1967.12 Путешественники не плачут. [Рассказ]. Худ. Н.Моос.
С.34-39
1970.12 Флаг отхода. [Рассказ]. Худ. С.Киприн. С.24-29
1971.4 Баркентина с именем звезды. [Повесть]. Рис. автора.
С.12-33
1973.11,12 Летчик для Особых Поручений. [Повесть]. Худ.
Е.Стерлигова
1977.12 В ночь большого прилива. [Повесть (ч.2 трилогии "В
ночь большого прилива")]. Худ. Е.Стерлигова. С.19-48.
1978.9 Вечный жемчуг. [Повесть (ч.3 трилогии "В ночь боль-
шого прилива")]. Худ.Е.Стерлигова. С.30-61
1981.1-3 Дети синего фламинго. [Повесть]. Худ. Е.Стерлигова
Голубятня на желтой поляне. [Роман-трилогия]. Худ. Е.Стер-
лигова.
1983.3-5 ч.1. Голубятня на желтой поляне. (В книжном вари-
анте - "Голубятня в Орехове").
1984.1,2 ч.2. Праздник лета в Старогорске.
1985.1,2 ч.3. Мальчик и ящерка.
1986.6,7 Тополиная рубашка. [Повесть]. Худ. Е.Стерлигова.
Острова и капитаны. [Роман в 3-х книгах]. Худ. Е.Стерлиго-
ва,
1987.5-8 кн.1. Хронометр (Остров Святой Елены).(В N 5 -
худ. Е.Охотников).
1988.4-6 кн.2. Граната (Остров капитана Гая).
1988.11,12 кн.3. Наследники.
1989.3-6 (Путь в архипелаге).
1990.8-10 Крик петуха. [Повесть из цикла "В глубине Велико-
го Кристалла"]. Худ. Е.Стерлигова
1991.6-8 Белый шарик Матроса Вильсона. [Повесть из цикла "В
глубине Великого Кристалла"]. Худ. Е.Стерлигова
1992.1-3 Лоцман. [Повесть из цикла "В глубине Великого
Кристалла"]. Худ. П.Крапивин
1993.4,5-6,1994.3,4,5-6 Бронзовый мальчик. [Роман]. Худ.
Е.Стерлигова
Честное слово (Екатеринбург)
1993.1-10 Серебристое дерево с поющим котом. [Повесть-сказ-
ка]. Рис. автора
Читатель и жизнь (Екатеринбург. Издание обл. правления об-
щества любителей книги и свердл. книготорга)
1989.2 Крик петуха. [Отрывок из повести]. Вступление С.Ка-
занцева. С.2
Юношеская газета (Москва)
1993.3(13)-24(34),1(35)-4(38) Синий город на Садовой. [По-
весть]. Рис. Е.Медведева (В нумерации дикая путаница и ошибки.
Часто перепутаны и повторяются рисунки. - Примечание В.К.)
Юный ленинец (Киев. Орган ЦК ЛКСМ Украины и республ. совета
всесоюзной пионерской организации)
1964.1 января Планшет. [Рассказ]
1965.8 января Айсберги проплывают рядом. [Рассказ]
* * *
Евгений Савин (г.Калуга)
Стереотипы восприятия произведений Крапивина.
Есть два основных стереотипа, с помощью которых не очень
добросовестные критики оценивают прозу В.Крапивина. Первый - у
Крапивина всегда существует четкое противопоставление "ребенок -
взрослый", которое выступает в качестве "основного конфликта".
При этом дети у писателя чаще всего выступают как "хоро-
шие", а взрослые - как "плохие". Второй стереотип - бесконечные
самоповторы В.П. "Каждый раз Крапивин пишет одну и ту же вещь,
где герои и главный конфликт до блеска отполированы от многок-
ратного употребления" (Р.Арбитман, "Лит. газета", 16.12.92,
с.4). В любых стереотипах так или иначе отражено то, что дейс-
твительно имеет место. Поэтому их весьма трудно разрушить. Хуже
всего то, что это разрушение выступает как простое отрицание. В
ответ на утверждение, выражаемое в первом стереотипе, говорят:
"Неправда, у Крапивина более чем достаточно и положительных ге-
роев-взрослых, есть и хорошие учителя, родители..." Это так, но
этим утверждением мы отрицаем и то рациональное, что содержится
в первом стереотипе.
Цель этой заметки - попробовать выявить, что, в действи-
тельности, представляет из себя оппозиция "взрослые - дети" у
В.П.К. Наш основной тезис - у Крапивина действительно можно чет-
ко наметить два плана героев, два "мира", две "реальности". Если
угодно, их можно обозначить как "мир детей" и "мир взрослых".
Специфика взаимоотношений этих двух "миров" состоит в том, что
"мир взрослых" не имеет автономного существования, не существует
вне, не существует без "мира детей". Его можно обозначить как
"не-мир детей", то есть то, что не является "миром детей".
Взрослый появляется у Крапивина лишь постольку, поскольку он так
или иначе оценен, отмечен в сознании ребенка. Его просто не су-
ществует вне этого сознания. Действительно, центр повествования
располагается у Крапивина в "мире детей", а "мир взрослых" выс-
тупает лишь как нечто неопределенное, или, наоборот, враждебное.
"Мир взрослых" есть то, что находится за "миром детей", следова-
тельно, его функция есть полагание границ "мира детей". Но, в
действительности, "мир детей" у В.К. сам полагает себе границы,
поэтому и "мир взрослых" определяется лишь в отношении к детям.
"Мир детей" закрыт для взрослого. Последний входит в него только
с определенной оценкой, заданной ребенком. Более того, он и су-
ществует благодаря этой оценке. Нередко он и есть эта оценка в
персонализованном, материализованном виде. В силу этого характе-
ра взаимоотношений между "мирами" особый характер носят и отно-
шения по линии "ребенок - взрослый".
Дело не в том, что первый "хороший", а второй "плохой".
Просто право давать оценку у Крапивина имеет лишь ребенок. "Хо-
рошим" или "плохим" взрослый становится лишь в отношении ребен-
ка. И при этом он не обладает никакими иными качествами или
свойствами сам по себе, но лишь в отношении к детям. Это отноше-
ние не выступает как некое абстрактное отношение вообще, но есть
отношение к конкретному ребенку, который является героем произ-
ведения. Все остальные взрослые, прежде всего, есть лишь продукт
сознания героя. Отношения "ребенок - ребенок" отличаются от от-
ношений "ребенок - взрослый". Я покажу это на конкретном приме-
ре, достаточно характерном. Журка ("Журавленок и молнии") прояв-
ляет просто чудеса сопереживания в отношении, скажем, к Валери-
ку. Между тем, последний едва не убивает Журкиного отца (!). С
другой стороны, параллельный сюжет с режиссером Кергелен. Она, в
сущности, есть вымысел, фикция Журкиного сознания. Лишь мелькнув
один раз в поле зрения Журки, она оказывается снабженной ярлы-
ком, оценкой. Она "плохая". Об этом говорит сон, где Кергелен
появляется в роли лесной ведьмы. Ведь Журка еще не знает, что
Кергелен - это она. Параллельно вводятся два плана: с одной сто-
роны, зарождение дружбы Журки с Валериком, который магическим
образом оказывается по сути невиновным, с другой - нарастание
неясной, неизъяснимой тревоги. И, конечно, кульминация, "взрыв".
Здесь, кстати, единственный раз в романе появляется Дед (герой
"Колыбельной для брата"), который и запускает сцену, посылая
Журку в учительскую, где он, собственно, и узнает, что фамилия
режиссера Кергелен.
Фигура действительно роковая. Валерик - виновен фактически,
но в сознании героя не виноват. Кергелен фактически вообще не
виновата, в сознании героя же она магическим обазом оказывается
виновата даже в том, в чем фактически виноват Валерик. Логика
весьма неочевидная, и цепь Журкиных рассуждений вряд ли могла бы
быть понята взрослым. Однако, это и не важно, потому что в сис-
теме отношений "взрослый - ребенок" понимание вообще не фигури-
рует. Если в случае с Валериком Журка ставит себя на его место,
понимает его, то по отношению к взрослым он этого не делает. И
это естественно, так как понимание рождается там, где есть два
целостных, независимых в своем существовании друг от друга чело-
века, а взрослые у Крапивина независимо не существуют.
Действительно, попробуйте взять любого взрослого и развер-
нуть его другой стороной. Попробуйте представить его в другой
обстановке, или посмотреть на него глазами другого. Крапивинские
герои иногда, весьма редко, но все же делают подобный поворот.
Кульминационный момент из повести "Валькины друзья и паруса",:
учительница Анна Борисовна требует, чтобы Бегунов отдал свой
галстук. Он поднимает глаза навстречу ей. "И вдруг Валька понял
(выделено мной - Е.С.), что Анна Борисовна устала. И что ей, на-
верно, очень хочется уйти домой, и, может быть, по дороге еще
надо зайти в булочную, которую скоро закроют; а потом придется
готовит ужин, возиться с посудой и думать о завтрашних уроках...
И он, Валька Бегунов, только маленькая частичка многих забот (а
не оценивающий все и вся центр Е.С.)... И на секунду Валька ощу-
тил даже что-то вроде смутной жалости к ней, уставшей и раздра-
женной. Но это чувство мгновенно забылось". Вот так. Момент по-
нимания есть лишь момент, который мгновенно оказывается забытым.
Взрослый обречен на фатальное непонимание.
Однако, стоп. Все сказанное выше относилось прежде всего к
произведениям В.П., написанным примерно до начала 80-х годов.
После этого мы можем отметить достаточно решительную перемену.
Этот факт позволяет обсудить следующий сюжет - самоповторяемость
Крапивина. Действительно, так ли верно это утверждение?
Во многом этапным, интересным для анализа произведением яв-
ляется, конечно, "Голубятня на желтой поляне". Именно здесь
впервые намечено то, чего раньше у Крапивина не было: принципи-
ально новый тип взаимоотношений между "миром детей" и "миром
взрослых". Вспомним, каким образом "сообщались" между собой миры
в произведениях, написанных до "Голубятни". Здесь, собственно,
два способа, существо которых состояло в том, что герой-взрос-
лый, для того, чтобы стать именно героем, а не безличной фигу-
рой, должен был сам стать ребенком. Первый из этих способов -
"магический" - представлен в трилогии "В ночь большого прилива".
Всякий раз, проникая в "мир детей", герой сам становится ребен-
ком, скорее надевает маску ребенка. Действительно, полного заб-
вения взрослости здесь не происходит. Например, герой так же
владеет искусством фехтования, как он владел им и в своей
"взрослой" ипостаси. Второй способ - реализован в "реалистичес-
ких произведениях". Его суть в том, что автор, ведущий повество-
вание, перемещается в свое собственное детство. Он действует
опять-таки под маской ребенка. По такому принципу построены,
например, "Тень Каравеллы", некоторые из "Летящих сказок". В
"Голубятне на желтой поляне" все меняется принципиальным обра-
зом. Положение главного героя Ярослава Родина здесь весьма
двойственное. С одной стороны, он есть выдумка, порождение соз-
нания Игнатика. Эта черта роднит его со взрослыми персонажами,
скажем, романа "Журавленок и молнии". Как и любой взрослый, он
не существует автономно. Но, с другой стороны, Крапивин делает
его героем, центром повествования, то есть целостным, самодоста-
точным и независимым индивидом, который через свое сознание пре-
ломляет все происходящее в нем. Если раньше взрослый мог войти в
мир детей, только надев маску ребенка, то теперь он входит в мир
детей именно как взрослый. Более того, он нужен там именно в та-
ком качестве. Вспомним, "Один и четыре", - так называется вступ-
ление к роману "Голубятня на желтой поляне". Один - это как раз
взрослый, причем, повторю еще раз, целостный и самодостаточный,
принимающий решение и дающий оценки. И это говорит о том, что
прежняя схема отношений "мира взрослых" и "мира детей" сущест-
венно изменилась. Крапивин по-прежнему локализует события в "ми-
ре детей", но центром, организующим этот "мир", оказывается те-
перь взрослый.
В начале я говорил о двух стереотипах, управляющих восприя-
тием произведений Крапивина. Моей целью было если не разрушить,
то, по крайней мере, несколько сдвинуть эти стереотипы. Действи-
тельно, В.П. самоповторяется, каждое его новое произведение во
многом предсказуемо. При этом самоповтор не скрывается, а наобо-
рот, выставляется на первый план. Об этом говорит, например,
столь любимый писателем прием введения в новое произведение ге-
роев из старых своих книжек, что задает как бы непрерывность
