Аня. Боже мой, боже мой...
Варя. В августе будут продавать имение...
Аня. Боже мой...
Лопахин (заглядывает в дверь и мычит). Ме-е-е... (Уходит.)
Варя (сквозь слезы). Вот так бы и дала ему... (Грозит кулаком.)
Аня (обнимает Варю, тихо). Варя, он сделал предложение? (Варя отрицательно
качает головой.) Ведь он же тебя любит... Отчего вы не объяснитесь, чего вы
ждете?
Варя. Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до
меня... и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть...
Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет,
все как сон... (Другим тоном.) У тебя брошка вроде как пчелка.
Аня (печально). Это мама купила. (Идет в свою комнату, говорит весело,
по-детски.) А в Париже я на воздушном шаре летала!
Варя. Душечка моя приехала! Красавица приехала!
Дуняша уже вернулась с кофейником и варит кофе.
(Стоит около двери.) Хожу я, душечка, цельный день по хозяйству и все
мечтаю. Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда была покойной,
пошла бы себе в пустынь, потом в Киев... в Москву, и так бы все ходила по
святым местам... Ходила бы и ходила. Благолепие!..
Аня. Птицы поют в саду. Который теперь час?
Варя. Должно, третий... Тебе пора спать, душечка. (Входя в комнату к Ане.)
Благолепие!
Входит Яша с пледом, дорожной сумочкой.
Яша (идет через сцену, деликатно). Тут можно пройти-с?
Дуняша. И не узнаешь вас, Яша. Какой вы стали за границей.
Яша. Гм... А вы кто?
Дуняша. Когда вы уезжали отсюда, я была этакой... (Показывает от пола.)
Дуняша, Федора Козоедова дочь. Вы не помните!
Яша. Гм... Огурчик! (Оглядывается и обнимает ее; она вскрикивает и роняет
блюдечко.)
Яша быстро уходит.
Варя (в дверях, недовольным голосом). Что еще тут?
Дуняша (сквозь слезы). Блюдечко разбила.
Варя. Это к добру.
Аня (выйдя из своей комнаты). Надо бы маму предупредить: Петя здесь...
Варя. Я приказала его не будить.
Аня (задумчиво). Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке
брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик. Мама не перенесла, ушла, ушла
без оглядки... (Вздрагивает.) Как я ее понимаю, если бы она знала!
Пауза.
А Петя Трофимов был учителем Гриши, он может напомнить.
Входит Фирс, он в пиджаке и белом жилете.
Фирс (идет к кофейнику, озабоченно). Барыня здесь будут кушать... (Надевает
белые перчатки.) Готов кофий? (Строго, Дуняше.) Ты! А сливки?
Дуняша. Ах, боже мой... (Быстро уходит.)
Фирс (хлопочет около кофейника). Эх ты, недотепа... (Бормочет про себя.)
Приехали из Парижа... И барин когда-то ездил в Париж... на лошадях...
(Смеется.)
Варя. Фирс, ты о чем?
Фирс. Чего изволите? (Радостно.) Барыня моя приехала! Дождался! Теперь хоть
и помереть... (Плачет от радости.)
Входят Любовь Андреевна, Гаев, Лопахин и Симеонов-Пищик, Симеонов-Пищик в
поддевке - из тонкого сукна и шароварах. Гаев, входя, руками и туловищем
делает движения, как будто играет на бильярде.
Любовь Андреевна. Как это? Дай-ка вспомнить... Желтого в угол! Дуплет в
середину!
Гаев. Режу в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой
комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно...
Лопахин. Да, время идет.
Гаев. Кого?
Лопахин. Время, говорю, идет.
Гаев. А здесь пачулями пахнет.
Аня. Я спать пойду. Спокойной ночи, мама. (Целует мать.)
Любовь Андреевна. Ненаглядная дитюся моя. (Целует ей руки.) Ты рада, что ты
дома? Я никак в себя не приду.
Аня. Прощяй, дядя.
Гаев (целует ей лицо, руки). Господь с тобой. Как ты похожа на свою мать!
(Сестре.) Ты, Люба, в ее годы была точно такая.
Аня подает руку Лопахину и Пищику, уходит и затворяет за собой дверь.
Любовь Андреевна. Она утомилась очень.
Пищик. Дорога небось длинная.
Варя (Лопахину и Пищику). Что ж, господа? Третий час, пора и честь знать.
Любовь Андреевна (смеется). Ты все такая же, Варя. (Привлекает ее к себе и
целует.) Вот выпью кофе, тогда все уйдем.
Фирс кладет ей под ноги подушечку.
Спасибо, родной. Я привыкла к кофе. Пью его и днем и ночью. Спасибо, мой
старичок. (Целует Фирса.)
Варя. Поглядеть, все ли вещи привезли... (Уходит.)
Любовь Андреевна. Неужели это я сижу? (Смеется.) Мне хочется прыгать,
размахивать руками. (Закрывает лицо руками.) А вдруг я сплю! Видит бог, я
люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала.
(Сквозь слезы.) Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, Фирс, спасибо мой
старичок. Я так рада, что ты еще жив.
Фирс. Позавчера.
Гаев. Он плохо слышит.
Лопахин. Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать. Такая досада!
Хотелось поглядеть на вас, поговорить... Вы все такая же великолепная.
Пищик (тяжело дышит). Даже похорошела... Одета по-парижскому... пропадай
моя телега, все четыре колеса...
Лопахин. Ваш брат, вот Леонид Андреевич, говорит про меня, что я хам, я
кулак, но это мне решительно все равно. Пускай говорит. Хотелось бы только,
чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные
глаза глядели на меня, как прежде. Боже милосердный! Мой отец был
крепостным у вашего деда и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня
когда-то так много, что я забыл все и люблю вас, как родную... больше, чем
родную.
Любовь Андреевна. Я не могу усидеть, не в состоянии... (Вскрикивает и ходит
в сильном волнении.) Я не переживу этой радости... Смейтесь надо мной, я
глупая... Шкафик мой родной... (Целует шкаф.) Столик мой.
Гаев. А без тебя тут няня умерла.
Любовь Андреевна (садится и пьет кофе). Да, царство небесное. Мне писали.
Гаев. И Анастасий умер. Петрушка Косой от меня ушел и теперь в городе у
пристава живет. (Вынимает из кармана коробку с леденцами, сосет.)
Пищик. Дочка моя, Дашенька... вам кланяется...
Лопахин. Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое.
(Взглянув на часы.) Сейчас уеду, некогда разговаривать... ну, да я в
двух-трех словах. Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на
двадцать второе августа назначены торги, но вы не беспокойтесь, моя
дорогая, спите себе спокойно, выход есть... Вот мой проект. Прошу внимания!
Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла
железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные
участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое
двадцать пять тысяч в год дохода.
Гаев. Извините, какая чепуха!
Любовь Андреевна. Я вас не совсем понимаю, Ермолай Алексеич.
Лопахин. Вы будете брать дачников самое малое по двадцать пять рублей в год
за десятину, и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до
осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут. Одним словом,
поздравляю, вы спасены. Местоположение чудесное, река глубокая. Только,
конечно, нужно поубрать, почистить... например, скажем, снести все старые
постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый
вишневый сад...
Любовь Андреевна. Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете.
Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так
это только наш вишневый сад.
Лопахин. Замечательного в этом саду только то, что он очень большой. Вишня
родится раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает.
Гаев. И в "Энциклопедическом словаре" упоминается про этот сад.
Лопахин (взглянув на часы). Если ничего не придумаем и ни к чему не придем,
то двадцать второго августа и вишневый сад и все имение будут продавать с
аукциона. Решайтесь же! Другого выхода нет, клянусь вам. Нет и нет.
Фирс. В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили,
мариновали, варенье варили, и, бывало...
Гаев. Помолчи, Фирс.
Фирс. И, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков.
Денег было! И сушеная вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая, душистая...
Способ тогда знали...
Любовь Андреевна. А где же теперь этот способ?
Фирс. Забыли. Никто не помнит.
Пищик (Любови Андреевне). Что в Париже? Как? Ели лягушек?
Любовь Андреевна. Крокодилов ела.
Пищик. Вы подумайте...
Лопахин. До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь
появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь
дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до
необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может
случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш
вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным...
Гаев (возмущаясь). Какая чепуха!
Входят Варя и Яша.
Варя. Тут, мамочка, вам две телеграммы. (Выбирает ключ и со звоном отпирает
старинный шкаф.) Вот они.
Любовь Андреевна. Это из Парижа. (Рвет телеграммы, не прочитав.) С Парижем
кончено...
Гаев. А ты знаешь, Люба, сколько этому шкафу лет? Неделю назад я выдвинул
нижний ящик, гляжу, а там выжжены цифры. Шкаф сделан ровно сто лет тому
назад. Каково? Можно было бы юбилей отпраздновать. Предмет неодушевленный,
а все-таки как-никак книжный шкаф.
Пищик (удивленно). Сто лет... Вы подумайте!..
Гаев. Да... Это вещь... (Ощупав шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф!
Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было
направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв
к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь
слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и
воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.
Пауза.
Лопахин. Да...
Любовь Андреевна. Ты все такой же, Леня.
Гаев (немного сконфуженный). От шара направо в угол! Режу в среднюю!
Лопахин (поглядев на часы). Ну, мне пора.
Яша (подает Любови Андреевне лекарства). Может, примете сейчас пилюли...
Пищик. Не надо принимать медикаменты, милейшая...от ннх ни вреда, ни
пользы... Дайте-ка сюда... многоуважаемая. (Берет пилюли, высыпает их себе
на ладонь, дует на них, кладет в рот и запивает квасом.) Вот!
Любовь Андреевна (испуганно). Да вы с ума сошли!
Пищик. Все пилюли принял.
Лопахин. Экая прорва.
Все смеются.
Фирс. Они были у нас на святой, полведра огурцов скушали... (Бормочет.)
Любовь Андреевна. О чем это он?
Варя. Уж три года так бормочет. Мы привыкли.
Яша. Преклонный возраст.
Шарлотта Ивановна в белом платье, очень худая, стянутая, с лорнеткой на
поясе проходит через сцену.
Лопахин. Простите, Шарлотта Ивановна, я не успел еще поздороваться с вами.
(Хочет поцеловать у нее руку.)
Шарлотта (отнимает руку). Если позволить вам руку, то вы потом пожелаете в
локоть, потом в плечо...
Лопахин. Не везет мне сегодня.
Все смеются.
Шарлотта Ивановна, покажите фокус!
Любовь Андреевна. Шарлотта, покажите фокус!
Шарлотта. Не надо. Я спать желаю. (Уходит.)
Лопахин. Через три недели увидимся. (Целует Любови Андреевне руку.) Пока
прощайте. Пора. (Гаеву.) До свидания. (Целуется с Пищиком.) До свидания.
(Подает руку Варе, потом Фирсу и Яше.) Не хочется уезжать. (Любови
Андреевне.) Ежели надумаете насчет дач и решите, тогда дайте знать, я
взаймы тысяч пятьдесят достану. Серьезно подумайте.
Варя (сердито). Да уходите же наконец!
Лопахин. Ухожу, ухожу... (Уходит.)
Гаев. Хам. Впрочем, пардон... Варя выходит за него замуж, это Варин
женишок.
Варя. Не говорите, дядечка, лишнего.
Любовь Андреевна. Что ж, Варя, я буду очень рада. Он хороший человек.
Пищик. Человек, надо правду говорить... достойнейшей... И моя Дашенька...
тоже говорит, что... разные слова говорит. (Храпит, но тотчас же
просыпается.) А все-таки, многоуважаемая, одолжите мне... взаймы двести
сорок рублей... завтра по закладной проценты платить...
Варя (испуганно). Нету, нету!
Любовь Андреевна. У меня в самом деле нет ничего.
Пищик. Найдутся. (Смеется.) Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все
пропало, погиб, ан, глядь,-железная дорога по моей земле прошла, и... мне
