потеки крови. Внимательно осмотрев его, Антон сказал:
- Предъявим для опознания. - И поднял глаза на Семенова:
- Во дворе лежит голова застреленной собаки. Надо взять несколько дробин
на анализ.
Когда Бирюков и участники оперативной группы вошли в дом, Екашев понуро
сидел на своем табурете. Понятые и Гвоздарев, примостившись кто где,
наблюдали за пишущим Кротовым. Взгляд Бирюкова задержался на чисто
выскобленной деревянной рукоятке сапожного ножа, белеющего словно инородное
тело среди общего серого фона. Антон взял его с верстака, повертел и
положил перед Кротовым:
- Включите, Михаил Федорович, и это в протокол выемки. На лице Екашева не
отразилось ни малейшего волнения. Возможно, он был под впечатлением только
что оказанного Медниковым: "Немедленно надо в больницу".
Предъявленный охотничий нож по наборной рукоятке и выцарапанной на ней
метке "Л. С." опознал куэнец Федор Степанович Половников. По просьбе цыгана
Левки он на прошлой неделе выправлял у этого ножа зазубренное лезвие.
13. ВЕЧЕР ВОСПОМИНАНИЙ
Убийство серебровского механизатора Барабанова озадачило Антона Бирюкова.
Собственно, само убийство без всякого сомнения квалифицировалось как
преднамеренное, с целью грабежа, и загадки здесь никакой, можно оказать, не
было. Задуматься заставляло другое: сразу две смерти в небольшом тихом
селе, где даже бытовая драка - явление редкое.
Оставшись после отъезда оперативной группы в Серебровке, Бирюков надеялся
получить хоть какие-то дополнительные сведения от жены Екашева, которая
лишь к вечеру заявилась из лесу с двумя огромными корзинами груздей.
Полусонная от усталости бабка Екашиха, как называли ее серебровцы, на все
вопросы тускло отвечала одним и тем же: "Не знаю, родимый, врать не хочу".
Только на вопрос о золотом кресте ответила по-иному:
- Поминал как-то старик, чтобы в гроб его соборовали с золотым хрестом, а
где тот хрест взять, не сказал.
- Давно он это говорил?
- Не помню, родимый, врать не хочу.
Антон обвел взглядом убогое жилище, посочувствовал:
- Бедновато у вас в ломе.
Старуха дремотно клюнула носом:
- Мы усю жизнь у нужде.
- Сыновья не помогают?
- Сыны - отрезанные ломти, чего с них возьмешь.
- Где ваш Захар?
- У тюрьме сидит.
- Он же, говорят, освобождался.
- Ослободился и опять сел.
- Кто вам об этом сообщил?
- Старик мой.
- А старику кто?
- Вроде друг Захара какой-то объявлялся, переночевал у нас и тем же разом
сгинул.
- Давно это было?
- Несколько дён назад. В точности, родимый, не помню, врать не хочу.
- Как он выглядит?
- Ростом высокий, а лицо не разглядела - в темноте шел в дом, по темноте
с позаранку и ушел.
- Один?
- С Гриней Репьевым.
- Они, что, знакомы были?
- Не знаю, родимый, врать не хочу,
- О чем говорили?
- Не слухала я ихнюю болтовню.
- Как Репьев у вас на квартире жил? - опять спросил Антон.
Старуха пожала худыми плечами:
- Как усе квартиранты живут. Пятерку у месяц за ночлег платил, а питался
сам. Нам кормить его нечем было.
- Говорят, он выпивал часто...
- А теперь многие мужики пьют.
- Не буянил пьяный?
- Не, не буянил, врать не стану. Только, как сильно перепьет, тюремные
песни затягивал и плакал.
- Когда последний раз Репьев к вам заходил?
- Кажись, с Захаровым другом...
- Деньги в долг не занимал?
- Откуда у нас деньги, чтобы в долг раздавать...
- Хозяйство у вас приличное. Неужели не хватает денег?
- Старик деньгами усю жизнь правит. Не знаю, родимый, куда они у него
расходятся, врать не хочу.
Старуха устало склонила голову и, как показалось Бирюкову, даже
всхрапнула. Антон задал еще несколько вопросов и, не получив в ответ ничего
враэумительного, попрощался.
В бригадной конторе, тихой в это позднее время, кроме бригадира, никого
не было. В неизменной морской фуражке, Гвоздарев подбивал на счетах
какую-то сводку. Указав взглядом вошедшему Бирюкову на стул у окна, он
несколько раз двинул костяшками туда-сюда и с удовлетворением откинулся на
спинку стула:
- Вот работнул сегодня Тропынин! Два суточных плана сделал. Придется
простить парню раздавленную флягу с молоком. Утром в его честь флаг
трудовой славы поднимем. - Улыбнулся и без перехода спросил: - Что бабка
Екашиха рассказала?
- Измученная она до изнеможения, спит почти на ходу, - ответил Антон.
- И сам Екашев, как присядет, так дремлет. Они ж, как египетские рабы,
спин не разгибают. Хронически не высыпаются.
- Что за нужда у них такая?
- Загадка!.. Я, например, ничего понять не могу. Степан пенсию хорошую
получает, но дело даже не в пенсии. Прошлую осень наш бухгалтер из интереса
подсчитал, сколько Екашев получил денег из колхозной кассы... - Гвоздарев
придвинул к себе счеты и принялся отщелкивать костяшками. - Нетель на
четыреста рублей сдал, двух бычков на восемьсот, кабана почти на двести
пятьдесят да картошки на тысячу. Итого получается... Две тысячи четыреста с
лишним рубликов, не считая того, что еще одного борова Степан продал мясом
в райцентре на базаре да, наверно, полдесятка овец туда же свез. Живут
Екашевы вдвоем. В месяц, по словам продавца, тратят через наш магазин не
больше двадцати рублей. Где остальные деньги?..
- На сберкнижку, видимо, складывают...
- В том-то и дело, что нет у Екашева сберкнижки. Одевается, сами видели,
как. Сегодня перед отправкой говорю Степану: "Переоденься почище, не стыдно
в навозных штанах в больницу ехать?" А он серьезно отвечает: "Нету у меня,
Гвоздарев, во что переодеваться". Ну, мыслимо ли в наше время такое?...
- У них действительно в доме одни обноски.
- А в Серебровке издавна повелось: не годна стала одежонка, тащи Екашевым
- доносят до последней нитки.
Антон невесело усмехнулся:
- Вот уж в самом деле, как оказал бы Кротов, загадочные обстоятельства.
Может, все-таки, Екашевы на детей тянутся?
- Дети от них отреклись. Старший Иван - мой ровесник, даже когда-то
дружками были. Не так давно разговорились с ним, спрашиваю: "На вас, что
ли, отец жилы рвет?" Тот с болью: "По конфетке внукам ни разу не купил.
Одна песня у старика - на беспросветную нужду жалуется"..,
Припоминая старшего сына Екашева, Антон спросил?
- Иван, кажется, танкистом служил?
Гвоздарев кивнул:
- Знаете?
- Я еще школьником был, когда он-то ли в отпуск, то ли закончив службу -
в танкистской форме к родителям приезжал. Помню, здоровый такой, спокойный
парень.
- Точно. Ванюшка Екашев за свою жизнь, наверно, мухи не обидел.
- А остальные сыновья?
- Остальные - тоже спокойные ребята, кроме Захара. Этот прохвост! Лет
пять тому. назад после колонии появлялся здесь. Заграничным коньяком перед
деревенскими парнями хвастался. Спустил деньжонки, сколько было, и опять
скрылся.
- Бабка Екашиха сказала, будто друг Захара у них недавно ночевал. Не
видели?
- Я днем почти не бываю в селе. Да и вряд ли Захаровы дружки станут мне
или участковому Кротову на глаза попадаться. Захар, по-моему, крепко завяз
в уголовщине.
- Давно в Серебровке бригадирствуете? - спросил Антон.
- Шестой год.
- Помнится, вы на флоте служили...
- В общей сложности пятнадцать лет флоту отдал. Боцманскую школу
закончил. После увольнения в запас устроился в Черноморское пароходство. На
судах загранплавания работал. Повидал белый свет.
- И что же в родной край потянуло?
Бригадир усмехнулся:
- После женитьбы скучно стало по белу свету мотаться. Отдал якорь с женой
у ее родителей в Евпатории. У меня диплом малотоннажника есть. Устроился на
пассажирский теплоход "Герой Токарев" вдоль Евпаторийского пляжа отдыхающих
прогуливать. Сначала вроде ничего казалось, потом надоедать стало...
- Тогда и надумали в Сереброаку?
- Отец ваш помог надумать. Принимаю однажды на борт своего "корвета"
новую группу отдыхающих, пожелавших отправиться к памятнику героям
Евпаторийского десанта, и вдруг слышу: "Гвоздарев! Витольд!"... Смотрю -
Игнат Матвеевич! Обнялись, конечно, разговорились. А вечером, когда я с
вахты сменился, зашли возле морвокзала в кафе "Маяк" и до закрытия там
просидели. Сговорил Игнат Матвеевич к себе в бригадиры.
- Не жалеете, что согласились? Работа здесь - не на прогулочном
теплоходике.
- Первый год сильно по морю тосковал, а теперь... - бригадир потянул за
козырек фуражку, - Вот только мичманка иной раз и напоминает о прошлом...
Слушая Гвоздарева, Бирюков думал о своем. Пытался уловить связи Екашева с
пасечником или Барабановым, но никаких зацепок как будто не было. Самые
разные мысли кружились в голове Антона. Он дотошно анализировал поведение
Екашева, цыган, сложившуюся ситуацию и никак не мог соединить разрозненные
факты в логическую цепочку. Цыгане, не получив в колхозе, расчета и бросив
на произвол судьбы лошадь, внезапно снялись с облюбованного места. Левкин
нож найден почти у трупа Барабанова. Репьев, по словам Екашева, застрелил
из обреза собаку Хлудневского, а Тропынин, словно нарочно, отыскал этот
обрез в Крутихе. Екашев непонятно зачем спрятал в амбаре сапоги и портянки
убитого пасечника. У него же оказался золотой крест, который Репьев хотел
продать верующему кузнецу. Чей же это крест? Если Репь-. ева, то где
пасечник его взял? Кто телефонным звонком из райцентра спровоцировал
Барабанова на покупку машины? Не Роза ли с Левкой?..
- Витольд Михайлович, - сказал Бирюков, - мне бы еще о Барабанове узнать
побольше.
Гвоздарев недолго подумал:
- Отличный был механизатор. Армейскую службу закончил три года назад. В
технике разбирался великолепно. Хоть на трактор его сади, хоть на
автомашину, хоть на комбайн. Норму пока не выполнит, с работы не уйдет. В
прошлом году, например, снег рано припугивать начал, а у нас гектаров
пятьдесят пшеницы в валках на полосе лежало. Будто на грех, задождило.
Комбайны на подборке валков худо пошли. Андрей почти трое суток сам штурвал
не бросал и других механизаторов за собой увлек. До последнего колоска
пшеницу убрали, хотя в других, соседних с нами, колхозах немало зерна
снегом накрыло. Вот такой это был работник...
- А как человек?
- И как человек хороший. Малость лишь легкомысленный.
- В чем?
- Женщины Андрею жить мешали. Внешностью парень был видный. Общительный,
веселый и... врун порядочный. Правда, врал без корысти, ради забавы. А
женщины прямо липли к нему. Куда бы ни поехал в командировку - обязательно
новую любовь заведет.
- Холостяк был?
- Как сказать... Женился он как-то смешно. Нынешней весной Тропынин в
отпуск ушел. Самосвал пришлось на прикол поставить. А тут наряд на фуражное
зерно дали, срочно надо вывозить с райцентровского элеватора. Пришлось
Барабанова на самосвал садить. Вечером заявляется в контору: "Задание
выполнил, Витольд Михалыч!" - "Невесту не нашел новую?" - смеюсь. "Нашел, -
говорит, "в эту пятницу свадьбу будем гулять до понедельника. Официально
вас приглашаю". Я посчитал это шуткой. Посмеялись. А он на самом деле в
пятницу невесту привозят - лаборантку элеваторскую. Верой звать...
- Пухленькая такая, хохотушка невысокая? - догадался Бирюков.
- Точно. Знаете? - вокинул Гвоздарев брови.
- Вчера на элеваторе в попутчики меня к Тропынину определила.
- Правильно, она и теперь на элеваторе работает. Ну вот... Преподнес нам
Барабанов сюрприз со скоропалительной женитьбой. Пришлось в срочном порядке
отдельную квартиру ему подбирать. За стенкой у меня пустовала половина дома
- для агронома держали. Устроил я молодоженов туда. Веру агрономом
назначили, она в сельхозинституте по этой специальности заочно училась.
Отгуляли всем селом свадьбу. Зажили Андрей с Верой любо-дорого, пока ему
командировка в Новосибирск не подвернулась. Мигом там кралю нашел, а Вере
кто-то передал. Та собрала свои вещички и опять на элеватор. Случилось это
в июле... А недавно видел Андрея с райцентре с какой-то новой любовью.
- Как она выглядит?
- На мой взгляд, ничего особенного... Чем-то смахивает на пани Мониху,
