потрясательно для психики. Через три часа после этого завтрака на
телеэкране возникла Фемида. Издали она выглядела эдаким зеленым раем:
сплошные леса, не поврежденные цивилизацией. Там ждала меня тишина, о
которой я так мечтал на Земле, но теперь я с радостью променял бы эту
будущую тишину на самую разнузданную земную музыку.
- Фима, призадумайся в последний раз! - тихо произнес Юрий. - Лучше
бы тебе миновать эту планету и лететь со мной на Куму, а потом вертаиуться
на Землю твою. Ведь тот ученыйодиночествовед, который сейчас на Фемиде
жительствует, улетит с нашим звездолетом домой. Ты будешь там одинок, как
перстень! Тебя поджидает там девятая степень одиночества! Предпоследняя!
- А последняя какова?
- Десятая степень - это когда субъект уже в могиле.
- Не пужай меня, Юрик!
Я еще живой покуда,
Я еще в расцвете лет,
А помру - и знать не буду,
Что меня на свете нет.
В этот момент звездолет снизился над Фемидой. Я надел плащ, взял
рюкзак и вместе с Юрием и бортпроводницей направился к внутреннему трапу,
ведущему в трюм небесного корабля. Все подкидыши встали со своих мест и
склонили головы.
- Они печально сочувствуют тебе, - пояснил Юрик.
Сдерживая дрожь, я отвесил иномирянам бодрый поклон и произнес
четверостишие:
Не хороните раньше времени
Того, чья воля не слаба,
Кого булыжником по темени
Еще не трахнула судьба!
Через минуту мы с другом разместились в ладье-лифте. Стюардесса
нажала нужную кнопку, в днище корабля раскрылся люк, и мы начали плавно
опускаться. Под нами находилось четырехугольное здание с плоской крышей.
Стоял ясный день, зеленоватое солнце светило не хуже земного. Из густой
лесной чащи доносились завывания неведомых животных. Я вынул из кармана
плаща берет и поскорее напялил его себе на голову, чтобы Юрик не заметил,
что волосы у меня дыбом встают от страха. Но вот наша небесная ладья
плавно опустилась на плоскую, мощенную каменными брусками кровлю. Ближе к
ее левому краю находилась надстройка из черного гранита, чем-то
напоминающая склеп. Мы вошли в эту надстройку. Почти весь пол в ней
занимала массивная стальная плита. Возле нее торчали из пола две широкие
клавиши, на которых виднелись какие-то письмена. Юрик нажал ногой одну из
них и пояснил мне, что этим он подал одиночествоведу сигнал о нашем
прибытии. Затем нажал на другую, и стальная плита плавно встала на попа. Я
увидал каменную лестницу, уходящую в глубь здания. По ней, перепрыгивая
через ступеньки, бежал к нам седой иномирянин с портфелем в руке. Он
подскочил к нам, нервически дрожа, прокудахтал что-то и устремился к
лифту-ладье. Там, кинув портфель к ногам, он сел на скамейку, обеими
руками вцепился в поручни и с каким-то нелепо-обрадованным видом стал
вслушиваться в злобные завывания неведомых зверей. Юрик направился к
ученому и, указав на меня, стал ему что-то втолковывать. Тот отвечал
отрывисто и хрипло, лицо его судорожно подергивалось.
- Серафим, - обратился ко мне Юрий, - этот одиночествовед
катастрофически запрещает тебе отбывать срок здесь! Он здесь обленился,
обмишулился, обезволел, обессилел, оседовласился, одурел, опупел,
ополоумел, одичал от окаянного одиночества.
- Юра, но ведь там безопаснее, чем в лесу. И потом этот ученый не
знает таких слов, это земные слова. Это ты, Юрик, от себя брешешь.
- Ну и пусть от себя! Один наш мудрец так сказал: "Малая ложь,
приплюсованная к большой правде, делает правду более убедительной..." Но я
вижу, что тебя, отважного, не уговоришь. Однако имей в виду: эта дверь, -
он указал рукой на стоявшую вертикально плиту, - открывается только
снаружи. Изнутри ты ее не откроешь.
После этого мой друг подошел к ученому, что-то сказал ему, и тот
нехотя повел нас вниз по лестнице. Первым делом он стал ходить с нами по
длиннющим коридорам тех этажей, где находились кельи - бывшие камеры.
Замков на дверях нет - заходи в любую. Все они были абсолютно одинаковы.
Окон не имелось ни в кельях, ни в коридорах, но потолки, стены и полы
излучали ровный, спокойный свет. Голоса наши звучали приглушенно, а шагов
вовсе не было слышно, поскольку здание построено из особых
звукопоглощающих стройматериалов.
Ученый-одиночествоведвел себя нервно, ему явно не. терпелось на
крышу. Я понял, что мне надо поскорее выбрать себе жилплощадь. Когда мы,
шагая по коридору на втором этаже, дошли до того места, где коридор
поворачивает под прямым углом вправо, я отсчитал двенадцать дверей - и
открыл тринадцатую. 13 - число-сирота, обижают его люди, всякие пакости
ему приписывают. А я его жалею, стараюсь оказать ему доверие. И за это оно
иногда мне помогает. Однажды мы с Настей на билет No 13 холодильник по
денежновещевой лотерее выиграли.
Стандартная келья-камера имела неплохую меблировку: письменный стол,
стул, кровать, возле нее - ночной столик. Узенькая дверь вела в санузел,
где находились душ, умывальник и унитаз. Водопровод был в полной
исправности. Но меня огорчило, что зеркала нет. И тут
ученый-одиночествовед пояснил мне - через Юрика, - что во всем Храме
Одиночества нет ни единого зеркала. Ведь ежели кто-то видит свое
отражение, то это уже не полное одиночество.
Я положил рюкзак на стул, топор на ночной столик, повесил плащ и
берет на маленькую вешалку у входа в санузел, а затем поинтересовался, где
мне добыть матрас, одеяло, подушку, простыню, - ведь кровать-то голая.
Юрик потараторил с ученым и объяснил мне, что беспокоиться незачем, здесь
имеется обслуживающий персонал, автоматические существа. Они - безмолвные,
бессловесные, беззвучные, бесшумные. По-куманиански они называются
баратумы, а если на русский перевести - заботники... А сейчас ученый
покажет некоторые здешние помещения.
Когда вышли мы в коридор, то увидали, что навстречу шагает
человекообразная фигура. Подобные автоматы уже тысячекратно описаны и в
фантастической и в реалистической литературе, поэтому скажу только, что
заботник был сделан из металла и пластмассы, имел туловище, руки, ноги и
голову с ушами и глазами; рот и нос отсутствовали. Неся большой мешок из
синтетической ткани, он, не поприветствовав нас, прошел мимо и вошел в мою
келью. Меня неприятно удивило: как это он проникал, что я выбрал именно
эту жилплощадь? Ведь никто ему об этом не сообщил.
Ученый повел нас в столовую, находящуюся в первом этаже. Мы вошли в
большой зал, посреди которого стоял небольшой стол; его металлические
ноги, тай же как и ножки стоящего возле него стула, были намертво
вмонтированы в пол. Вдоль правой стены зала протянулся ряд табличек с
изображениями различных кушаний и напитков. Под каждой табличкой белела
кнопка.
- Попробуй вкусность пищи, - предложил мне Юрик, и я нажал кнопку под
табличкой, на которой была изображена тарелка с кашей, вроде манной. Затем
сел за стол, и через несколько секунд в левой стороне зала открылась в
стене дверь и ко мне направился голубоватый заботник. Он поставил на стол
металлическую тарелку с кашей, которая оказалась вполне съедобной. После
этого я заказал себе какой-то розоватый напиток, и заботник принес мне
металлический стакан с этим напитком.
- А чаю у вас не имеется? - задал я вопрос механическому официанту.
Ранним утром чашка чаю -
Это замечательно!
Я без чаю одичаю,
Сгину окончательно.
Но никакого ответа не последовало.
Мы покинули столовую и направились в библиотеку. Шагая туда, мы
прошли мимо массивной стальной двери, совсем не похожей на двери келий; к
тому же на ней были изображены две скрещенные руки - ладонями вперед.
Одиночествовед пояснил нам, что это - знак запрета. Здесь находится
энергоблок. Живым существам входить туда нельзя, они могут разрушить свое
здоровье. Кроме того, в эпоху жуткого средневековья, когда здесь была
тюрьма, зарегистрированы случаи побегов через энергоблок. Все убегуны были
зверски съедены зверями.
Мы вошли в библиотеку, она вообще никакой двери не имела, входи - и
бери что тебе угодно. Там стояло множество стеллажей, полных книгами, и
ученый - через Юрика - выразил сожаление, что я неграмотен. Ведь все эти
тома изданы Куманианским Институтом по Изучению Одиночества. Здесь - труды
многих поколений одиночествоведов, здесь описаны все психологические
явления, возникающие на каждой из восьми степеней. Но девятая степень
одиночества еще никем не описана. Она неописуема, непостижима,
непознаваема, нерассказуема, необъяснима.
Чего-чего, а одиночества я никогда не боялся, поэтому этот разговор
был мне не интересен, и я задал практический вопрос: не бывает ли здесь
перебоев в работе пищеблока, в подаче электроэнергии? В ответ мне было
заявлено, что никаких перебоев о питанием быть не может, ибо непортящихся
продуктов запасено здесь на шесть риртонов (столетий), а атомно-иридиевый
энергодатчик рассчитан на неисчерпаемость. После этого мы поднялись по
центральной лестнице, и я остался на верхней ее площадке, а Юрик и ученый
вошли в склепообразную надстройку.
- Серафимушка, поставь свои часы ровно на двенадцать тридцать пять! -
произнес сверху Юрик.
- Через тридцать суток по земному счету жди меня для возвращения на
Твою Землю!.. И не захоти убегать, Фима! Я знаю, в тебе бурлит отвага,
тебе, может быть, захочется прославить свое земное имя и пожить среди
зверей, доказать Вселенной свою бесстрашность, - но помни, что каждое
бегство кончалось кончиной!.. Ты слышишь эти зверские голоса?!
Действительно, звериный рев, доносившийся из леса, был ужасен.
- Юрка, разве я дурак, чтобы бежать из тишины в шум?! Ведь ради
тишины я и прилетел сюда!
- воскликнул я.
Мой друг нажал ногой на клавишу. Стальная плита плавно опустилась на
свое место. Настала полная тишина.
Уважаемый читатель! В следующих главах я расскажу о том, что пережил
в Храме Одиночества. Для большей объективности писать о себе буду в
третьем лице, как бы о своем знакомом, о котором знаю даже больше, чем он
сам о себе.
16. ПРИОБЩЕНИЕ К ОДИНОЧЕСТВУ
Расставшись с Юрием, Серафим еще с минуту постоял на лестничной
площадке, радуясь тому, что он в полной безопасности, впитывая душой
безмолвие Храма Одиночества. В мозгу его возникли строки:
Благословляю тишину,
Она добра и не угрюма.
Я здесь блаженно отдохну,
Уйдя от всяческого шума.
Напрягая голосовые связки, он проскандировал это четверостишие, как
бы обращаясь к невидимым слушателям. Но голос его прозвучал еле слышно. А
затем, спускаясь по лестнице, он убедился, что шаги его и вовсе не слышны.
Когда он шагал по коридорам Храма Одиночества со своими спутниками, он
как-то не обращал на это внимания. И теперь ему стало немножко обидно:
тишина тишиной, но ЕГО голос, ЕГО шаги всюду Должны звучать полновесно и
четко! Но затем он подумал, что ему нужно преодолеть свою земную гордыню,
приобщиться к здешнему спокойствию, стать как бы составной его частью.
Синоним счастья - тишина,
С ней не вступай в пустые прения, -
Во все века была он"
Помощницей, подругой гения.
С такими мыслями Серафим направился в свою келью и, войдя туда, был
приятно удивлен: кровать аккуратно застелена, в изголовье - подушка с
