- Так, ничего, - сказал священник. - В девяти случаях из
десяти люди скрываются под чужим именем из жульнических
побуждений, здесь же соображения - самые высокие. В том-то
и соль шутки доктора по поводу американцев, не имеющих имен
- то есть титулов. В Англии маркиза Хартингтона никто не
называет мистером Хартингтоном, но во Франции маркиз де
Вийон сплошь и рядом именуется мсье де Вийоном. Вот ему и
пришлось заодно изменить и фамилию. А что до разговора
влюбленных об убийстве, я думаю, и в том случае повинен
французский этикет. Доктор собирался вызвать Флойда на
дуэль, а девушка его отговаривала.
- Вот оно что! - встрепенувшись, протянул Финз. - Ну,
тогда я понял, на что она намекала.
- О чем вы это? - с улыбкой спросил священник.
- Видите ли, - отозвался молодой человек, - это случилось
прямо перед тем, как я нашел тело бедного Гарри, но я так
переволновался, что все забыл. Разве станешь помнить об
идиллической картинке после того, как столкнулся с
трагедией? Когда я шел к дому полковника, я встретил его
дочь с доктором Валантэном. Она, конечно, была в трауре, а
доктор всегда носит черное, будто собрался на похороны, но
вид у них был не такой уж похоронный. Мне еще не
приходилось встречать пары, столь радостной и веселой и в то
же время сдержанной. Они остановились поздороваться со
мной, и мисс Дрюс сказала, что они поженились и живут в
маленьком домике на окраине городка, где доктор продолжает
практиковать. Я удивился, так как знал, что по завещанию
отца дочери досталось все состояние. Я деликатно намекнул
на это, сказав, что шел в усадьбу, где надеялся ее
встретить. Но она засмеялась и ответила: "Мы от всего
отказались. Муж не любит наследниц". Оказывается, они и в
самом деле настояли, чтобы наследство отдали Дональду,
надеюсь, встряска пойдет ему на пользу и он наконец
образумится. Он ведь, в общем-то, не так уж плох, просто
очень молод, да и отец вел себя с ним довольно неумно. Я
все это вспоминаю потому, что именно тогда мисс Дрюс
обронила одну фразу, которую я в то время не понял; но
сейчас я убежден, что ваша догадка правильна. Внезапно
вспыхнув, она сказала с благородной надменностью
бескорыстия: "Надеюсь, теперь этот рыжий дурак перестанет
беспокоиться о завещании. Мой муж ради своих принципов
отказался от герба и короны времен крестоносцев. Неужели он
станет из- за такого наследства убивать старика?" Потом она
снова рассмеялась и сказала: "Муж отправляет на тот свет
одних лишь пациентов. Он даже не послал своих друзей к
Флойду". Теперь мне ясно, что она имела в виду секундантов.
- Мне это тоже в какой-то степени ясно, - сказал отец
Браун. - Но, если быть точным, что означают ее слова о
завещании? Почему оно беспокоит секретаря?
Финз улыбнулся.
- Жаль, что вы с ним незнакомы, отец Браун. Истинное
удовольствие смотреть, как он берется "встряхнуть
кого-нибудь как следует"! Дом полковника он встряхнул
довольно основательно. Страсти на похоронах разгорелись,
как на скачках. Флойд и без повода готов наломать дров, а
тут и впрямь была причина. Я вам уже рассказывал, как он
учил садовника ухаживать за садом и просвещал законника по
части законов. Стоит ли говорить, что он и хирурга принялся
наставлять по части хирургии, а так как хирургом оказался
Валантэн, наставник обвинил его и в более тяжких грехах, чем
неумелость. В его рыжей башке засела мысль, что убийца -
именно доктор, и когда прибыли полицейские, Флойд держался
весьма покровительственно. Стоит ли говорить, что он
вообразил себя величайшим из всех сыщиков-любителей? Шерлок
Холмс со всем своим интеллектуальным превосходством и
высокомерием не подавлял так Скотланд-Ярд, как секретарь
полковника Дрюса третировал полицейских, расследующих
убийство полковника. Видели бы вы его! Он расхаживал с
надменным, рассеянным видом, гордо встряхивал рыжей гривой и
раздражительно и резко отвечал на вопросы. Вот эти-то его
фокусы и взбесили так сильно мисс Дрюс. У него, конечно,
была своя теория - одна из тех, которыми кишат романы; но
Флойду только в книге и место, он был бы там куда забавнее и
куда безвреднее.
- Что же это за теория? - спросил отец Браун.
- О, теория первосортная, - хмуро ответил Финз. - Она
вызвала бы сенсацию, если бы продержалась еще хоть десять
минут. Флойд сказал, что полковник был жив, когда его нашли
в беседке, и доктор заколол его ланцетом, разрезая одежду.
- Понятно, - произнес священник. - Он, значит, просто
отдыхал, уткнувшись лицом в грязный пол.
- Напористость - великое дело, - продолжал рассказчик. -
Думаю, Флойд любой ценою протолкнул бы свою теорию в газеты
и, может быть, добился бы ареста доктора, если бы весь этот
вздор не разлетелся вдребезги, когда Гарри Дрюса нашли под
Скалой Судьбы. Это все, чем мы располагаем. Думаю, что
самоубийство почти равносильно признанию. Но подробностей
этой истории не узнает никто и никогда.
Наступила пауза, затем священник скромно сказал:
- Мне кажется, я знаю и подробности.
Финз изумленно взглянул на него.
- Но послушайте! - воскликнул он. - Как вы могли их
выяснить и почему вы уверены, что дело было так, а не иначе?
Вы сидите здесь за сотню миль от места происшествия и
сочиняете проповедь. Каким же чудом могли вы все узнать? А
если вы и впрямь до конца разгадали загадку, скажите на
милость: с чего вы начали? Что вас натолкнуло на мысль?
Отец Браун вскочил. В таком волнении его мало кому
доводилось видеть. Его первое восклицание прогремело, как
взрыв.
- Собака! - крикнул он. - Ну конечно, собака. Если бы
там, на берегу, вы уделили ей достаточно внимания, то без
моей помощи восстановили бы все с начала до конца.
Финз в еще большем удивлении воззрился на священника.
- Но вы ведь сами назвали мои догадки чепухой и сказали,
что собака не имеет никакого отношения к делу.
- Она имеет самое непосредственное отношение к делу, -
сказал отец Браун, - и вы бы это обнаружили, если бы видели
в ней собаку, а не бога-вседержителя, который вершит над
нами правый суд. - Отец Браун замялся, потом продолжал,
смущенно и как будто виновато: - По правде говоря, я до
смерти люблю собак. И мне кажется, люди, склонные окружать
их каким-то мистическим ореолом, меньше всего думают о них
самих. Начнем с пустяка - отчего собака лаяла на Трейла и
рычала на Флойда? Вы спрашиваете, как я могу судить о том,
что случилось за сотню миль отсюда, но ведь это, собственно,
ваша заслуга - вы так хорошо описали всех этих людей, что я
совершенно ясно их себе представил. Люди вроде Трейла,
которые вечно хмурятся, а иногда вдруг ни с того ни с сего
улыбаются и что-то вертят в пальцах, - это люди нервные,
легко теряющие самообладание. Не удивлюсь, если и
незаменимый Флойд очень возбудим и нервозен; таких немало
среди деловитых янки. Почему иначе, услыхав, как вскрикнула
Джэнет Дрюс, он поранил руку ножницами и уронил их?
Ну, а собаки, как известно, терпеть не могут нервных
людей. То ли их нервозность передается собакам, то ли
собаки - они ведь все-таки звери - по-звериному агрессивны;
то ли им просто обидно, что их не любят, - собаки ведь очень
самолюбивы. Как бы там ни было, бедняга Мрак невзлюбил и
того и другого просто потому, что оба они его боялись. Вы,
я знаю, очень умны, а над умом грех насмехаться, но по
временам мне кажется, вы чересчур умны, чтобы понимать
животных. Или людей, особенно, если они ведут себя почти
так же примитивно, как животные. Животные незамысловатые
существа; они живут в мире трюизмов. Возьмем наш случай:
собака лает на человека, а человек убегает от собаки. Так
вот, вам, по-моему, не хватает простоты, чтобы правильно это
понять: собака лает потому, что человек ей не нравится, а
человек убегает потому, что боится собаки. Других причин у
них нет, да и зачем они! Вам же понадобилось все усложнить,
и вы решили, что собака - ясновидица, какой-то глашатай
судьбы. По-вашему, стряпчий бежал не от собаки, а от
палача. Но ведь если подумать толком, все эти измышления
просто на редкость несостоятельны. Если бы собака и впрямь
так определенно знала, кто убил ее хозяина, она не тявкала
бы на него, а вцепилась бы ему в горло. С другой стороны,
неужели вы и вправду считаете, что бессердечный злодей
способный убить своего старого друга и тут же на глазах его
дочери и осматривавшего тело врача расточать улыбки
родственникам жертвы - неужели, по-вашему, этот злодей
выдаст себя в приступе раскаяния лишь потому что на него
залаяла собака? Он мог ощутить зловещую иронию этого
совпадения. Оно могло потрясти его, как всякий драматичный
штрих. Но он не стал бы удирать через весь сад от свидетеля
который, как известно, не умеет говорить. Так бегут не от
зловещей иронии, а от собачьих зубов. Ситуация слишком
проста для вас. Что до случае на берегу, то здесь все
обстоит гораздо интереснее. Сперва я ничего не мог понять.
Зачем собака влезла в воду и тут же вылезла обратно? Это ж
в собачьих обычаях. Если бы Мрак был чем-то сильно
озабочен, он вообще не побежал бы за палкой. Он бы,
пожалуй, побежал совсем в другую сторону на поиски того, что
внушило ему опасения. Но если уж собака кинулась за чем-то
- за камнем, за палкой, за дичью, я по опыту знаю, что ее
можно остановить, да и то не всегда, только самым строгим
окриком. И уж ни в коем случае она не повернет назад
потому, что передумала.
- Тем не менее она повернула, - возразил Финз, - и
возвратилась к нам без палки.
- Без палки она возвратилась по весьма существенной
причине, - ответил священник. - Она не смогла ее найти и
поэтому завыла. Кстати, собаку воют именно в таких случаях.
Они свято чтут ритуалы. Собаки так же придирчиво требуют
соблюдения правил игры, как дети требуют повторения всех
подробностей сказки. На этот раз в игре что-то нарушилось.
И собака вернулась к вам, чтобы пожаловаться на палку. С
ней никогда еще ничем подобного не случалось. Впервые в
жизни уважаемый и достойный пес потерпел такую обиду от
никудышной старой палки.
- Что же натворила эта палка? - спросил Финз.
- Утонула, - сказал отец Браун.
Финз молча и недоуменно глядел на отца Брауна, и тот
продолжил:
- Палка утонула, потому что это была собственно не палка,
а остроконечный стальной клинок, скрытый в тростниковой
палке. Иными словами, трость с выдвижной шпагой. Наверно,
ни одному убийце не доводилось так естественно спрятать
орудие убийства - забросить его в море играя с собакой.
- Кажется, я вас понял, - немного оживился Финз. - Но
пусть даже это трость со шпагой, мне совершенно не ясно, как
убийца мог ею воспользоваться.
- У меня забрезжила одна догадка, - сказал отец Браун, -
в самом начале вашего рассказа, когда вы произнесли слово
"беседка". И еще больше все прояснилось, когда вы
упомянули, что полковник носил белый френч. То, что пришло
мне в голову, конечно, просто неосуществимо, если полковника
закололи кинжалом; но если мы допустим, что убийца
действовал длинным орудием, вроде рапиры, это не так уж
невозможно.
Отец Браун откинулся на спинку кресла, устремил взгляд в
потолок и начал излагать давно уже, по-видимому, обдуманные
и тщательно выношенные соображения.
- Все эти загадочные случаи вроде истории с Желтой
комнатой (3), когда труп находят в помещении, куда никто не
мог проникнуть, не похожи на наш, поскольку дело происходило
в беседке. Говоря о Желтой комнате и о любой другой, мы
всегда исходим из того, что ее стены однородны и
непроницаемы. Иное дело беседка; тут стены часто сделаны из
переплетенных веток и планок, и, как бы густо их ни
переплетать, всегда найдутся щели и просветы. Был такой
просвет и в стене за спиной полковника. Сидел он в кресле,
а оно тоже было плетеное, в нем тоже светились дырочки.
Прибавим еще, что беседка находилась у самой изгороди,
изгородь же, как вы только что говорили, была очень
реденькой. Человек, стоявший по другую ее сторону, легко
мог различить сквозь сетку веток и планок белое пятно
полковничьего френча, отчетливое, как белый круг мишени.
