До пробуждения ее, - увидел,
Что мертвыми лежат передо мной
Ромео верный и Парис достойный.
Она проснулась. Я ее молил
Уйти со мной и покориться небу.
Но шум меня заставил склеп покинуть,
Она ж в отчаянье не захотела
Пойти со мной и, как я полагаю,
Покончила с собой. Вот все, что знаю.
Кормилице был брак ее известен.
И если я отчасти хоть виновен
Во всем, - пускай жизнь старая моя
Падет немного раньше срока жертвой
Суровейшего нашего закона.
Герцог
Твое всегда мы знали благочестье, -
Но где слуга Ромео? Что он скажет?
Бальтазар
Я господину весть принес о смерти
Джульетты, и из Мантуи тогда же
Он кинулся сюда - и прямо к склепу.
Письмо отцу велел вручить он утром,
А в склеп спускаясь, угрожал мне смертью,
Коль одного его я не оставлю.
Герцог
Дай мне письмо - я сам его прочту, -
Где графа паж, сюда приведший стражу?
Паж Париса подходит к герцогу.
Скажи, что делал здесь твой господин?
Паж
Принес цветов на гроб своей невесты,
А мне велел подальше отойти,
Вдруг кто-то с факелом явился к склепу.
Тут господин мой выхватил свой меч -
И я скорее побежал за стражей.
Герцог
Письмо рассказ монаха подтверждает,
Теченье их любви и весть о смерти;
И дальше пишет он о том, что яду
У нищего аптекаря купил
И в склеп пришел, чтоб лечь с Джульеттой
рядом. -
А где ж враги - Монтекки, Капулетти?
Вас бич небес за ненависть карает,
Лишив вас счастья силою любви!
А я за то, что ваш раздор терпел,
Утратою родных наказан также.
Капулетти
О брат Монтекки, дай свою мне руку.
Вот вдовья часть Джульетты; я другой
Просить не стану.
Монтекки
Дам тебе я больше:
Из золота ей статую воздвигну.
Пусть людям всем, пока стоит Верона,
Та статуя напоминает вновь
Джульетты бедной верность и любовь.
Капулетти
Ромео статую воздвигну рядом:
Ведь оба нашим сгублены разладом.
Герцог
Нам грустный мир приносит дня светило -
Лик прячет с горя в облаках густых.
Идем, рассудим обо всем, что было.
Одних - прощенье, кара ждет других.
Но нет печальней повести на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте.
Уходят.
"РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА"
Трагедия эта при жизни Шекспира была издана три или четыре раза - в
1597, 1599, 1609 годах и еще один рад, неизвестно в каком году, прежде чем
она была включена в F (фолио) 1623 года. Ввиду чредвьзчайной краткости
текста первого издания (2232 строки вместо 3007 строк второго издания)
долгое время думали, что это две последовательные редакции пьесы,
принадлежащие самому Шекспиру, который после 1597 года сам переделал свою
трагедию, расширив ее. Но затем было выяснено, что Q (кварто) 1597 года
является "воровским", сильно изувеченным и сокращенным изданием, к которому
Шекспир не имел никакого отношения. Вероятно, пьеса возникла на несколько
лет раньше ее первого издания; об этом говорят неровность ее стиля, обилие
эвфуизмов и целый ряд других стилистических признаков, указывающих на раннюю
манеру Шекспира. Полной определенности тут нет, но большинство критиков
датируют пьесу 1595 годом или даже ранее.
Еще больше, нежели значительное число прижизненных изданий, о
популярности пьесы в шекспировские времена свидетельствует то, что в фолио
1623 года, находившемся в читальном зале Оксфордского университета, наиболее
замусолены уголки страниц, содержащих данную трагедию, и из них те, где
напечатана ночная сцена свидания (III, 5),
История юной любви двух отпрысков враждующих домов, кончающаяся
трагически вследствие случайного рокового недоразумения, много раз
обрабатывалась уже в древней литературе, и тема эта была хорошо известна
Шекспиру хотя бы по истории Пирама и Фисбы, забавно использованной им в "Сне
в летнюю ночь". Но в данном случае, как показывает итальянская оболочка
трагедии, эта тема была взята им из новелл и драм итальянского Возрождения.
Самая ранняя и сохранившихся обработок этого сюжета, крайне популярного
в ренессансной Италии, принадлежит Мазуччо ("Новелино", 1476 г.; новелла
36), у которого любящие носят еще другие имена и события происходят в Сьене.
Но уже у Луиджи да Порто ("История двух благородных любовников", около 1524
г.) действие перенесено в Верону, любящие получили имена Ромео и Джульетта,
а кроме того, получили фамильные имена упоминаемых Данте враждующих семей -
Монтекки и Капулетти ("Чистилище", VI, 106). В этой форме от да Порто сюжет
перешел к Больдери ("Несчастная любовь", 1553), Банделло ("Новеллы", 1554),
Луиджи Грото (трагедия "Адриана" изд. 1578 г.) и, наконец, к Джироламо делла
Корта, который в своей "Истории Вероны" (1594 - 1596) выдает эту повесть, за
истинное происшествие. Вероятно, вскоре после этого и была сфабрикована явно
поддельная гробница Ромео и Джульетты, которую до сих пор показывают в
Вероне туристам.
Рассказ Банделло послужил основой для драмы Лопе де Вега "Кастельвины и
Монтесы") (около 1600 г.), а, кроме того, французский перевод его, сделанный
Пьером Буато ("Трагические истории", 1599), был в свою очередь переведен на
английский язык Пейнтером в его "Дворце наслаждений" (1565 - 1567) и
свободно обработан в обширной норме (более 3 000 стихов) Артура Брука "Ромео
и Джульетта" (1562). Именно последняя и послужила Шекспиру главным, а может
быть, даже единственным источником для его пьесы. Правда, сам Брук сообщает,
что он уже видел на сцене пьесу на этот сюжет. Если принять это
свидетельство за чистую монету, можно было бы предположить, что трагедия
Шекспира восходит не к поэме Брука, а является переработкой упоминаемой им
пьесы. Но беглость его упоминания оставляет неясным, где он ее видел и не
была ли эта пьеса итальянской (вроде трагедии Грото), или, быть может, даже
латинской (у самого Брука герой носит латинскую форму имени - Romeus). Да и
не является ли эта пьеса просто выдумкой Брука? Не забудем, что в эту эпоху
лучшей рекомендацией какой-либо истории все еще была (как и в средние века)
не новизна ее, а именно ссылка на то, что она уже рассказывалась раньше.
Проще и естественнее поэтому допустить, что именно и только поэма Брука, с
которой пьеса совпадает и в целом и во множестве деталей, послужила
источником последней.
Но в то время как поэма Брука представляет собой тягучее и мало
художественное произведение, Шекспир создал из того же самого материала
подлинный шедевр. Он внес в свой образец ряд новых лирических и патетических
черт, углубил или переосмыслил большинство характеров персонажей, привнес
удивительно яркие нежные краски и в результате этого придал всей истории
совсем иной характер, - чем тот, какой она имела у Брука и, добавим, у
большинства старых итальянских авторов.
Начнем с внешних, но очень глубоких по смыслу черт. Тогда как у Брука
действие длится девять месяцев и влюбленные целых три месяца наслаждаются
своим счастьем, у Шекспира действие уложено всего в пять дней (по точным,
заботливо им расставленным указаниям, от воскресенья до пятницы), и
блаженство влюбленных длится лишь несколько часов. Отсюда - чрезвычайная
стремительность действия, подчеркивающая пылкость чувств. В связи с этим
Шекспир перенес время событий с зимы на июль месяц, когда от южного зноя
страсти - как любовь, так и ненависть - еще более разгораются (см. слова
Бенволио в самом начале сцены - III, 1). Еще существеннее то, что Шекспир
ввел ряд очень выразительных сцен, которых нет у Брука: последнее прощание
любящих на заре (III, 5), вмешательство Тибальта на балу (I, 5) появление
Париса в склепе (V, 3) и т. д., очень усиливающих и лиризм и драматизм
пьесы. Добавлено также несколько смешных буффонад оживляющих пьесу и
придающих ей колоритность.
Но главное отличие - в основном замысле шекспировской пьесы, имеющем
очень мало общего с нормой Брука. Последняя - никак не ренессансная поэма
любви, поэма расцветающей человеческой личности, порывающей с миром косных
средневековых норм и борющихся свое свободное чувство. Правда, Брук
изображает любящих не без не которого сочувствия, но все же в его тягучей
поэме ощущается привкус морали покорности н умеренности (морали, которую
один немецкий критик середины XIX в. удивительным образом хотел найти и в
трагедии Шекспира). Чувство Ромео и Джульетты у него - если и "грех", то, во
всяком случае, - чрезмерность и заблуждение, за которые их постигает
неизбежная кара. У Шекспира в связи с коренным изменением смысла всей
истории соответственно, как мы сейчас увидим, изменены и переосмыслены все
главные характеры. Все в его пьесе подчинено идее прославления любви,
солнечной свободной.
Лессинг в "Гамбургской драматургии" (письмо XV) говорит: "Сама любовь
диктовала Вольтеру его "Заиру!" - говорит один учтивый и критик довольно
любезно. Вернее было бы сказать: галантность. Я знаю только одну трагедию,
которую внушила любовь: это "Ромео и Джульетта" Шекспира". И Белинский писал
о шекспировской трагедии ("Сочинения Александра Пушкина", статья пятая,
1844): "Пафос шекспировой драмы "Ромео и Джульетта" составляет идея любви, -
и потому пламенными волнами, сверкающими ярким светом звезд, льются из уст
любовников восторженные патетические речи... Это пафос любви, потому что в
лирических монологах Ромео и Джульетты видно не одно только любование друг
другом, но и торжественное, гордое, исполненное упоения признание любви, как
божественного чувства. В тех монологах Ромео и Джульетты, когда их любви
начало угрожать несчастье, бурным потоком изливается энергия раздраженного
чувства, вдруг встретившего препятствие своему вольному и широкому разливу".
Но любовь представлена здесь не абстрактно, не как обособленный случай.
вне всякой связи с борющимися общественными силами, как продукт и выражение
социальных конфликтов данной исторической эпохи. До того времени, когда
столкновение общественных сил стало предметом непосредственного изображения
в литературе, а нередко даже и после этого, оно выступало в ней в обличье
любовного чувства, угнетаемого или раздавленного окружающим обществом. Таков
смысл трагической легенды о любви Тристана и Изольды, трагедии Расина
"Баязет", любовной темы "Дон Карлоса" Шиллера и целого ряда других
