сложила веер. Мимишка тоже вздохнула и звякнула бубенчиком. - Поручик
Баранов, вы сердитесь, вы неправы. Подойдите сюда, сядьте. Не хотите ли
чаю?
- Я пришел, баронесса, откланяться.
Веер описал крылатую дугу и резко сжался. Мимишка тявкнула.
- Я никак не предполагала...
- Что я останусь жив? - перебил ее офицер.
- Ах, вовсе нет!.. Оставьте ваш сарказм, поручик. Да, вы мне нрави-
лись, если хотите... Но я не дух свят, чтоб читать вашу душу. Во всяком
случае отзвука в вашем сердце я не находила. Ведь так? - Поручик широки-
ми шагами беззвучно подошел по мягкому ковру к резному столику и достал
из фуражки пару белых своих перчаток. - Да, да вы мне нравились, - томно
сказала хозяйка и закрыла глаза.
- Вы мне, баронесса, тоже нравились... А что касается отзвука в моем
сердце, то... Впрочем, я должен заявить вам, что ваш будущий супруг -
подлец. Честь имею кланяться, баронесса.
Мимишка хрипло впилась поручику в удалявшиеся пятки, с баронессой же
приключилась натуральная истерика.
Глава XIII
Нагаечка
Мысль о побеге не давала Николаю Реброву жить. Что б он ни делал, о
чем бы ни думал, - бежать, бежать, - навязчиво и неотразимо властвовало
в его душе. Он плохо ел, плохо спал. На другой день об'яснения поручика
с баронессой он поднялся рано, с'ел остатки простокваши и пошел в лес.
Утро было хрустальное, молочно-голубое. Поблекший месяц дряхлым шаром
запутался меж черных хвой. На смену ему розовел восток, загорались обла-
ка, еще немного - и молодое солнце из далеких русских недр, из-за Пей-
пус-озера выплывет месяцу на смену. По наезженной дороге култыхает на
трех лапах несчастный пес, на шее кусок веревки. - А ведь это она...
Ведь это собака Карла Иваныча. - Шарик! Шарик! - Пес мотнул изгрызастой
мордой и трусливо свернул в сугроб. И вновь юноша стал перебирать в па-
мяти весь свой недавний предсмертный бред: живы или померли - Карп Ива-
ныч и Дмитрий Панфилыч? Но воспоминания были тусклы, путаны.
Солнце уже прорывалось через гущу леса. И юноше захотелось забраться
на высокую сосну, чтоб взглянуть туда, в тот милый край, откуда вставало
солнце. Николай Ребров подошел к просеке. И вот перед ним два всадника:
лесник баронессы - эстонец - на лохматой кляченке, и на великолепном ры-
саке широкоплечий человек в серой венгерке с зеленым воротником и лацка-
нами. Николай Ребров мельком взглянул на всадников и - дальше.
- Стой! - и рысак галопом подскакал к нему. - Почему честь не отда-
ешь?! Ты! Писарь!
- Извините... Я совсем не узнал вас... Я не ожидал...
Нагайка взвизгнула, и два хлестких удара сшибли с головы юноши фураж-
ку. Не помня себя, Ребров схватил большую сосновую ветвь и наотмашь ею
всадника. Конь нервно всхрапнул, подбросил задом, и ротмистр Белявский -
через голову в сугроб.
Юноша бросился в чащу леса, выбежал на тропинку и окольными путями
домой.
Поручик Баранов еще спал, когда юноша постучался к нему. Та же про-
тивная эстонка, впуская, проскрипела:
- Подождить здесь!.. Шляются раньше свет...
И опять тот же громкий голос:
- Эй, кто? Войдите! А, Ребров?! Генерал, что ли, прислал? Что? Что?
Белявский?! Как, оскорбил действием? Как, ударил? Кто, ты?! Дай-ка порт-
сигар, дай-ка спичек! - Папироса прыгала в зубах поручика, спичка пляса-
ла в руке писаря. - Да не трясись ты, девушка! Рассказывай.
Выслушав все, поручик Баранов сказал:
- Одобряю. Солдат отдает честь мундиру, а не охотничьей венгерке ка-
кой-то. Он бы еще напялил на себя баронессин бурнус. Я переговорю с ге-
нералом. Во всяком случае - я беру тебя под свою защиту... Дай мне шта-
ны, дай мне умыться... А вечером, после занятий, прошу ко мне... По-то-
варищески, запросто... Чайку попить...
Николай Ребров едва выговорил:
- Господин поручик... Я всегда... я всегда был уверен, что вы велико-
душный человек.
Глава XIV
Ночь у колдуна, надгробное рыдание
Когда ротмистр Белявский вошел в канцелярию, ад'ютант Баранов громко
приказал:
- Ребров! Возьмешь лошадей и отвезешь этот пакет по назначению.
Николай Ребров поехал верхом верст за шесть, в дивизионную хлебопе-
карню. Там и встретил Трофима Егорова.
- Ну, Колька, недельки через две того... Спину чухляндии покажем.
Слушай, Колька. А с нами еще один хрестьянин просится, наш мукосей. Он
недалечко за озером живет, там, в Расее-то. Да ужо я его... Да вот он...
Эй, Лука!
Крупный бородатый крестьянин, поводя согнутыми в локтях руками, не
торопясь, в раскачку, как медведь, подошел к ним:
- Здорово живешь, солдатик, - густо сказал он юноше, чуть тронув шап-
ку.
- Что, дядя Лука, к нам в компанию ладишь? - на крестьянский лад про-
изнес Николай Ребров. - Поди стосковался по дому-то?
- Как не стосковаться, - угрюмо ответил тот. - Не своей охотой...
Солдатня да офицеришки чуть на штыки не подняли: на трех подводах ехать
пришлось, все хозяйство бросил: бабу да шестерых ребят. - Мужик сглонул
обиду, отвернулся и раздраженно засопел. Потом сказал: - Думай не думай,
а бежать надо... Что бог даст.
Юноша улыбнулся:
- С тобой, дядя Лука, будет не страшно. Силенка, кажись, есть в те-
бе...
Домой Николай Ребров возвратился к вечеру, поел вареной картошки с
полуржаным, полукартофельным хлебом и, час отдохнув на койке, направился
к поручику Баранову.
- Честь имею доложить вашему высокоблагородию, что пакет вручен,
двухнедельная ведомость проверена, в наличности имеется муки 32 п. и
жмыхов 7 1/2 пуд.
Офицер сидел в рваном кресле у письменного стола, что-то записывал в
памятную, с черепаховой оправой, книжку. Он в валенках и ватном халате с
желтым шелковым поясом. На столе коньяк. И сам поручик порядочно выпив-
ши.
- Вот что, Николаша, - повернулся он к юноше. - Зови меня Петром Пет-
ровичем. Очень просто: через неделю - фють! - я направо, ты налево. Лик-
видация заканчивается. Что? А твое дело с этим прохвостом тоже ликвиди-
ровано. Генерал сказал Белявскому: "жаль, ротмистр, что вы подали в отс-
тавку, а то бы..." - и погрозил пальцем очень-очень выразительно.
- Почему в отставку? - спросил Ребров.
- На баронессе женится. Она богачка. На кой чорт ему служить, лоб под
пули подставлять, на фронте вшей кормить? Да ты, Николаша, садись. Ну,
выпьем, Николаша... За юность... Ээ, люблю юность!.. Вся наша надежда.
Да ты не морщись, пей, это коньяк... А знаешь что? Чорта с два, чтоб я
позволил Белявскому жениться.
- А разве это зависит от вас? - и юноша почувствовал, как от вина
стало загораться истомой его тело.
- Конечно же зависит... Ты слыхал, как колдуны свадьбы портят?.. А я
колдун... - он снял с бритой головы тюбитейку с кисточкой, для чего-то
помахал ею в воздухе и опять надел. - Да, брат, колдун, форменный: хому-
ты наставляю, килы сажу... Пей еще, редко ходишь...
- Я, Петр Петрович, много не могу.
- А я много и не дам. Вот по бутылочке выпьем и... - он поднял палец,
- и... довольно.
- Что вы, что вы!..
Поручик строго взглянул в лицо юноши стальными, быстрыми глазами и
молча подал ему письмо-секретку с вытесненным баронским гербом.
- Читай, пока не пьян. А ну, вслух. Приятно...
Николай Ребров потолстевшим языком неповоротливо прочел:
"Милостив. Гос. Поручикъ Барановъ.
Вашъ поступокъ более чемъ некорректный, онъ наглый. Если въ васъ име-
ется честное имя и такъ называемая "мундирная честь", которую такъ пре-
зиралъ мой покойный мужъ баронъ фон-Берлаугенъ (онъ вообще ненавиделъ
все русское, особенно военный кость) - то Вы обьязанны или извиниться
предо мною, что Вы нагло налгалъ или доказать документально Ваши гнусные
слова.
Баронесса Э. фон-Берлауген.
P.S. Ротмистръ Белявский объ инциденте ничего не знаетъ".
- Точка! - крикнул ад'ютант. - Ха-ха-ха! Безграмотно, а ловко вкруче-
но. Понял? Нет? Ну, потом поймешь. Дай сюда! - Он разорвал письмо в лап-
шу, а клочок с подписью баронессы сжег, пепел стряхнул в рюмку с
коньяком и выпил. - А я любил ее, дуру... Любил, любил, - гладко выбри-
тое прочное лицо его вдруг горько заморгало. Потом порылся в письменном
столе и достал валявшийся среди хлама орден Станислава с мечами. - На,
повесь на гвоздик, вон на той стене. - Юноша повесил. - А почему я ее
любил? - спросил ад'ютант, опять снял тюбитейку, покрутил на пальце и
вновь надел. - Не по любви любил, а оттого, что вот здесь было пусто, -
он ударил ладонью против сердца и закрыл глаза.
Николай Ребров не знал, о чем говорить. Он пьянел. Ему захотелось об-
нять Петра Петровича. Но он постеснялся и, вздохнув, сказал:
- Я тоже несчастный... Я, Петр Петрович, тоже люблю... Двух люблю, и
не знаю, которую больше...
- В самделе? - не открывая глаз, сонно спросил поручик и вдруг ожил.
- Ну, гляди, - он вытащил из-под кучи бумаг браунинг, быстро повернулся
вместе с креслом и, не метаясь, два раза грянул в крест. Юноша вскочил и
вскрикнул. Поручик подвел его за руку к стене, на которой качался прост-
реленный орден. - Видал? В центр?.. А ты не веришь, что я колдун, - за-
хохотал как-то неестественно, давясь и перхая.
Николай Ребров, покачиваясь от коньяка и перепуга, изумленно прошеп-
тал:
- Удивительно метко... Сейчас прибегут...
- Кто? Хозяева?.. Все ушли... - офицер вскинул руку вверх и как пи-
фия. - Вот так же я, великий маг, страшный колдун, разведу их свадьбу!
- Чью? - спросил Николай. - А, знаю. Ой, не надо, Петр Петрович, не
надо...
Плавали рваные струйки сизого дымка, пахло тухлым яйцом, винным чадом
и в'евшейся в предметы копотью плохих сигар. Лицо ад'ютанта стало сосре-
доточенно и хмуро. Он поймал тонкими искривленными губами трубку и зады-
мил.
- Когда бежишь, Николаша? - по-трезвому спросил он и не дождавшись
ответа. - А я его проучу... Я ему покажу, собаке!..
- Кого это, Петр Петрович? - взволнованно спросил Николай...
- Да этого... Как его... барбоса... Ну, этого... Белявского, - разма-
хивая полами халата, то сгибаясь, то выпрямляясь, он быстро зашагал из
угла в угол. - Я изрешечу ему череп... Я его... Ты знаешь... какой это
стервец? Насиловал крестьянских девок, девчонок, баб, там, во время на-
шего знаменитого похода... И с какой наглостью, с какой жестокостью!..
А, попробуй, вступись отец или мать - петля!.. Однажды, пьяный, изнаси-
ловал шестидесятилетнюю просвирню, а потом застрелил... Это садист ка-
кой-то, исчадие ада! А посмотришь на него - ком-иль-фо... Герцог Паду-
анский! Чорт его забери совсем... И расправу с тобой припомню, эту самую
нагаечку. - Юноша покраснел, в его глазах загорелось сладостное чувство
мести, но он смолчал. Поручик Баранов то присаживался наскоро к столу,
чтоб выпить вина, то срывался и стремительно чертил крест-накрест комна-
ту. - А взять здесь, в Эстонии... Одна повесилась, другая отравилась
из-за него. Или вот... Может быть, слыхали - Варвара Михайловна, девушка
такая, дочь помещика с отцом приехала, смазливенькая довольно?.. - Юноша
насторожился, в его груди вдруг - пустота, в которую стал вливаться хо-
лод. - Да, да, девушка - бутон. Ну, вот он ее обольстил, мол, женюсь,
андел, Варя... а потом, вульгарно говоря, сделал ей брюхо и бросил. Сло-
вом, женился медведь на корове. Теперь девчонка по рукам пошла... Пропа-
дает девчонка... Что?
Холод в груди юноши заледенил его сердце, сердце остановилось, и юно-
ша мучительно вскричал:
- Это не она! Не она!! Как ее фамилия?!
Поручик на ходу выхватил изо рта трубку, хотел сказать - Кукушкина, -
но, всмотревшись в переломившуюся фигуру юноши, раздельно сказал окта-
вой:
- А что? Твоя знакомая? Какая она? Шатенка? Высокая? Из Гдова? Нет,
нет. Это беленькая овечка такая, блондинка в кудряшках. Фельдшерица, ка-
жется. А не довольно ль, Николаша? Что? - сказал он, заметив, как рука
юноши потянулась к коньяку.
- Извините, Петр Петрович... Без приглашения. Ваше здоровье, Петр
