Что-то типа.
- Ну-ка, расскажи?
- Ладно, давай ты первый. У тебя новости свежее.
- Новость одна, но убийственная: Кошерский послал на фиг
Юльку!!!
- Что-то я не вижу тут для тебя особых причин убиваться, -
Сида честно изумил Санин возбужденно-расстроенный тон. Ведь,
казалось бы, не дружеской ли ему, Сане, услуги ради он
исподволь помог Олегу тогда, по дороге к Коляну, прийти к
выводу, что с Юлькой ему надо расстаться. К выводу, который и
так сидел уже у того в душе, но, может быть, помедлил бы выйти
на поверхность еще полгода или даже год. Только немного энергии
извне потребовалось, чтобы Кошерский сказал себе сам, что Юлька
- это не то, что ему надо, и что он не женится на ней в самом
деле потому, что боится, что она перестанет изображать из себя
то, что по ее - правильному - мнению должно ему нравиться,
сдерживать недостатки и в считанные дни превратится просто в
другого человека. А раз так, нечего тратить время: если он ее
не любит - свое, а если любит - ее. Ей ведь и в самом деле пора
замуж... Но что же расстраивает Саню? Когда недели две назад он
увидал эту парочку в СКК на концерте, у него не возникло
впечатления, что Фришберг печется именно о семейном
благополучии Кошерского.
- Ты идиот! - шепелявила телефонная трубка. - Я сделал
все-все! - чтобы она от него ушла. Клянусь тебе, что не
сегодня-завтра это бы уже произошло. Не далее, как этим вечером
я собирался ставить вопрос ребром: я или он, и, клянусь тебе,
результат был бы однозначен... Ты понимаешь, какую игру он мне
обломал?
- Ах, игру!.. - теперь до Сида дошло все.
- А оказывается, когда я вчера у нее в ногах валялся и
сказки про любовь рассказывал - такие, что сам чуть не поверил
- он ее уже два дня как бросил!
Сид представил эту картину Юлькиными глазами. Да, Фришберг
выглядел в ней, пожалуй, и впрямь жуть глупо. А ведь это именно
то, что страшнее для Сани всего на свете.
- Ну, ладно, - неуверенно утешил он друга. - В конце
концов, тебе осталось неплохое наследство...
- Ты что, думаешь, мне нужна эта твоя?.
- Моя-то с какого боку?
- Да в гробу я ее видел! Я и смотреть на нее больше не
смогу! Это же постоянное напоминание, что я ПРО-ИГ-РАЛ!
- Кому?
- Обстоятельствам.
- По крайней мере, достойный противник.
- Ладно, - Саня, кажется, несколько успокоился. - Так о
чем тебе-то "вещий Олег" рассказывал?
- Да, так, ничего особенного. - Теперь пересказывать их
разговор не просто не хотелось, но могло быть чревато тем, что
Саня выльет свою обиду на виновника, пусть неумышленного,
своего фиаско.
- А все-таки?
- Теперь это уже неактуально.
- Тем интереснее. Давай-давай, - стал уже настаивать Саня,
почуяв в Сидовых отговорках что-то неладное.
Ну, про книгу его говорили...
- Так, Зернов, ты мне не хо-чешь говорить?
- Да. Так как это, - ляпнул Сид первое попавшееся
обоснование, - Тайна исповеди, и Олег, зная, что мы друзья,
специально оговорил, что именно тебе просит ничего не
рассказывать. А тебе это действительно неважно.
- Ну, как хочешь, уломал, - беззаботно ответил Саня. -
Пиво-то пить когда пойдем?
Итак, Сид что-то скрывает. Ну ладно же. Теперь ему, стало
быть предстоит не игра, а настоящая война: ведь и противником
будет не какой-то там щелкопер, которого если что и волнует, то
только его неправдоподобные Иисус Бар Иосиф и Симон.
Глава 22
ХУДОЖНИК: Я - Художник!
РАБОЧИЙ: А по-моему, ты говно.
Художник тут же побледнел, как полотно,
И как тростинка закачался,
И неожиданно скончался.
(Так новая идея огорашивает человека, к ней не
подготовленного)
Д. Хармс
Бар-Йосеф и Шимон шли несколько отдельно от общей толпы и
продолжали, активно жестикулируя, сразу два начатых ранее
разговора.
Точно-точно тебе говорю, - горячился Святой, - у Меньшого
духовный процесс пошел - просто поразительный.
- Прекра-асно. Но торгуют ведь не собственно в храме, а в
пристройках Ирода Великого.
- И дай Бог здоровья покойничку. Это, можно сказать,
другая комната того же дома. А сказано: "Дом Мой - весь! -
домом молитвы назовется..." Точно? Это мы с Меньшим тут на днях
наткнулись... Я, когда буду в Храме, потребую остановить чтение
Торы до решения вопроса о купцах. Он же очевиден.
- А чего твоего Меньшого двинуло, только когда ты перестал
его тянуть?
- Значит, так надо. Чтобы каждый сам дошел. Он же и мяса
не ест, и - что меня еще больше поразило - посуду у себя там
моет, постель каждый день стелит и подметает. Молиться стал
чаще, чем я...
- А я бы не советовал тебе идти здесь путем традиции:
останавливать чтение и т.д. Если ты хочешь говорить от имени
