что, когда вы утверждаете: "Я кто-то", -- то все будут против
вас, и всякий будет пытаться поставить вас на место. Если вы
говорите: "Я никто", -- то все на вашей стороне, никто не станет
вам препятствовать.
Вежливые люди очень хитры, умны. Они знают, что сказать, что
сделать, и благодаря этому им удается эксплуатировать вас. Если
заявить: "Я кто-то", -- то в любом человеке это вызывает чувство
протеста. Так возникает конфликт, потому что каждый понимает,
что сказавший это -- эгоист. И эксплуатировать людей потом будет
нелегко, поскольку все настроены против вас. Но если вы
говорите: "Я никто, я лишь пыль под вашими ногами", -- тогда
двери открываются, и вы можете эксплуатировать. Весь этикет,
культура, воспитанность, все правила хорошего тона -- это
разновидность искусной хитрости, а сами вы занимаетесь
эксплуатацией.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Как-то раз Конфуцию довелось придти повидать Лао Цзы, мастера
Чжуан Цзы. А Конфуций был воплощением официальной вежливости. Он
был величайшим формалистом в мире, мир никогда не знал такого
великого формалиста. Он целиком состоял из манер, официальности,
культурности и этикета. И он явился повидать Чжуан Цзы, свою
полную противоположность.
Конфуций был очень стар, Лао Цзы был менее стар. Формальность,
вежливость заключалась в том, что, когда Конфуций вошел, Лао Цзы
должен был бы встать, чтобы встретить его. Но тот остался
сидеть. Конфуций не мог поверить, что такой великий мастер,
известный по всей стране своею скромностью, может быть столь
невежлив. Он даже не сдержался, чтобы не упомянуть об этом.
"Это нехорошо, -- сразу же воскликнул он. -- Я старше тебя".
Лао Цзы громко расхохотался и возразил: "Никого нет старше меня.
Я существовал еще до появления всего. Конфуций, мы одного
возраста, все в мире одного и того же возраста. Мы существуем
вечно, так что не таскай ты это бремя преклонного возраста,
садись".
Конфуций намеревался задать несколько вопросов. "Как должен
поступать религиозный человек?" -- спросил он.
"Когда появляется "как", религии больше нет, -- ответил Лао Цзы.
-- "Как" -- это не вопрос для религиозного человека. Это "как"
указывает не на то, что ты религиозен, но на то, что ты хочешь
выглядеть религиозным -- вот почему ты спрашиваешь "как".
Спрашивает ли влюбленный, как ему любить? Он любит! И в самом
деле, лишь спустя какое-то время понимаешь, что влюблен. Бывает
и так, что лишь уже когда любовь ушла, человек осознает, что он
любил. Любящий просто любит. Так получается. Это случается, а не
делается".
Что бы Конфуций ни спрашивал, Лао Цзы и на это отвечал так же, и
Конфуция обуяло сильнейшее беспокойство: "Этот человек опасен!"
Когда он возвратился, ученики спросили его: "Ну и как, что за
человек этот Лао Цзы?"
"Не подходите к нему, -- сказал Конфуций. -- Вы, может, и видели
опасных змей, но ничто не идет в сравнение с этим человеком. Вы,
возможно, и слышали о свирепых львах, так они ничто перед ним.
Этот человек похож на дракона, который разгуливает по земле,
может плавать в море, может отправиться на самый край неба -- он
очень опасен. Он не для нас, маленьких людей, мы слишком малы.
Он опасен, безграничен, как бездна. Не подходите к нему, а то у
вас закружится голова и вы можете сорваться в нее. Даже я ощутил
головокружение. И я так и не смог понять, что он говорил, он за
пределами понимания".
Да, если вы попытаетесь понять его формально, то Лао Цзы не
останется ничего другого, как быть за пределами понимания; в
противном же случае он прост. Но для Конфуция он оказался
трудным, почти невозможным для понимания, потому что тот
воспринимает мир через форму, а Лао Цзы не имеет ни формы, ни
формальности. Безымянный, бесформенный, он живет в
бесконечности.
Величайшая вежливость
свободна от всякой формальности.
Лао Цзы сидит, Конфуций ожидает, что тот поднимется... Кто из
них действительно вежлив? Уверенность Конфуция в том, что Лао
Цзы встанет и приветствует и примет его, поскольку Конфуций
старше, -- это всего лишь проявление эгоизма. Теперь эгоизм
принял форму возраста, старшинства.
Но Конфуций не способен был заглянуть в глаза Лао Цзы, а Лао Цзы
был прав. "Мы одного возраста, -- говорил он. -- В
действительности мы -- это одно и тоже. Та же самая жизнь, что
протекает в тебе, протекает и во мне. Ты не превыше меня, я не
превыше тебя. Вопроса о том, кто выше, а кто ниже, просто не
существует, так же как не существует и вопроса о том, кто из нас
старше. Нет такой проблемы, мы едины".
Если бы Конфуций мог взглянуть в глаза Лао Цзы, то он увидел бы,
что глаза те были божественны. Но человек, чьи собственные глаза
заполнены законами, правилами, уставами, формальностями --
практически слеп, он не может видеть.
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Вы ведете себя хорошо, разумно, потому что на вас лежат
обязанности. Вы поступаете правильно, обдуманно, потому что у
вас масса забот.
Совсем недавно ко мне пришел человек. "Я хотел бы вырваться из
всего этого, -- сказал он, -- я хотел бы стать саньясином, но у
меня семья; дети мои учатся в колледже, и на мне лежит огромная
ответственность за них".
Он обременен. У него есть обязанности, которые надо выполнять,
но любви у него нет. Обязанность -- это забота, бремя; она
мыслится в терминах того, что должно быть сделано, потому что
этого от вас ожидают, потому что: "Что же скажут люди, если я
брошу?" Кто думает о том, что скажут люди? Эго. Отсюда: "Что
скажут люди? Сперва позвольте мне исполнить мои обязанности".
Я никогда никому не советую ничего бросать, я никогда никому не
советую ни от чего отрекаться, но я настаиваю на том, что не
стоит поддерживать отношения по обязанности -- потому что тогда
все отношения безобразны. Поддерживать отношения стоит из любви.
Тогда этот человек не сказал бы: "На мне лежат обязанности,
которые надо исполнять". Он сказал бы: "Я не могу придти прямо
сейчас. У меня подрастают детишки, я люблю их, и я счастлив,
трудясь для них".
И тогда это стало бы счастьем. Сейчас это не счастье, сейчас это
-- ноша, бремя. Когда вы несете ваш крест, когда вы обращаете в
тягость даже вашу любовь, вы не можете быть счастливы. И если вы
превратили вашу любовь в бремя, то ваша медитация тоже станет
обязанностью, она начнет тяготить вас. "Все из-за этого гуру,
этого мастера, -- заявите вы тогда, -- я попался на его удочку,
и теперь мне приходится тратить время на эти медитации".
Медитация не будет исходить от вас, от вас всего, от вашей
целостности; она не будет переполнением.
О чем же вам беспокоиться? Если существует любовь, то, где бы вы
ни были, ноши, бремени -- нет, вас ничто не тяготит. И, если вы
любите ваших ребятишек, то, даже если вы покидаете их, они
поймут. А если вы не любите ваших детей, но вы продолжаете
служить им, то они тоже поймут; и они будут знать, что все это
-- просто фальшь.
Это сейчас и происходит. Люди приходят, чтобы увидеть меня, и
жалуются: "Я трудился всю свою жизнь, а никто даже не испытывает
благодарности по отношению ко мне". Как же кто-то может быть
благодарен вам? Вы тащили их, как ношу. Даже маленькие дети
хорошо понимают, когда есть любовь, и они прекрасно понимают,
когда вы просто исполняете свои обязанности. Обязанность
безобразна, обязанность насильственна; она указывает на вашу
обремененность, озабоченность; но она не может быть проявлением
вашей спонтанности.
Чжуан Цзы говорит:
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Если все сделанное совершено из любви -- вы не потому честны,
что честность выгодна, нет, но вы честны потому, что честность
прекрасна.
Бизнесмены честны, если честность приносит им доход. Они так и
говорят: "Честность -- лучшая политика". Как можно разрушать
такую прекрасную вещь, как честность, и превращать ее в лучшую
политику! Политика -- это политики, честность -- это религия.
Один старик был при смерти. Он подозвал своего сына и сказал
ему: "Теперь я должен открыть тебе свой секрет, ибо смерть моя
уже близка. Всегда помни две вещи -- благодаря им я добился
успеха. Во-первых, когда бы ты что-то ни пообещал, сдержи данное
слово. Чего бы это ни стоило, будь честен и выполни обещание.
Это было моим принципом, на этом я основывал все свои дела, и
поэтому я добился успеха. И второе -- никогда никому ничего не
обещай".
Для делового человека даже религия -- политика, и для политика
религия -- политика; все -- политика, даже любовь -- это
политика. Короли, королевы никогда не вступали в брак с
обычными, простыми людьми. Почему? Это часть их политики. Короли
женятся на принцессах, на особах королевской крови, а цель этого
-- чтобы дела королевства шли как можно лучше. Два королевства
породнились, теперь они станут дружественны и не будет вражды.
Так кто же женился, кто выходил замуж?
В Индии, в старые времена, король мог иметь много жен, сотни,
даже тысячи. Это было частью политики: женившись на дочери
всякого, кто имел хоть какую-то власть, он мог создать сеть
взаимоотношений власти. Те, на чьих дочерях вы женились,
становились вашими друзьями, они начинали вам помогать.
Во времена Будды Индия состояла из пары тысяч королевств,
поэтому самым удачливым королем можно было считать того, у кого
было две тысячи жен, по жене от каждого королевства. Тогда он
мог жить в мире, потому что у него не было врагов. Так вся
страна становилась похожей на семью. Но как может среди подобных
интересов существовать любовь? Любовь никогда не думает о
последствиях, никогда не стремится к результатам. Она
самодостаточна.
Безукоризненное поведение не отягощено заботами.
Совершенная мудрость неспланирована.
Мудрец живет от случая к случаю, никогда не планируя. Планы
строят только невежественные люди, а когда планируют
невежественные, то что они могут спланировать? Они планируют,
исходя из своего невежества. Право, незапланированными они были
бы лучше, потому что из невежества рождается лишь невежество; из
путаницы, беспорядка рождается только еще больший беспорядок.
Мудрец живет от случая к случаю, планов у него нет. Его жизнь
просто свободна, как плывущее в небе облако, не стремящееся ни к
какой цели, неопределенное. У него нет планов на будущее, жизнь
его не расписана, он движется без карты; ибо истинна не цель,
истинна -- красота движения. Истинно не достижение, истинно --
путешествие. Помните, что истинным является лишь путешествие,
само странствование. Оно так прекрасно, зачем же беспокоиться о
цели? Если вы слишком озабочены целью, вы утратите путешествие;
а это путешествие и есть жизнь -- цель может быть лишь смертью.
Это путешествие и есть жизнь, и путешествие это бесконечно. Вы
были в пути, в движении с самого начала -- если было какое-то
начало. Те, кто знает, говорят, что начала вообще не было, так
что вы пути без начала, и вы будете в пути без конца -- но если
вы целенаправлены, то вы этот путь, это движение утрачиваете.
Все на свете -- это путешествие, тропа, бесконечная тропа,
никогда не начинающаяся, никогда не заканчивающаяся. Цели в
действительности нет -- цель придумана хитрым умом. Куда
движется все это существование, все это творение? Куда? Никуда
оно не направляется. Оно просто происходит, и движение это столь
прекрасно; именно поэтому существование неотягощено. Нет плана,
нет цели, нет намерения. Это не бизнес, это игра,
лила(leela). Каждый момент сам по себе -- цель.
Совершенная мудрость неспланирована.
Истинная любовь не нуждается в доказательствах.
Доказывать приходится при отсутствии любви. И чем меньше любви,
тем больше вы доказываете, демонстрируете -- когда она есть,
никакие доказательства не нужны. Когда бы муж ни явился домой с
подарком жене, она будет уверена, что что-то тут не так. Он,
должно быть, перешел границы дозволенного, он наверняка
встречался с другой. И теперь это -- извинение, своего рода
