широкой груди, и чувствовала каждое движение коня под ней. Видимо, это
действительно конь, смутно подумала она, хотя на дальних поселениях их
почти уже не держали - разве что для каких-то особых целей или просто по
привязанности. Она ощущала, как перекатываются его мышцы, слышала шелест
стремительно раздвигаемых ветвей и тяжелый стук, когда копыто ударялось в
камень. В окружающей ее темноте то и дело проскальзывало что-то живое,
теплое.
- Не бойся, дорогая, - произнес всадник. - Это было видение. Но он
ждет тебя, и скоро мы к нему приедем.
Смутно, в глубине сознания Барбро понимала, что она должна испытывать
ужас, смятение и еще что-то. Но память о прошлом осталась где-то позади.
Она даже не знала, как попала сюда, чувствуя лишь, что любима. Покой,
долгожданный покой, отдых в тихом предвкушении радости...
Спустя какое-то время лес кончился, и они въехали на широкий луг, где
в отблесках лун лежали огромные валуны. Тени от них шевелились в такт
всполохам северного сияния. Над растущими между ними цветами, словно
крохотные кометы, летали порхунчики. Впереди блестела гора, самый пик
которой скрывался в облаках.
Барбро посмотрела вперед, увидела лошадиную голову и вдруг подумала:
"Это же Самбо! Мой Самбо. Я каталась на нем в детстве". Потом она
запрокинула голову и взглянула на мужчину в черном плаще с капюшоном, под
которым лицо едва угадывалось.
- Тим... - прошептала она, потому что просто не могла закричать.
- Да, Барбро.
- Но я похоронила тебя...
- Неужели ты думаешь, что мы - это всего лишь телесная оболочка,
которую кладут в могилу? Бедняжка моя. Ту, которая позвала нас, зовут
Целительница. А теперь отдыхай, спи.
- Сон... - пробормотала она, какое-то время еще пытаясь
сопротивляться, но сил уже не осталось. Почему она должна верить
пепельно-бледным сказкам про атомы, энергию... Сказки, которые она даже не
может вспомнить... Ведь рядом Тим, и на коне, подаренном ей отцом, они
едут к Джимми. Сном была та, другая жизнь, а это ее первое робкое
пробуждение.
Словно в ответ на ее мысли Тим проговорил:
- У аутлингов есть песня. Она называется "Песня о человеке":
Мир плывет,
Его гонит невидимый ветер,
Впереди разгорается свет,
За кормой остается ночь...
Истинные Обитатели не знают
такой печали.
- Я не понимаю тебя, - сказала Барбро.
Тим кивнул.
- Тебе еще многое предстоит понять, дорогая, и мы не сможем видеться,
пока ты не познаешь основные истины. Но это время ты проведешь с нашим
сыном.
Барбро попробовала приподняться и поцеловать его, но он удержал ее на
месте.
- Рано. Ты еще не принята среди народов Царицы. Мне даже не следовало
приезжать за тобой, но она была слишком великодушна, чтобы запретить.
Ложись, ложись.
Время летело. Конь без устали скакал вверх по склону, ни разу не
споткнувшись. Барбро заметила отряд, спускавшийся мимо них к западу на
битву с... С кем? С тем, кто закован в сталь и сожаление... Позже она
спросит себя и узнает, как имя того, кто доставил ее на землю Древних
Истин.
Наконец впереди на фоне звезд - маленьких волшебных звезд, которые
шепчут нам слова утешения, когда мы мертвы, - поднялись великолепные
шпили. Они въехали во двор замка, где, не колеблясь, горели свечи,
плескали фонтаны и пели птицы. В воздухе стоял запах цветов брока и
перикупа, руты и роз - не все, что принес в этот мир человек, ужасно.
Истинные Обитатели во всей своей красе ждали у входа, чтобы
поприветствовать их. За стройными рядами встречающих играли в полутьме
пэки; среди деревьев мельтешили дети; веселье сливалось с торжественной
музыкой...
- Мы прибыли, - сказал Тим неожиданно хриплым, каркающим голосом.
Барбро даже не поняла, как он слез с коня, держа ее на руках. Теперь
она стояла рядом с ним и вдруг заметила, что его качает.
- Тебе плохо? - со страхом спросила она и схватила Тима за руки,
оказавшиеся вдруг холодными и грубыми на ощупь.
Самбо куда-то исчез. Барбро заглянула под капюшон: здесь гораздо
светлее, и она разглядит его лучше... Но лицо Тима оставалось расплывчатым
и изменчивым.
- Что-то не так... Что происходит?..
Тим улыбнулся. Неужели это та самая улыбка, которую она так обожала?
- Я... Мне надо идти, - выговорил Тим с трудом и так тихо, что она
едва расслышала. - Наше время еще не пришло.
Он высвободился из ее объятий и оперся на фигуру в капюшоне,
возникшую вдруг рядом. У голов обоих вилось нечто смутное и туманное.
- Не смотри, как я ухожу... обратно в землю, - молил Тим. - Это моя
смерть... Скоро придет наше время... Вон, наш сын!
Барбро не могла не обернуться. Она упала на колени, расставив руки, и
Джимми врезался в нее, словно теплое, живое пушечное ядро. Барбро ерошила
ему волосы, целовала шею, смеялась, плакала, лепетала какие-то глупости.
Это был не призрак, не воспоминание, которое исчезнет, едва она
отвернется.
Барбро беспокойно перебирала в уме всяческие беды, которые могли
выпасть на долю Джимми - голод, болезни, страх, - и не находила никаких
признаков. Сады вокруг исчезли, но это уже не имело никакого значения.
- Я так скучал по тебе, мама. Ты останешься?
- Я заберу тебя с собой, золото мое.
- Останься. Здесь весело. Я тебе все покажу. Но ты обязательно
оставайся.
Словно вздох, пронесся в сумерках порыв ветра. Барбро встала, и
Джимми вцепился в ее руку. Перед ними стояла Царица. Высокая, очень
высокая, в наряде, сотканном из северного сияния, в короне из звезд и
гирляндах из цветов-недотрог. Позой она напоминала Венеру Милосскую, чье
изображение Барбро часто видела на землях людей, но Царица выглядела
несравненно красивее, и гораздо больше величия чувствовалось в ее осанке и
сине-черных глазах. Снова восстали вокруг сады, воскресли придворные,
вознеслись к небу высокие шпили.
- Добро пожаловать, - произнесла Царица, словно пропела. - Навсегда.
Но, переборов страх, Барбро ответила:
- Праматерь Лун, отпусти нас.
- Этому не бывать!
- Отпусти нас в наш мир, маленький, но любимый, - молила Барбро,
словно в полусне. - Мир, который мы построили для себя и которым дорожим
ради наших детей.
- К дням заточения, к ночам, полным горести, к работе, которая
рассыпается в пальцах, любви, которая превращается в гниль или мусор, к
потерям, к печали, к единственной уверенности, что впереди ничего не
будет? Нет. Ты, которая будешь зваться отныне Странницей, тоже
возрадуешься, когда знамена Северного Мира вознесутся над последним
городом человека, и человек наконец оживет. А теперь иди с теми, кто будет
тебя учить.
Царица ветров и тьмы подняла руку, призывая слуг, но вдруг замерла, и
никто не явился на ее зов.
На фоне тихого шелеста фонтанов и мелодичной музыки нарастал свирепый
рев. Метнулось пламя, где-то загрохотало, и придворные бросились
врассыпную перед стальным чудовищем, взбиравшимся на скалу. Пэки испуганно
взмыли в воздух и скрылись из виду. Никоры один за другим кидались
навстречу машине и падали сраженные, пока Царица не закричала, чтобы они
остановились.
Барбро повалила Джимма на землю и закрыла собой. Башни замка
закачались и растаяли как дым. Под леденящим светом лун остался голый
склон горы: камни, расселины, а чуть дальше - ледник, в прозрачной глубине
которого пульсировало голубое отражение северного сияния. На вертикальной
стене скалы чернел вход в пещеру. Древние с криками бросились в темный
проем, ища спасения под землей. Бежали все: люди, и гротескные создания
вроде пэков, никоров и призраков, но больше всего было худощавых
чешуйчатых существ с длинными клювами и длинными хвостами.
Джимми плакал, прижимаясь к груди Барбро - может быть, от страха, а
может, оттого что растаяло очарование сказочного мира. На мгновение Барбро
даже стало жаль Царицу. Та осталась теперь одна и стояла совершенно нагая.
Но затем она тоже бросилась бежать, и мир вокруг Барбро рухнул.
Пулеметы смолкли, машина с лязгом остановилась. Из кабины выпрыгнул
юноша и закричал во весь голос:
- Тень Сновидения, ты где? Это я, Погонщик Туманов! Иди сюда!
Только потом он сообразил, что приехавший с ним человек не понимает
его слов, но продолжал кричать, пока девушка не выбралась из кустов, где
спряталась с самого начала атаки. Некоторое время они молча смотрели друг
на друга сквозь дым и пыль, пронизанные лунным светом. Затем девушка
бросилась вперед.
А из кабины донесся еще один голос:
- Барбро! Скорее!
В Рождественской Посадке был день. Короткий в это время года, но все
же день - с солнцем, голубым небом, белыми облаками, сверкающей водой,
соленым ветром на улицах и организованным беспорядком в гостиной
Шерринфорда.
Он долго перекладывал одну ногу на другую, тянул трубку, словно хотел
поставить дымовую завесу, и наконец спросил:
- Ты уверена, что уже поправилась? Тебе не следовало излишне
волноваться.
- Не беспокойся, все хорошо, - ответила Барбро Каллен, хотя голос ее
оставался бесцветным. - Усталость, конечно, еще чувствуется, и, наверно,
это заметно. Но ничего удивительного тут нет: за одну неделю от такого
трудно оправиться. Однако я встаю, хожу. И, честно говоря, прежде чем
осесть и начать набираться сил, мне не терпелось узнать, что случилось там
и что происходит сейчас. Ни в прессе, ни по телевидению ничего не было.
- Ты с кем-нибудь говорила о нашей экспедиции?
- Нет. Посетителям я просто отвечала, что слишком устала и не могу
разговаривать. Не очень веселая жизнь. Но я решила, что для секретности
есть какие-то причины.
Шерринфорд вздохнул с облегчением.
- И правильно. Это по моей просьбе. Ты можешь представить себе, что
произойдет, если все станет известно широкой публике прямо сейчас? Власти
согласились, что нужно изучить факты, обдумать, обсудить их в спокойной
обстановке и выработать какую-то программу, которую можно будет предложить
населению Роланда. Иначе все просто свихнутся. - Он едва заметно
улыбнулся. - А кроме того, и тебе, и Джимми надо привести нервы в порядок
перед началом журналистского штурма. Как он там?
- Он-то ничего. По-прежнему пристает, чтобы мы отправились играть с
его друзьями в Прекрасный Замок. Но в таком возрасте... Это пройдет. Он
забудет.
- Возможно, он еще встретит своих друзей.
- Что? Мы... - Барбро чуть подвинулась в кресле. - Знаешь, я тоже
забыла. В памяти почти ничего не осталось о последних часах. Мы привезли с
собой кого-нибудь еще из похищенных?
- Нет. Они и так испытали слишком сильное потрясение, а тут еще
проблема адаптации в обществе... Погонщик Тумана - парень вполне
трезвомыслящий, он заверил меня, что, пока мы будем готовиться, они
выживут. Но по правде сказать, я и сам не уверен, что это будут за
приготовления. Никто пока не знает. Очевидно, они должны включать в себя
какие-то меры, нацеленные на воссоединение этих людей с человечеством.
Особенно тех, что еще не подросли. Хотя, возможно, они уже никогда не
будут считать цивилизацию своим домом. Может, это и к лучшему: нам все
равно как-то нужно будет поддерживать контакт с Истинными Обитателями.
Его ровный, почти лишенный эмоций голос действовал успокаивающе на
обоих, и Барбро, собравшись с духом, сказала:
- Наверно, я вела себя как полная идиотка, да? Помню, что я кричала,
