добраться.
- Ну, как знаешь, - Гладышев протянул руку. - Желаю успеха.
Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:
- Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие
оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил.
- Голубев слабее? - спросил прокурор,
- Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно
получается: Бирюков - голова. Голубев - ноги.
5. ВОЖАК И РОЗА
Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал.
Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две
симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной.
На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая
серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на
цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском
на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося
металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе.
- Почему нам де разрешают уехать из райцентра? - наконец хрипло выдавил
Козаченко. - Мы не совершили никакого преступления...
Бирюков облокотился на стол:
- Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло.
- Подозрение - не обвинение.
- Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются,
придется вам побыть в райцентре.
- Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время
обвинение - уедем.
- Думаю, что за десять суток все выяснится, - сказал Бирюков. - Вам
доводилось отбывать наказание?
- Нет. Я не нарушаю закон.
- Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс?
- Я старший в таборе, мне все надо знать.
- Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства
пасечника?
- Потому что не убивали его, Я прокурору уже отвечал...
- Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве
взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в
убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чегото другого испугались... Чего?
Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот
набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи
иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова:
- И еще неувязка, Николай Николаевич, получается... Никто из находившихся
в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать,
лошадку запрягли в телегу...
- Ромка, сын мой, запрягал кобылу, - неожиданно сказал Козаченко. - В
столовку с братом хотел съездить...
- Столовой в Серебровке нет.
- В Березовку хотел ехать. Пока братана будил - кобылу угнали.
Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится
запутаться в своих показаниях.
- Кто избил Розу? - спросил Бирюков.
- Гришка-пасечник.
- За что?
- Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал.
- У него не было кнута.
Козаченко напружинился:
- Кобылу Гришка на пасеке держал... Как без кнута с кобылой?..
- Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич.
Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут
же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный
пиджак - появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла.
Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил:
- Что толкует Козаченко?
- Ничего конкретного. У тебя какие успехи?
- Больницы обзвонил - никаких раненых за последние двое суток. Сейчас
начну по фельдшерским пунктам шерстить.
- Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой.
Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке
соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из
райцентра на восток, У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток,
пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к
павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал
присматриваться к табору.
У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе
гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно
перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью
ребенка. За палатками двое шустрый цыганят бросались друг в друга сосновыми
шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядоц
промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову, Не
дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги,
спросил:
- Куда едешь?
- Пока не еду - автобус жду, - ответил. Антон.
- Дай пятак - на пузе и на голове спляшу.
Бирюков подмигнул;
- Сам умею плясать.
- А дым из ушей пускать умеешь?
- Нет.
- Дай сигарету - покажу.
- Рано тебе курить, - Антон достал из кармана гривенник.- Держи без
пляски и курева,
- Обманываешь?
- Ну, почему обманываю?
- Бесплатно деньги отдаешь.
- Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой.
- Чего рассказать?
- Как тебя зовут, например.
- Ромкой зовут... А спеть чего?
- Цыганское, конечно.
Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками,
зачастил;
А ручеечек-ручеек,
А брала воду на чаек,
А вода замутилася,
А с милым разлучилася-а-а-а..,
- Хорошая песня, - сказал Антон. - Кто тебя научил?
- Сеструха батькина, Розка.
- Пригласи ее сюда.
- Зачем?
- Чтобы она сама мне эту песню спела.
Ромка насупился:
- Нельзя.
- Почему?
- Батька в палатку ее засадил.
- За что?
- Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить.
- Чего?..
- За медом к пасечнику повадилась, вот чего.
- А кто Розу кнутом исхлестал?
- Твое какое лело? - огрызнулся Ромка. - Давай еще деньги - сразу две
песни про любовь спою.
- Лучше расскажи, кто у тебя лошадь угнал.
- Я это знаю, да?
- Расскажи, что знаешь.
- Хитрый ты...
Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться - на месте ли монета, и
внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом.
Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто,. Старая цыганка,
раскладывающая карты, прикинулась, непонимакицей порусски, а чубатый
гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное
удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там
написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед
ним, ей, нехотя проговорил что-то на своем языке, сидящей рядом цыганке,
только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе, с ребенком
скрылась в одной из палаток.
Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по
синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в
крикливо-пестрые наряды с длинными, юбками, Роза была в светленьком
современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги,
исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за
спину. На шее - бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах -
клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с
сизоватым отливом, они были переполнены ужасом.
Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам:
- Не знаю! Ничего не знаю!
- Вы послушайте... - начал было успокаивать Антон.
- Не буду слушать! Ничего не буду слушать!
- Кто вас так напугал?
- Кровь! Кровь! Кровь! - истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала
к палатке.
Чубатый парень с силой ударил по струнам гитары.
- Что это с ней? - сумрачно спросил Бирюков.
Лицо цыгана нервно передернулось:
- Собака-пасечник до крови изувечил.
- За что?
- Спроси собаку!
Бирюков повернулся и зашагал к райотделу.
Слава Голубев к этому времени успел обзвонить все фельдшерские пункты,
расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них
медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали.
Решив немедленно ехать в Серебровку, Антон надел форменный пиджак и
фуражку.
6. НА ОСНОВЕ ФАКТОВ
В разгар уборочной страды поймать попятную машину легче всего у районного
элеватора. Именно туда и "подбросил" Бирюкова шофер ровдовского "газика".
От ворот хлебоприемного пункта тянулся чуть не километровый хвост
груженых "Колхид", самосвалов, бортовых автомашин, армейских трехосок и
"Беларусей" с прицепными тележками. Бирюков показал вахтеру удостоверение,
прошел на территорию элеватора, тоже забитую машинами, и огляделся. У
весовой площадки, в кузове очередного ЗИЛа, пухленькая лаборантка в белом
халате, запуская длинный металлический зонд в золотистый ворох зерна, брала
пробы. Подойдя к ЗИЛу, Антон спросил:
- Девушка, с кем бы мне в Серебровку уехать?
Лаборантка, стрельнув подкрашенными глазами, оглядела с высоты
многочисленные машины и звонко крикнула:
- Тропынин!.. Иди-ка сюда, родненький!
- Поцеловать на прощанье хочешь? - послышалось издали.
Лаборантка, как пикой, погрозила блеснувшим на солнце зондом:
- Вот этим поцелую - долго помнить будешь.
- Ради этого не пойду.
- Иди, родненький, попутчик тебе есть.
- А не попутчица?..
- По-пут-чик!
- Я больше попутчиц уважаю, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба,
- Болтун, человек тебя ждет.
- Скажи, чтобы пятерку готовил.
- Не дороговато ли?
- Овес, Верочка, ноне подорожал...
Из-за кузова ЗИЛа вышел веселый парень в нейлоновой куртке на
многочисленных замках-молниях. Увидев одетого по форме Бирюкова, он опешил:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Здравствуй, земляк, - улыбнулся Антон. - Может, скидку с тарифа
сделаешь?
- Об чем речь! - Парень смутился, но не стал ронять марку перед
улыбающейся лаборанткой: - Членов профсоюза, участников войны и сотрудников
милиции вожу бесплатно... Вам куда?
- До Серебровки.
- С ветерком прокачу!
Промчавшись по окраине райцентра, парень вырулил на магистральную дорогу
и повел свой трехтонный самосвал так лихо, что за приспущенными стеклами
кабины и впрямь запел ветер. Разгоняясь на спусках, машина легко взбегала в
гору, и встречные грузовики пролетали мимо, как пули.
- Не залетишь на крутом повороте? - спросил Антон,
- По семь ездок в день на элеватор гоняю. Не только повороты, каждый
камешек на дороге изучил.
- Тебя как зовут?
- Торопуня... - парень смущенно поморщился. - То есть фамилия моя -
Тропынин. А по имени-отчеству я полный тезка академика-космонавта Королева.
- Сергей Павлович, значит?
- Угадали. А вы не родня нашему председателю?
- Сын его.
- То-то смотрю, вылитый портрет Игната Матвеича, с той лишь разницей, что
лет на тридцать моложе. - Тропынин, гуднув в знак приветствия встречной
машине, помолчал. - А что в Серебровку едете, а не в Березовку, к
родителям?
- Дела ведут, Сергей Павлович.
- По убийству пасечника, наверно?..
- По нему. Что в Серебровке об этом говорят?
- А чо говорить?.. Укокошили цыгане ни за грош, ни за копейку, - Тропынин
скосил глаза на Антона. - Слышал, в райцентре возле прокуратуры табор осел.
Наверно, прокурор за цыган взялся?
- Допустим, - ответил Антон.
- Козаченку жалко - дядька толковый. Да, собственно, и не он убил Гриню.
- Кто же?
- Левка или Роза.
- Какой Левка?
- Чубатый гитарист из табора.
- Почему так думаешь?
- Предполагаю на основе фактов...
Самосвал стремительно спускался к мостику через узкую, поросшую камышом
речку, названную из-за крутых спусков к ней Крутихой. Перед самым мостиком
Тропынин резко тормознул и, прижав машину к правой кромке дороги, заглушил
двигатель. Достал из-под сиденья резиновое шоферское ведро, склеенное из
куска старой камеры.
- Водички надо подлить...
Бегом спустился под мостик, зачерпнул воды и так же быстро вернулся.
Наливая воду в горловину дымящегося паром радиатора, заговорил:
- Вот. товарищ капитан, чтоб в рубашках двигателя ие образовывалась
