прибег. Прогорготал с цыганами по-своему: "гыргыр-гыр", - и вся компания
чуть не галопом подалась из мастерской. Больше я не видал их...
- Что там у них стряслось?
- Дак, если б Ромка по-русски говорил... Вот, когда первый раз про кобылу
закричал, это я понял.
- В какое время Ромка первый раз прибежал?
- Глядя по солнцу, часов в десять, может, чуток позднее. Надо Торопуню
спросить - тот всегда при часах.
- Это при Тропынине произошло?
- Нет, наверно, час спустя после того, как Торопуня с Андрюхой
Барабановым от мастерской отъехали.
Бригадир опять пояснил Голубеву:
- Барабанов - наш механизатор. Поехал покупать себе "Ладу". Вчера утром
из райпотребсоюза звонили, что очередь его подошла. - И спросил кузнеца: -
Значит, Андрей с Торопуней в райцентр уехал?
- Ну, - подтвердил кузнец.
Голубев перехватил его настороженный взгляд:
- Цыгане не упоминали в разговоре пасечника Репьева?
- Этот раз нет.
- А раньше?
- Вчерашним утром пасечник в мастерскую заходил.
- Зачем?
- Чего-то с Козаченкой толковал.
- Что именно?
- Навроде про тележное колесо разговор вели. Не знаю, на чем
столковались.
- Репьев предлагал колесо цыганам?
- Так навроде.
- А цыганочку Розу знаете?
- Знаю.
- Она не родня Козаченко?
- Сестра. Миколай Михолаевич в строгости ее содержит, а Роза подолом так
и крутит.
Кузнец заметно успокоился, однако лицо его по-прежнему каталось
напряженным. Задав еще несколько вопросов и не получив в ответ ничего
существенного. Голубев закончил писать протокол и предложил, кузнецу
расписаться. Тот с неохотой вывел в нужных местах неразборчивые закорючки,
правой рукой сделал перед грудью замысловатое движение, вроде бы
перекрестился, и поспешно вышел из кабинета.
- Верующий он, что ли? - спросил Голубев бригадира.
- Есть у Федора Степановича такая слабость. Библию почти наизусть помнит,
церковные посты соблюдает... - Гвоздарев усмехнулся. - Любопытная штука с
религией получается. Взять, к примеру, того же Половникова. Всю
сознательную жизнь при Советской власти прожил, а в бога верит. Поддался с
молодости религиозной мамаше. Понимаете, даже семьи собственной не завел,
бобылем живет, с домашним хозяйством один управляется. Но мужик тестный до
беспредельности.
- Странный какой-то... - Голубев помолчал. - Каждое слово из него клещами
вытягивать надо. Кажется, что-то - он недоговаривает.
- Недоговорить Федор Степанович может, но соврать - никогда, Великим
грехом ложь считает. - Гвоздарев мельком взглянул иа часы: - Ого! Придется
вам заночевать у меня, гостиницы в Серебропке нет.
- Я обещал Кротову. Не беспокойтесь.
- До кротовской усадьбы дальше, чем до моей.
- Разговор у меня с участковым.
- Это другое дело, - пробасил бригадир.
Серебровка, погруженная в осеннюю темень, тихо засыпала. В доме
участкового светились только два окна. Кротов в старомодных очках с тонкими
металлическими дужками, сидя за кухонным столом, читал газету.
- Думал, уж не придете... - оказал он Голубеву. - Семья спит, сам ужином
угощать буду, - и несуетливо стал разогревать на электроплитке большую
сковороду жареных окуней. - Вчера вечером березовские мальчишки подарили.
Удочкой на Потеряевом озере ловят.
- Часто в Березовке бываете? - спросил Слава.
- Каждый день. Там центральная усадьба колхоза, ну и, понятно, рабочий
кабинет мой там же.
- Не надоедает взад-вперед ежедневно по два километра шагать? "
- Это у меня как физзарядка. При срочности - служебный мотоцикл имеется,
связь к моим услугам, - Кротов показал на телефонный аппарат, стоящий на
тумбочке у кухонного буфета, и неожиданно сменил тему разговора: - Какие
успехи в раскрытии преступления?
- Неутешительные.
Голубев устало присел к столу и принялся пересказывать то, что узнал от
серебровцев. К концу его короткого рассказа "подоспели" окуни. Ставя на
стол скворчащую сковородку, Кротов заговорил:
- У Репьева в пьяном состоянии имелась порочная замашка неразумные шутки
шутить. То, бывало, начнет с нехорошим смешком кому-либо угрожать, что
подожжет усадьбу. То засидевшейся в гостях старухе скажет, что ее старик
только что в колодец упал. То всей деревне объявит, будто у пасеки фонтан
нефти из земли вырвался и там начался такой пожар, который вот-вот
докатится до Серебровки и спалит всю деревню. Словом, находясь в нетрезвом
состоянии, Гриня баламутил народ основательно. Имел, к тому же, в этом
отношении артистические способности. Так вот, полагаю, не подшутил ли
Репьев таким способом над цыганами? Серебровцы, понятно, давно раскусили
его неразумные шутки и пропускали их мимо ушей: мели, мол, Емеля - твоя
неделя... А цыгане по неведению могли принять за чистую монету...
Весь ужин Голубев и участковый, словно соревнуясь, высказывали друг другу
самые различные версии, но ни одна из них не была убедительной. В конце
концов оба решили, что утро вечера мудренее, и Кротов провел Голубева в
отведенную ему для ночлега комнату.
Рядом с кроватью высилась вместительная этажерка, битком заставленная
годовыми комплектами журнала "Советская милиция". У окна стоял письменный
стол. На нем вразброс лежали: толстый "Комментарий к
уголовно-процессуальному кодексу РСФСР", такой же пухлый том
"Криминалистики", "Судебная медицина", "Гражданский кодекс РСФСР" со
множеством бумажных закладок, школьный учебник русского языка и небольшой
сборник стихов Александра Плитченко.
Над столом, в простенке между окнами, висела застекленная большая
фотография, иа которой улыбающийся молодой генерал с пятью звездами в
квадратных петлицах пожимал руку совсем юному красноармейцу, чем-то
похожему на Кротова. Заметив, что Голубев внимательно рассматривает
фотографию. Кротов с некоторой смущенностью заговорил:
- За неделю до начала Великой Отечественной войны сфотографировано.
Командующий Западного Особого военного округа поздравляет меня с
выполнением боевой задачи по стрельбе на "отлично". Через сутки, как я
отправил эту фотографию родителям, грянула война.
Голубев с нескрываемым уважением посмотрел на Кротова:
- С самого первого дня Отечественную начали?
- Так точно. И в последний день расписался на рейхстаге, фашистских
главарей из фюрербункера выкуривал, умерщвленных геббельсовских детишек
своими глазами в кроватках видел. Жуткая картина, доложу вам.
- Трудно в Первые дни войны было?
На глазах Кротова внезапно навернулись слезы, однако он быстро совладал с
собой:
- На войне всегда нелегко, товарищ Голубев, а для Западного округа
Отечественная началась особенно трагически. Командование утеряло связь с
войсками. Наш стрелковый полк, к примеру сказать, трижды попадал в
окружение. Когда последний раз вырвались из кольца, в живых осталось всего
около роты...
Голубев рассеянно взял со стола сборник стихов. Перелистнув несколько
страничек, спросил:
- Поэзию любите?
- В райцентре недавно купил. Стихи о деревне понравились. Есть шутливые,
но вроде как про нашу Серебровку написаны. Вот послушайте...
Участковый взял у Голубева сборник, полистал его и с неумелой
театральностью продекламировал:
Шумно в нашем сельсовете.
Ба! Знакомые все лица.
Разлетевшиеся дети
прилетели подкормиться...
Возвращая сборник, улыбнулся:
- Совершенно точно подмечено. По воскресным и праздничным дням молодежь
из города в село, словно саранча, налетает. И мясо отсюда в город везут, и
овощи разные. Родители едва-едва успевают разворачиваться.
- Из "прилетающих подкормиться" пасечник ни с кем не конфликтовал?
- Исключать такое, полагаю, нельзя, но доложу вам, серьезных конфликтов у
Репьева с односельчанами не было. Пьяные его куражи близко к сердцу не
принимали, напротив - потешались и только.
- Откуда Репьев здесь появился?
- После исправительно-трудовой колонии. Отбывал семилетнее наказание по
статье сто двадцать пятой.
- Да?.. - удивился Голубев. - Редкая статья. Выходит, он детей воровал?
- Выходит, так. Подробностей не знаю. Пробовал вызвать Репьева на
откровенность, однако Гриня под разными предлогами уклонился от разговора:
- Не отомстил ли ему кто из родителей?
- Затрудняюсь ответить... - Кротов, поджав губы, задумался и вдруг
предложил: - Давайте отдохнем, товарищ Голубев, а то мы до утра будем
ломать головы и все равно ничего путного не придумаем.
Заснул Слава, как всегда, быстро, но спал на редкость беспокойно:
ворочался с боку на бок, бормотал что-то невнятное, всхлипывал и
по-настоящему окунулся в сон лишь под самое утро. Очнулся от громкого
возгласа:
- Товарищ Голубев!..
Слава открыл глаза - в дверях комнаты стоял одетый по форме Кротов.
- Цыганская лошадь нашлась, - сказал участковый.
- Где?! - вскакивая с постели, спросил Слава.
- У железнодорожного разъезда Таежный, который на полпути от Серебровки к
райцентру.
- Немедленно едем туда!
Голубев, торопясь, стал одеваться.
- Лошадь уже здесь, во дворе, - Кротов, словно оправдываясь, принялся
объяснять: - В шесть утра мне по телефону сообщили с разъезда, что со
вчерашнего дня там бродит пегая монголка, запряженная в телегу. Я
немедленно - на мотоцикл и в Таежный. Как увидел лошадку, сразу признал -
цыганская. Оставил у начальника разъезда свой мотоцикл и на подводе сюда...
Голубев вместе с Кротовым вышел во двор. Лошадь, с натугой вытягивая шею
из хомута, жадно срывала зубами растущую во дворе густую траву. Заложив
руки за спину, бригадир Гвоздарей хмуро разглядывал на телеге бурое пятно
величиною с тарелку. У передка телеги желтела кучка свежей соломы и стояла
завязанная в хозяйственную сетку трехлитровая стеклянная банка, наполненная
чем-то золотистым. Поздоровавшись с бригадиром, Голубев спросил:
- Это и есть цыганская лошадь?
- Она самая, - ответил бригадир и показал на левое переднее колесо. - А
вот это от пасечника Репьева к цыганам перекочевало...
Голубев подошел к телеге. Бурое пятно на ней оказалось засохшей кровью.
- Было соломой прикрыто, - сказал Кротов. - Банка тоже под соломой
находилась. На месте обнаружения. Я в присутствии понятых все это
документально зафиксировал.
- Молодец. Что в банке?
- Натуральный мед.
- Давай-ка, Михаил Федорович, срочно приглашай еще понятых. Для гарантии
сделаем с каждого пятнышка отдельные соскобы. И надо срочно укрыть телегу
полиэтиленовой пленкой, чтобы сохранить все для осмотра экспертом. Есть
надежная пленка?
- Так точно, в парнике имеется.
- Неси быстренько.
Закончив юридические фopмaльнocти, связанные с обнаружением кровяных
пятен, Голубев принялся звонить в прокуратуру. Прокурорский телефон на
вызов не ответил. Не оказалось на месте и следователя Лимакина. Лишь
начальник РОВД подполковник Гладышев снял трубку после первого же звонка.
Обстоятельно доложив ему о лошади. Слава спросил:
- Что делать, товарищ подполковник? Прокурор и следователь на мои звонки
не отвечают.
Гладышев, прежде чем ответить, вроде бы закурил. Голубев представил
хмурое, с насупленными густыми бровями лицо подполковника и тут же услышал:
- Прокурор и следователь разбираются с цыганами. Вчера мы здесь
притормозили этих кочевников, ну и весь табор перед прокуратурой свои шатры
раскинул...
- На чем цыгане добрались до райцентра?
- Говорят, на попутной машине, а лошадь якобы у них украли... Ты поручи
теперь оперативную работу Кротову, пусть он держит нас в курсе дела. А сам
гони цыганскую подводу сюда. Тут и решим, чем дальше заниматься.
4. ОПЕРАТИВНОЕ СОВЕЩАНИЕ
Передав лошадь с телегой эксперту-криминалисту Семенову, Голубев зашел в
свой кабинет. Вскоре позвонила секретарь-машинистка и предупредила, что в
двенадцать ноль-ноль у подполковника Гладышева собираются все участники и
следственно-оперативной группы, выезжавшей на серебровскую пасеку. Слава
занялся текущими делами и почти не заметил, как пролетело время. Когда он
вошел в кабинет подполковника, там, кроме самого Гладышева, уже сидели
