споткнулся, и она резко проговорила:
- Здесь ЭТОМУ не место! - имея в виду нежелательный звук, который мог
привлечь червя.
Лито ощутил, что тело его стало сухой скорлупкой, покинутой
насекомым. Он узнал эту скорлупку: некогда в ней было общество, основанное
на торговле меланжем и на Религии Золотого Эликсира. Ее опустошили
крайности. Высокие цели Муад Диба ниспали до волховства, поддерживаемого
вооруженной силой Ауквафа. Религия Муад Диба имеет теперь другое имя:
Шьен-сан-Шао, иксианское словцо, означающее умоисступление и безумие
считающих, будто они могут провести мироздание в рай на острие крисножа.
Но и это изменится, как изменилось название Икс - попросту девятая планета
их солнца, но они забыли язык, давший им это название.
- Джихад был видом массового безумия, - пробормотал он.
- Что? - Сабиха была сосредоточена на том, чтобы идти вне ритма, не
выдавая своего присутствия на открытом песке. На мгновение она задумалась
над его словами, затем истолковала их как еще один плод его очевидного
истощения. Она ощущала его слабость, то, как он был высосан трансом. Ей
это казалось бессмысленным и жестоким. Если должно ему быть убитым, как
говорит Намри, то следует сделать это быстро, без всех этих игр в
кошки-мышки. Но Лито говорил о дивном откровении. Может, именно за этим и
гонится Намри. Наверняка должен быть мотив за действиями собственной
бабушки этого ребенка. С чего бы еще Нашей Госпоже Дюны давать свое добро
на столь опасные для жизни ребенка действия?
РЕБЕНКА?
Опять она задумалась над его словами. Они были уже у подножия кручи,
и она остановила своего подопечного, дав ему секунду передохнуть в месте
уже побезопасней. Глядя на него в неясном звездном свете, она спросила:
- Как же так может быть - что больше не будет червей?
- Только я могу изменить это, - ответил он. - Не бойся. Я могу
изменить что угодно.
- Но это...
- На некоторые вопросы нет ответов, - сказал он. - Я видел то
будущее, но противоречия только собьют тебя с толку. Это - наш меняющийся
мир, и мы - самое странное изменение из всех. Мы откликаемся на множество
воздействий. Наши будущие нуждаются в постоянной модернизации. Сейчас
имеется преграда, которую мы должны устранить. Это диктует нам жестокость,
и совершать ее мы будем против наших самых основных и лелеемых желаний...
Но это должно быть сделано.
- Что должно быть сделано?
- Ты когда-нибудь убивала друга? - вопросил он, отворачиваясь и
проходя в расщелину, свод которой нависал над тайным входом в съетч. Шел
он так быстро, как только позволяла измученность трансом, а она сразу его
догнала, вцепилась в его одежду и заставила остановиться.
- Что это такое - об убийстве друга?
- Он все равно умрет, - сказал Лито. - Мне не придется убивать его
самому, но я мог бы это предотвратить. А если я не предотвращу - разве это
не значит, что я его убью?
- Кто это... кто умрет?
- Альтернатива налагает на меня молчание, - сказал он. - Я, может,
обязан буду отдать мою сестру чудовищу.
И опять он отвернулся от нее, и на этот раз оказал сопротивление,
когда она потянула его за одежду, отказался отвечать на ее вопросы. "Лучше
всего ей не знать, пока не наступит время", - думал он.
44
Естественный отбор описывается как работа окружающей
среды по отборочному отсеву тех, кто даст потомство.
Однако, это чрезвычайно ограниченная точка зрения, когда
дело касается людей. Воспроизведение через секс склонно к
экспериментам и новшествам. Это ставит многие вопросы, в
том числе тот, самый старый: является ли окружающая среда
критерием при отборе после того, как видоизменение уже
произошло, или же она заранее детерминирует те
видоизменения, которые отсеет при отборе. Дюна никак не
ответила на эти вопросы: она лишь поставила новые, которые
Лито и Сестры могут попытаться разрешить за последующие
пять сотен поколений.
Харк ал-Ада. Катастрофа Дюны.
Возвышавшиеся на расстоянии голые бурые утесы Защитной стены виделись
Ганиме воплощением того призрака, что угрожал ее будущему. Она стояла на
краю сада-крыши крепости, спиной к заходящему солнцу. Из-за пыльных туч
солнце светило накаленным оранжевым цветом столь же сочным, как у краев
пасти червя. Ганима вздохнула, думая: "Алия... Алия... Предстоит ли мне
повторить твою судьбу?"
Внутренние жизни в последнее время все громче заявляли о себе. Было
что-то, связанное с внутренним миром женщин - Свободных - может, и
вправду, половые различия с мужчинами, но что бы это ни было - женщина
всегда была более восприимчива к подобному внутреннему приливу. Ее бабушка
предупредила ее об этом, когда они строили планы, и Ганима столько же
почерпнула из аккумулированной мудрости Бене Джессерит, сколько осознала
через эту мудрость угрожавшее ей.
Леди Джессика внутри нее ей сказала:
- За нашим наименованием для предрожденных - Богомерзость - долгая
история неоднократного горького опыта. Действие Богомерзости, как
представляется, таково, что внутренние жизни разделяются. Они расщепляются
на благоволящие и зловолящие. Благоволящие остаются покорными, полезными.
Зловолящие, похоже, объединяются мощным психо, старающимся завладеть живым
телом и его сознанием.. Этот процесс, как известно, занимает определенное
время, но признаки его легко узнаваемы.
- Почему ты бросила Алию? - спросила Ганима.
- Я в ужасе бежала от своего порожденья, - тихим голосом ответила
Джессика. - Я сдалась. И теперь меня тяготит то, что... может быть, я
сдалась слишком рано.
- Что ты имеешь в виду?
- Еще не могу объяснить тебе, но... может быть... нет! Я не подам
тебе ложных надежд. У Гхафлы, богомерзкого безумия, долгая история в
человеческой мифологии. Его называли очень по-разному, но чаще всего -
ОДЕРЖИМОСТЬЮ. Вот так оно выглядит. Злая воля сбивает тебя с пути и
одерживает верх над тобой.
- Лито... боялся спайса, - сказала Ганима, обнаруживая, что может
говорить о нем тихо. Жестокая потребовалась от них цена!
- И мудро, - ответила Джессика. И больше ничего не сказала.
Но Ганима пошла на опасность выплеска ее внутренних памятей,
вглядываясь в прошлое сквозь странно расплывчатую завесу и сквозь тщетно
распространяющийся страх Бене Джессерит. Просто объяснить, что сокрушило
Алию, - не принесет ни капли облегчения. Аккумулированный Бене Джессерит
опыт указы ей на возможный выход из ловушки, однако же и Ганима, рискнув
разделить внутреннюю жизнь с другими, прежде всего призвала Мохалату,
благое партнерство, которое может ее защитить.
И сейчас она призывала жизнь-соучастницу, стоя в зареве заката на
краю крыши-сада крепости. И сразу же явилась к ней жизнь-память ее матери.
Чани стояла призраком между Ганимой и отдаленными обрывами.
- Войдя сюда, ты съешь плод Заккуума, пищу яда! - воззвала Чани. -
Затвори эту дверь, дочка! Так будет лишь безопасней.
Вокруг видения с шумом нахлынула толпа внутренних жизней, и Ганима
сбежала, погрузив свое самосознание в Кредо Сестер, действуя больше из
отчаяния, чем из доверия. Она быстро произнесла Кредо, шевеля губами,
поднимая голос до шепота:
- Религия - это подражание ребенка взрослому. Религия - это оболочка
прежним верованиям - мифологии, являющейся догадками, скрытой
убежденности, что мирозданию можно доверять, теми декларациями, что делают
стремящиеся к личной власти мужчины, и все это перемешано с крохами
просвещенности. И всегда непроизнесенное главенствующее повеление таково:
"Да не вопросишь ты!" Но мы вопрошаем. Мы по ходу дела нарушаем это
повеление. Работа, на которую мы себя направляем - освобождение
воображения, использование энергии воображения ради глубочайшего
восприятия творчества человечеством.
Мысли Ганимы понемногу опять упорядочились. Хотя она ощущала, как
трепещет ее тело, и знала, как непрочен достигнутый ею мир - и эта
расплывчатая завеса в ее мозгу.
- Леб Камай, - прошептала она. - Сердце моего врага, да не станешь ты
моим сердцем.
И она вызвала в памяти лицо Фарадина, сатурнинское молодое лицо с
тяжелыми бровями и твердым ртом.
"Ненависть сделает меня сильной, - подумала она. - Через ненависть я
смогу сопротивляться судьбе Алии".
Но осталась трепещущая непрочность ее положения, и все, о чем она
могла теперь думать - как же Фарадин напоминает своего дядю, покойного
Шаддама IV.
- Вот ты где!
Это к Ганиме справа подходила Ирулэн, широко - почти но-мужски
шагавшая вдоль парапета. Повернувшись, Ганима подумала: "А она - дочь
Шаддама".
- Почему ты все время ускользаешь сюда одна? - вопросила Ирулэн,
становясь перед Ганимой и возвышаясь над ней с сердитым лицом.
Ганима воздержалась говорить, что она не одна, что стража видела, как
она взбиралась на крышу. Гнев Ирулэн относился к тому факту, что место
здесь было открытое и что здесь их могло настичь дальнобойное оружие.
- Ты не носишь стилсьют, - сказала Ганима. - Разве ты не знаешь, что
в прежние времена любой, пойманный вне пределов съетча без стилсьюта,
автоматически убивался. Растрачивать воду значило быть опасностью для
племени.
- Вода! Вода! - бросила Ирулэн. - Я хочу знать, почему ты сама себя
подвергаешь опасности таким образом. Пошли назад, вовнутрь. Мы все из-за
тебя переволновались.
- Какая же теперь может быть опасность? - спросила Ганима. - Стилгар
казнил всех изменников. Повсюду - охрана Алии.
Ирулэн посмотрела на темнеющее небо. На его серо-голубом занавесе уже
стали видны звезды. Потом она снова поглядела на Ганиму:
- Не буду спорить. Меня послали сказать тебе, что мы получили
послание от Фарадина. Он согласен, но по некоторым причинам он желает
отложить церемонию.
- На сколько?
- Мы еще не знаем. Идут переговоры. Но Данкана отсылают домой.
- И мою бабушку?
- Она предпочла остаться пока что на Салузе.
- Кто может ее осуждать? - спросила Ганима.
- А, глупая стычка с Алией!
- Не дурачь меня, Ирулэн. Это не было глупой стычкой. Я слышала
рассказы.
- Страхи Сестер...
- Истинны, - сказала Ганима. - Что ж, ты получила мое послание.
Постараешься еще раз меня разубедить?
- Нет, сдаюсь.
- Тебе бы следовало знать лучше, чем пытаться мне лгать, - сказала
Ганима.
- Очень хорошо! Я не оставлю попыток тебя разубедить. Такой курс -
сумасшествие, - и Ирулэн подивилась, почему она позволяет себе так
раздражаться на Ганиму. Сестры Бене Джессерит ни из-за чего не должны
раздражаться. - Я озабочена грозящей мне крайней опасности. Ты-то знаешь.
Гани... ты дочь Пола... Как ты можешь...
- Потому что я - его дочь, - ответила Ганима. - Мы, Атридесы, ведем
свой род от Агамемнона, и знаем, что в нашей крови. У нас, Атридесов,
кровавая история - и мы не миримся с пролитой кровью.
Отвлеченная, Ирулэн спросила:
- Кто такой Агамемнон?
- До чего же скудно, оказывается, ваше хваленое образование Бене
Джессерит, - сказала Ганима. - Я все время забываю, что ты видишь историю
в уменьшающейся перспективе. Но мои воспоминания уходят до... - она
осеклась: лучше не пробуждать эти тени от их хрупкого сна.
- Что бы ты там ни помнила, - сказала Ирулэн, - ты должна знать как
