человек, член партии или с 1905, или с 1903 года. Когда арестовали секретаря
Тульского обкома партии Седельникова16, у нас взяли Сойфера работать в Тулу.
Послали мы туда Сойфера. И вдруг узнаю, что и Сойфер арестован. А ведь
Сойфер--это в буквальном смысле слова партийная совесть, кристальной
честности человек. И вдруг -- враг народа? Арестовали Николая Алексеевича
Филатова 17, председателя Московского облисполкома, потом он был
уполномоченным Контрольной комиссии по Ростову. И он был арестован и тоже
уничтожен.
Кульков -- старый московский деятель с подпольным стажем, выдвинутый
секретарем горкома партии. Тоже арестован. Я сейчас уже и не смогу
припомнить всех. Так поступали со многими москвичами. Сперва их выдвигали
вместо арестованных "врагов народа" как опору, на укрепление партийных
организаций, а потом, когда они туда приходили, вдруг мы узнавали, что и они
арестованы. Так погиб Симочкин. Его выдвинули из Москвы в
Иваново-Вознесенскую область, а там арестовали. А Марголин, ближайший друг
Кагановича? Я его знал по Киеву, потом мы с ним учились в Промышленной
академии. Он был выдвинут вторым секретарем Московского комитета партии в то
время, когда я был первым секретарем. Затем его взяли в Днепропетровск на
укрепление местной парторганизации после ареста Хатаевича и там уничтожили.
Набралась бы огромная книга, если лишь перечислить всех партийных
работников, казненных в те годы.
Я почти не касаюсь здесь военных работников, потому что их я знал хуже.
Из них я хорошо знал только Якира и командующего войсками Московского
военного округа Белова. Военные тогда от
нас, партийных работников, стояли далековато, мы с ними, даже с
командующим войсками МВО, общались редко. Лишь когда возникали какие-то
вопросы у военных, они обращались ко мне. У меня же к ним никогда вопросов
не возникало. Правда, я знал Векличева, тоже военного. Он был ближайшим
другом Якира, а когда появлялся в Москве, то заходил ко мне, так как мы с
ним были знакомы по Киеву. Он работал в Политуправлении Киевского военного
округа в месяцы, когда я работал заворготделом Киевского окружного комитета
партии. Векличев был из донбасских шахтеров, прошел Гражданскую войну и
носил на петлице ромбы. По-моему, у него было три ромба. Тоже был арестован
и уничтожен.
Потом появился документ, по-моему, письмо ЦК ВКП(б) парторганизациям
СССР. В том письме описывалась борьба с врагами народа, излагались факты
извращения этой борьбы; говорилось, что враги народа залезли в чекистские
органы и много уничтожили преданных кадров. Теперь все запуталось, и трудно
было разобраться, что к чему. Главное же для меня заключалось в том, что
именно Сталин все это запутал. В некоторых случаях, например, в деле высших
военных кадров, он действительно верил, что эти военные -- враги народа,
завербованные гитлеровской Германией, которые готовились Гитлером к
предательству, когда гитлеровская армия нападет на Советский Союз.
Превозносилось и ставилось в заслугу Сталину, что он сумел разоблачить это.
Потом уж узнали, что это очень просто было придумано. Такой метод известен в
истории: подбрасывают документы своим врагам, указывая среди них на лиц,
которые якобы связаны с чужой разведкой, чтобы руками врагов расправиться с
наиболее талантливым руководством армии или других служб. Подобным
провокационным методом вообще широко пользуются разведки. Наша разведка тоже
пользовалась этим методом против врагов. Такой метод весьма действен. Я уже
говорил, каким образом разведка Гитлера подбросила документы Сталину
(по-моему, через Бенеша18, президента Чехословацкой Республики). Этого
оказалось достаточно, и невинные люди были казнены).
И вот состоялся Пленум ЦК партии. На нем обсуждались провокационные
методы работы НКВД и была принята соответствующая резолюция: прекратить!
Закончился пленум, на местах резолюцию изучили, а методы остались те же:
пресловутые "тройки". Без суда и следствия людей арестовывали, допрашивали и
судили одни и те же лица. Прокурор был низведен до уровня самого последнего
ничтожества. Он не имел никакого влияния и не мог следить за законностью
судопроизводства, ареста и прочего.
Обстановка осталась такой, которая позволяла Берии то, что до него
делал Ежов.
Сам Берия после это пленума часто говорил, что с его приходом
необоснованные репрессии были приостановлены: "Я, один на один разговаривал
с товарищем Сталиным и сказал: где же можно будет остановиться? Столько-то
партийных, военных и хозяйственных работников уничтожено". Но и после этого
Берия продолжал прежнее, только не в таких масштабах, как раньше. Да и не
имелось уже никакой нужды, потому что к тому времени Сталин насытился своим
произволом и сам, видимо, несколько испугался последствий. Он теперь хотел
сдержать репрессии и предпринимал к тому некоторые меры. Но и он не мог
остановиться, потому что боялся врагов, им же самим выдуманных. Вот я говорю
-- выдуманных, но могут найтись умники и сказать: "Что же, врагов не было?"
Нет, враги были. С ними мы воевали, врагов уничтожали. Но это надо делать
дозволенными, государственными методами, методами суда и честного следствия,
а не просто ворваться в дом, схватить за шиворот человека и тянуть его в
тюрьму, а там бить, выбить из него показания и, основываясь на таких
показаниях, не подтвержденных ничем другим, судить его. Вот это и есть
произвол. Я решительно против этого.
Помню первые дни революции. Правда, жил я в таком месте, где у нас не
было особых проявлений контрреволюции, если не считать выступлений вождя
донского казачества атамана Каледина19.Там очень просто было разбираться,
где враг, а где друг. Вредительство же, может быть, и существовало, но не
было заметно. Да и без него все равно в промышленности был полный развал.
Потом -- Гражданская война. Она тоже разграничила людей и упростила борьбу.
Кто с кем, где белые, а где красные, сразу видно. Сама жизнь провела
классовое разграничение. Имелись враги и в тылу, и с ними боролись. То была
борьба, необходимая для защиты революционных завоеваний, защиты
революционного пролетарского государства.
И вдруг в период, когда и с Промпартией покончили, и коллективизацию
провели, и когда исчезла даже оппозиция внутри партии и наметилось полное и
монолитное единство партийных рядов и трудового народа в СССР, вот тогда-то
и началась буквально резня. Это уже не классовый подход. Во имя класса, во
имя победы и закрепления победы пролетариата рубили головы, и кому? Тем же
рабочим, крестьянам и трудовой интеллигенции.
С приходом Берии на пост наркома внутренних дел и устранением Ежова
первый свалил массовые аресты и казни на голову Ежова. Но что раньше было
сделано в Грузии? Когда я приехал в Грузию после смерти Сталина, то тех
работников Грузинской ССР, с которыми я познакомился в 1934 году в Тбилиси,
никого, по-моему, уже не было в живых. После ареста Берии в 1953 году
какой-то грузин прислал из ссылки письмо в ЦК партии на мое имя. Он
описывал, что сделал Берия по уничтожению кадров в Грузинской ССР и как он
через трупы своих друзей пробивался к власти. Берия -- это опасный враг,
который втерся в абсолютное доверие к Сталину. Не знаю, чем он очаровал
Сталина.
Мне трудно объяснить все действия Сталина, его побуждения. Порою он
высказывал трезвые суждения об арестах и несколько раз осуждал их в
разговорах со мной с глазу на глаз. Но ничего не менял. И чего он добился
этими арестами? Уничтожил преданные ему лично кадры, а на их место пришли
проходимцы, карьеристы типа Берии. Разве они надежнее? Чего он добился
уничтожением Серго Орджоникидзе, который был его ближайшим другом? Несмотря
на это, он уничтожил кадры Наркомата тяжелой промышленности, который
возглавлялся Орджоникидзе, те кадры, которым Серго верил. Казнил родного
брата Серго, затем стал подозревать самого Серго и довел его до
самоубийства.
Наиболее, на мой взгляд, близкий человек к Сталину был тихий и
спокойный грузинский интеллигент Алеша Сванидзе20, брат жены Сталина,
грузинки, которая давным-давно умерла. Я ее, конечно, не знал. Алеша часто
бывал у Сталина, я его не раз там видел. Было заметно, что Сталину очень
приятно вести беседы с Алешей. Чаще всего они говорили о Грузии, ее истории,
ее культуре. Не помню, какое образование имел Сванидзе, но человек он был
культурный, начитанный, был другом детей Сталина. Дядя Алеша, как его звали,
часто ночевал у Сталина. И вдруг Алеша становится врагом народа, значит, и
врагом Сталина. Ведь Сталин и народ -- нераздельны. Когда я узнал об аресте
Сванидзе, то просто ахнул. Как же так? Человек не вызывал никакого сомнения,
и он мог тоже оказаться врагом народа? Но Сванидзе все же стал им в глазах
Сталина и был арестован. Следствие кончилось тем, что его осудили на
расстрел. Сталин все-таки колебался. Ему было трудно признать, что Алеша
Сванидзе дружил с ним столько лет -- и вдруг враг Сталина, враг партии, враг
народа? Сталин потом часто возвращался к этой теме: как же так, Алеша -- и
вдруг шпион? (Его представили, кажется, английским шпионом). Как
заблагорассудится Берии, такая и создавалась версия. У Сталина появились
обоснованные сомнения. Он спрашивал Берию: "В представленных мне материалах
пишут, да и Алеша сам признался, что был шпионом и должен был меня отравить.
Так он же мог сделать это совершенно спокойно. Много раз ему это было
доступно, он у меня не раз ночевал. Так почему же он не сделал этого? Может
быть, он все же не шпион?". Берия давал такое объяснение: "Товарищ Сталин,
шпионы бывают разные, с разными заданиями. Бывают такие шпионы, которые
много лет не проявляют себя, втираются в доверие и живут около людей,
которых нужно будет уничтожить в определенное время. Алеша Сванидзе -- как
раз такой агент, который должен не проявлять себя, а, наоборот, держаться
тихо. Когда он получит сигнал, тогда и осуществит задуманное".
Конечно, в принципе такие агенты имеются, потому что тактика разведки
многообразна. Разведка пользуется всеми доступными методами, чтобы навредить
своему противнику. Но к Сванидзе этот шаблон явно не подходил; Сталин в
конце концов согласился на казнь Алеши. И все-таки у него, видимо,
оставались какие-то сомнения. Он говорил Берии: "Вы скажите от моего имени,
что если он покается и все расскажет, то ему будет сохранена жизнь". Через
какое-то время Берия докладывает, что Сванидзе расстрелян; ему перед
расстрелом передали то, что сказал Сталин, он выслушал и ответил: "А мне не
в чем каяться. В чем же я могу покаяться, если я честный человек, ничего не
сделал против партии, против народа, против Сталина? Я просто не вижу, в чем
я должен каяться". Его расстреляли. Сталин потом говорил: "Вот, какой Алеша,
смотри! Такой интеллигентный, мягкотелый, а какую твердость проявил. Даже не
захотел воспользоваться возможностью остаться в живых с условием покаяться.
Не покаялся. Вот какой человек".
В чем Сталин был искренен, не знаю. Сванидзе же был умным человеком и
ясно понимал, что если он покается, то его все равно ждет смерть, но
несколько позже, и он просто не захотел пятнать свое доброе имя коммуниста.
Очень близким человеком к Сталину, к которому он питал большое
уважение, был партийный вождь абхазского народа Лакоба21. Ему Сталин
полностью доверял. Лакобу, когда он приезжал в Москву, всегда видели у
Сталина, или на квартире, или на даче. Когда Сталин уезжал в Сочи, то
