звездолет двадцать второго века.
- Космологический? - удивленно спросил Евгений.
- Ну да, он же будет курсировать между отдельными Вселенными. Да-с,
голубчик, вроде парома, но принцип совершенно иной. Никаких дырок в
пространстве-времени, никакой деритринитации, ведь между Вселенными нет
никакого пространства-времени, а есть лишь лживый вакуум. Движение через
лживый вакуум происходит путем отрицания отрицания, поэтому и звездолет
называется отрицательным скомкователем лживого вакуума.
Евгений ничего не понимал и, чтобы хоть как-то отреагировать на слова
хозяина, прочел вслух надпись на космологическом звездолете: "Е.П".
- Вам не интересно? - вдруг спросил Илья Ильич.
- Честно говоря, я плохо в этом разбираюсь, - смущенно промямлил
Евгений.
- А зачем же вы ко мне на кружок ходите? - искренне удивился Илья
Ильич.
- Меня взволновала ваша идея с оживлением человечества.
- О нет, это не моя идея, это...
- Да, да, я знаю, - опередил Шнитке. - Но вы так увлеченно
рассказывали о будущем царстве, что я испугался.
- Испугались? - удивился Илья Ильич. - Но почему?
- Я не знаю, я, п-право... - Шнитке смущенно потупил взор.
- Ну говорите, говорите, - подбодрил, словно ученика, Илья Ильич.
Евгений как-то криво улыбнулся и решил все же объяснить:
- Не знаю. Я и раньше слышал об этой идее, но не придавал значения. А
когда увидел и услышал вас, я испугался. - Шнитке опять замолчал.
- Ну же, ну же, - не выдержал Илья Ильич.
- Я испугался, я подумал: вот человек, который так верит, что готов
всю свою жизнь положить. Значит, подумал я, либо эта идея легковесная и
никогда не осуществится, и тогда вы, Илья Ильич, просто сумасшедший, - в
этот момент Пригожин начал улыбаться. - И мне вдруг стало жалко вас, до
того жалко, что я подумал: раз он обманывается и зря верит и надеется, а я
знаю, что зря, и молчу, значит, я его обманываю. То есть получается, что я
как бы хожу и посмеиваюсь над вами вместо того, чтобы прямо объяснить.
Илья Ильич рассмеялся.
- Ах, ха-ха, я сумасшедший! Соня, Соня, слышишь? - он громко позвал
дочь. - Иди сюда, послушай, что он говорит!
Появилась Соня и Илья Ильич подошел, взял ее за руку.
- Ты еще не знаешь, что у тебя отец сумасшедший? - еле удерживаясь от
смеха, говорил отец. - Сонечка, он просто чудо, он пожалел меня.
Представляешь, он сказал, что раз я верю в будущее царство оживленных
людей, то я несомненно сумасшедший. Но послушай, это еще полбеды, меня
каждый сумасшедшим считает, - Соня, он мучается, что я зря свою жизнь
живу, и ему неудобно за меня и жалко. Соня, да он добрая душа, слышишь?
Соня не понимала, радоваться ей или нет, а отец тем временем
продолжал восторгаться гостем.
- Да вы знаете, Евгений Викторович, что меня вся Застава за
сумасшедшего принимает, кроме нескольких детей, конечно, но ведь никто в
глаза ни разу не сказал...
- Папа, - перебила Соня, - ты преувеличиваешь, тебя очень любят и
ценят в школе...
- Подожди, подожди, Сонечка. Он чудо, настоящее чудо. Ну, спасибо,
пожалели старика, - безо всякой обиды в голосе говорил Илья Ильич. - Нет,
какова откровенность! Не смущайтесь, Евгений, мне все это очень по душе.
Значит, вы ко мне на кружок из жалости ходили, чтобы поддержать старика?
- Нет, не только, - спохватился Евгений.
- Но вы ведь не верите в оживление, а завоевание космических
пространств вас не волнует, ведь так?
- Нет, я же не договорил. Я, когда услышал от вас про оживление,
подумал: либо вы с-сумасшедший, либо и вправду когда-нибудь что-нибудь
подобное произойдет. Но если т-так, если в д-далеком будущем всемогущие
люди соберут мои блуждающие атомы, как вы выражаетесь, в колбу и вырастят
меня заново гидропонным методом, то что же я буду там делать?
- Как что? - удивился Илья Ильич. - Жить будете, дорогой мой Евгений
Викторович, жить будете, и я буду жить, и Соня, и все-все люди вместе
снова будут жить!
- Все люди? - переспросил Евгений. - Но ведь э-э-это ужасно!
- Что же в этом плохого? - спросила Соня.
Евгений уж собрался было объяснить, но потом вдруг передумал и лишь
промямлил:
- Впрочем, м-может быть.
Возможно, он имел некоторые соображения против загробной жизни, но
стеснялся их высказать прямо. Надо сказать, что теперь, и это заметила
Соня, он заикался гораздо меньше, чем в начале их знакомства. По-видимому,
Евгений все больше и больше обживался на Северной Заставе. Движимый
какой-то собственной идеей, он здесь нашел не только подходящие условия
существования, но и личный идеал женского сердца.
Соня, чувствуя нежелание Евгения вступать в прямые дискуссии с Ильей
Ильичем, решила прервать беседу и пригласила всех к столу.
- Сегодня необыкновенное явление произошло, - сказал Евгений, пытаясь
оборвать неловкое молчание, установившееся в начале ужина.
- Явление? Необычное? - удивилась Соня.
Она прекрасно знала, что на Северной Заставе уже лет сто никто не
наблюдал никаких необычных явлений.
- Да, над овощной базой, - подтвердил Евгений.
- Над овощной? - теперь встрепенулся Илья Ильич. - Какая еще база?
Надо сказать, что сам Илья Ильич видел - стройка за рекой мало похожа
на строительство космодрома, уж слишком близко к городу располагался
непонятный объект. Но все же он надеялся на что-либо в этом роде и
совершенно не мог согласиться с глупой идеей овощной базы. Правда, безусые
солдатики из строительного батальона, которые уплывали на самодельных
плотах в самоволку на левый берег, изрядно подвыпивши, рассказывали своим
подругам, что именно здесь, под Северной Заставой, будет храниться
стратегический запас государственного зерна.
- П-право, извините, - Евгений вспомнил рассказы Сони о гипотезе
отца. - Люди так называют стройку за рекой.
- Папа, ну подожди, пусть Евгений расскажет.
- Да, над этой самой стройкой произошел птичий переполох, - продолжил
Евгений. - С-сейчас я по порядку. Как раз обед кончился, я стал счета
сортировать и вдруг замечаю - в комнате потемнело, будто кто-то взял да и
накинул черный платок на сберегательную кассу. М-мне страшно стало,
заведующей нет, я один, дверь открыта, и темнота кромешная. Знаете, резко
так потемнело, летом так бывает, туча наползет внезапно, а потом как
громыхнет. Я к окну, смотрю, а над головой низко-низко, чуть не задевая
крышу, летят - главное, совершенно молча - тысячи ворон. Одной стаей, в
одну сторону, одним черным крылом. Я еще подумал: что они, с ума с-сошли,
в стаи собираться? На юг, что ли, подались? Выбежал на улицу, а туче этой
конца не видно, точно одно крыло черное летит. Но насчет края невидимого -
это я соврал, это от страха мне показалось вначале. Я, знаете ли, очень
боюсь ворон. - Евгений смутился.
Илья Ильич слушал сгорая от нетерпения.
- Наконец я увидел, куда стремится воронья туча. Полетела стая на
правый берег, закружила словно торнадо вокруг мачты. Будто какая-то, не
слышная мне музыка управляет каждой особью, и каждая особь вычерчивает в
пространстве зигзаг. Тысячи траекторий, тысячи летящих организмов, и все
вместе - ровный, неизменный во времени вихрь. - Евгений говорил так, будто
сейчас, здесь, над столом, покрытым вязаной скатертью, он видит то, что
поразило его днем. - Ну, а п-потом заведующая пришла. Только вечером,
когда шел с работы, я заметил, красные огни на мачте мерцают, будто что-то
их время от времени закрывает. Может быть, и сейчас кружат?
Илья Ильич тут же сорвался с места, забежал в кабинет, взял подзорную
трубу и полез на чердак, откуда в вечернем тумане обнаружил, что какие-то
летающие и явно непрозрачные предметы время от времени мелькают в поле
зрения, затмевая на мгновения красные сигнальные огни таинственного
сооружения. Илья Ильич обрадовался. Таково было свойство его души, всякий
жизненный факт он подчинял своему делу. Вернувшись в Сонину комнату, он не
сел сразу за стол, а подошел к их свадебному с Еленой Андреевной портрету,
посмотрел в него, шевеля губами, потом повернулся к молодым людям и
радостно объявил:
- Летают, черти!
- Ну и что? - возмутилась Соня.
- Как что? Да ведь это же признак!
- Признак чего? - Ей показалось, что папа со своим космодромом
выглядит сейчас слишком глупо, и она решила его осадить.
- Сонечка, ну как ты не понимаешь, человечество не может вечно жить в
колыбели!
- Да причем здесь колыбель? Говорят же тебе - зернохранилище. Зерно
рассыпали, понимаешь, вот птицы и слетелись. А много так потому, что время
голодное, осень.
- Да, осень для животных очень голодное время, - подтвердил Евгений.
- Все, что выросло по полям да по долам съестного, люди соберут и попрячут
по амбарам, вот птицы и голодают.
В присутствии постороннего человека, коим пока что был Шнитке, Илья
Ильич не желал так просто сдавать своих позиций. Он уже собрался
развернуть перед молодыми людьми весь фронт потаенных аргументов в защиту
космического взгляда на вороний съезд, как вдруг в доме что-то громко
ухнуло, резко и глухо, а затем весело зазвенело и так же быстро, как
началось, затихло. Пригожины оцепенели, а Евгений выронил вилку из рук.
Несколько мгновений, пока длилась пугающая пауза, казалось, что где-то
рядом с их домом перевернулась машина, груженная пустой стеклотарой. Но
когда из-за стены послышался леденящий душу всякого неосведомленного
человека женский крик, Илья Ильич облегченно вздохнул.
- Фу ты, каналья, напугал. Опять сосед буйствует. Ну, слава богу, я
уже бог знает что подумал. Ну-ну, - успокоил Илья Ильич Евгения, - ничего
страшного, это наш сосед Афанасьич буянит.
Тем временем женский крик не прерывался, но наоборот трагически
крепчал.
- М-может быть, что-нибудь нужно предпринять? - робко спросил
Евгений.
- Нет, ни в коем случае нельзя вмешиваться. Только хуже будет, -
разъяснил Илья Ильич.
Шнитке вопросительно посмотрел на Соню. Та утвердительно кивнула
головой.
- У них никогда до рукоприкладства не доходит. Но ругаются крепко,
могут и опрокинуть что-нибудь. Я уж изучил Афанасьича, это с виду бугай, а
в сущности душа у него детская. - За стенкой опять что-то громыхнуло. - Он
ведь пальцем мушки не обидит. Но сквернослов отчаянный, право, иногда
такое завернет, что просто стыдно становится. Я его доподлинно изучил,
ребенок, сущий ребенок.
- Отвратительный человек, - Соня перебила отца. - Ненавижу, ненавижу.
Как только таких людей земля носит, а? Зачем они на свете живут? Ведь он
жену мучает каждый вечер. - Соня напряженно прислушивалась. Но, кажется,
крик прекратился. - Ненавижу.
- Соня, - укоризненно начал Илья Ильич, - ты не можешь судить его. Он
не виноват, что пьет, он слабый человек, это да, но не виноват. Что же
делать, если не развитая эпоха? Пьянство - это болезнь талантливых людей.
Соня поморщилась, а Евгений удивленно спросил, как это может быть.
- Да-да, именно талантливых. Именно от таланта и ума и пьют. Дурак
пить не будет.
- Это парадоксально! - воскликнул Евгений.
- Ни в коем случае. Пьянство - болезнь несчастливого таланта. Ведь
пьют потому, что нет того счастья, которого заслуживают. Человек
недалекий, без фантазии и ума, никогда не поймет да и не представит
истинного счастья жизни, которое он мог бы иметь, а не имеет, а
следовательно, и расстраиваться не будет. Такой и будет доволен и скучной
работой, и скучной женой, и еще каким-нибудь скучным занятием, собиранием
марок, например, или игрой в шахматы. Другое дело - человек оригинальный,
