- Увидите. Сведения о графстве Деф-Смит дошли до тогдашних техников - их
называли медицинскими работниками, - и они увидели здесь решение проблемы.
Повторите диету графства - и кариесу конец. Биологически они были
совершенно не правы, поскольку для расы ровно ничего не значит
преимущество, которое не может быть унаследовано. Найдя ключ, они не сумели
его правильно использовать. Мы же искали мужчин и женщин, зубы которых были
безупречны, несмотря на неправильную диету и недостаток ухода. Со временем
было доказано, что это свойство возникает, если присутствуют группы из трех
ранее неизвестных генов. Называйте это благоприятной мутацией или,
наоборот, называйте подверженность зубным болезням мутацией
неблагоприятной, лишь по случайности не распространившейся на весь род
людской - все равно. Так или иначе, наши предшественники сумели выделить и
сохранить эту группу генов. Вам известны законы наследственности -
вернитесь в прошлое на достаточное количество поколений, и окажется, что мы
все произошли от всего человечества. Но вот наши зубы генетически восходят
к одной маленькой группе, ибо мы производили искусственный отбор ради
сохранения этой доминанты. А с вашей помощью, Феликс, мы хотим сохранить
все реализовавшиеся в вас благоприятные вариации - сберечь до тех пор, пока
они не распространятся на все человечество. Вы не станете единственным
предком грядущих поколений, нет! Но, с точки зрения генетики, окажетесь
всеобщим предком в тех характеристиках, в которых превосходите сейчас
большинство.
- Вы не того человека выбрали. Я неудачник.
- Не говорите мне этого, Феликс. Я знаю вашу карту. А значит, знаю вас
лучше, чем вы знаете себя. Вы - тип с ярко выраженной доминантой выживания.
Если поместить вас на острове, населенном хищниками и каннибалами, то две
недели спустя вы окажетесь его хозяином.
- Может, и так, - не удержался от улыбки Гамильтон. - Хорошо бы
попробовать...
- В этом нет нужды. Я знаю! Для этого у вас есть все необходимые физические
и умственные способности. И подходящих темперамент. Сколько вы спите?
- Часа четыре.
- Индекс утомляемости?
- Около ста двадцати пяти часов. Или немного больше.
- Рефлекторная реакция?
Гамильтон пожал плечами. Неожиданно Мордан выхватил излучатель, но прежде
чем Феликс оказался на линии огня, его "кольт" успел прицелиться в Арбитра
и скользнуть обратно в кобуру. Мордан рассмеялся и также убрал оружие.
- Заметьте, я вовсе не играл с огнем, - сказал он, - я ведь прекрасно знал,
что вы успеете выхватить оружие, оценить ситуацию и принять решение не
стрелять куда раньше, чем средний человек сообразил бы, что вообще
происходит.
- Вы очень рисковали, - с жалобной ноткой в голосе возразил Гамильтон.
- Ничуть. Я знаю вашу карту. Я рассчитывал не только на ваши моторные
реакции, но и на ваш разум. Разум же ваш, Феликс, даже в наше время нельзя
не признать гениальным.
Воцарилось долгое молчание. Первым нарушил его Мордан.
- Итак?
- Вы все сказали?
- На данный момент.
- Ладно, тогда скажу я. Вы ни в чем меня не убедили. Я понятия не имел, что
вы, планировщики, проявляете такой интерес к моей зародышевой плазме.
Однако в остальном вы не сообщили ничего нового. И я говорю вам: "Нет!"
- Но...
- Сейчас моя очередь... Клод. Я объясню вам почему. Готов допустить, что
обладаю сверхвыживаемостью - не стану спорить, это действительно так. Я
находчив, способен на многое - и знаю об этом. Однако мне не известно ни
единого аргумента в пользу того, что человечество должно выжить... кроме
того, что его природа дает ему такую возможность. Во всем этом мерзком
спектакле нет ничего стоящего. Жить вообще бессмысленно. И будь я проклят,
если стану содействовать продолжению комедии.
Он умолк. Немного помолчав, Мордан медленно произнес:
- Разве вы не наслаждаетесь жизнью, Феликс?
- Безусловно, да, - с ударением ответил Гамильтон. - У меня извращенное
чувство юмора, и все меня забавляет.
- Так не стоит ли жизнь того, чтобы жить ради нее самой?
- Для меня - да. Я намереваюсь жить столько, сколько смогу, и надеюсь
получить от этого удовольствие. Однако наслаждается ли жизнью большинство?
Сомневаюсь. Судя по внешним признакам, в пропорции четырнадцать к одному.
- Внешность бывает обманчива. Я склонен полагать, что в большинстве своем
люди счастливы.
- Докажите!
- Тут вы меня поймали, - улыбнулся Мордан. - Мы способны измерить большую
часть составляющих человеческой натуры, но уровня счастья не могли измерить
никогда. Но в любом случае, разве вы не думаете, что ваши потомки
унаследуют от вас и вкус к жизни?
- Это передается по наследству? - с подозрением поинтересовался Гамильтон.
- Точно мы, признаться, не знаем. Я не в силах ткнуть пальцем в
определенный участок хромосомы и заявить: "Счастье здесь". Это куда тоньше,
чем разница между голубыми и карими глазами. Но давайте заглянем немного
глубже. Феликс, когда именно вы начали подозревать, что жизнь лишена
смысла?
Гамильтон встал и принялся нервно расхаживать по кабинету, испытывая
волнение, какого не знал с подростковых лет. Ответ был ему известен. Даже
слишком хорошо. Но стоило ли говорить об этом с посторонним?
Насколько Гамильтон мог припомнить, в первом центре детского развития он
ничем не отличался от остальных малышей. Никто не говорил с ним о картах
хромосом. Разумно и сердечно воспитываемый, он представлял безусловную
ценность лишь для себя самого. Сознание того, что во многом он превосходит
сверстников, приходило к нему постепенно. В детстве тупицы нередко
господствуют над умниками - просто потому, что они на год-другой старше,
сильнее, информированное, наконец. И кроме того, поблизости всегда есть эти
недосягаемые, всеведущие существа - взрослые.
Феликсу было лет десять - или одиннадцать? - когда он впервые заметил, что
в любых состязаниях выделяется из среды сверстников. С тех пор он начал
стремиться к этому сознательно - ему хотелось превосходить ровесников,
главенствовать над ними во всем. Он ощутил сильнейшую из социальных
мотиваций - желание, чтобы его ценили. Теперь он уже понимал, чего хочет
добиться, когда "станет взрослым".
Другие рассуждали о том, кем хотят быть ("Когда я вырасту, то стану
летчиком-реактивщиком!" - "И я тоже!" - "А я - нет. Отец говорит, что
хороший бизнесмен может нанять любого пилота, какой ему понадобится". -
"Меня он нанять не сможет!" - "А вот и сможет!"). Пусть их болтают! Юный
Феликс знал, кем хочет стать: энциклопедическим синтетистом. Синтетистами
были все подлинно великие люди. Им принадлежал весь мир. Кто как не
синтетист имел наибольшие шансы быть избранным в Совет политики?
Существовал ли в любой области такой специалист, который рано или поздно не
получал указаний от синтетиста? Они были абсолютными лидерами, эти
всеведущие люди, цари-философы, о которых грезили древние.
Гамильтон таил мечту про себя. Казалось, он благополучно миновал стадию
отроческого нарциссизма и без особых осложнений входил в сообщество
подростков. Воспитателям его было невдомек, что питомец их прямехонько
направляется к непреодолимому препятствию: ведь юность не умеет реально
оценивать свои таланты. Чтобы различить романтику в формировании политики,
нужно обладать воображением куда более изощренным, чем обычно свойственно
этому возрасту.
Гамильтон посмотрел на Мордана: лицо Арбитра располагало к откровенности.
- Ведь вы синтетист, а не генетик?
- Естественно. Я не смог бы специализироваться в конкретных методиках - это
требует всей жизни.
- И даже лучший из генетиков вашей службы не может надеяться занять вашего
места?
- Разумеется, нет. Да они и не хотели бы.
- А я мог бы стать вашим преемником? Отвечайте - вы ведь знаете мою карту!
- Нет, не могли бы.
- Почему?
- Вы сами знаете почему. Память ваша превосходна и более чем достаточна для
любой другой цели. Но это - не эйдетическая память, которой должен обладать
всякий синтетист.
- А без нее, - добавил Гамильтон, - стать синтетистом невозможно, как
нельзя стать инженером, не умея решать в уме уравнений четвертой степени.
Когда-то я хотел стать синтетистом - но выяснилось, что я создан не для
того. Когда же до меня наконец дошло, что первого приза мне не получить,
второй меня не увлек.
- Синтетистом может стать ваш сын.
- Теперь это не имеет значения, - Гамильтон покачал головой. - Я сохранил
энциклопедический взгляд на вещи, а отнюдь не жажду оказаться на вашем
месте. Вы спросили, когда и почему я впервые усомнился в ценности
человеческого существования. Я рассказал. Но главное - сомнения эти не
рассеялись у меня по сей день.
- Подождите, - отмахнулся Мордан, - вы ведь не дослушали меня до конца. По
плану эйдетическую память надлежало заложить в вашу линию либо в предыдущем
поколении, либо в этом. И если вы станете с нами сотрудничать, ваши дети ее
обретут. Недостающее должно быть добавлено - и будет. Я уже говорил о вашей
доминанте выживаемости. Ей недостает одного - стремления обзавестись
потомством. С биологической точки зрения это противоречит выживанию не
меньше, чем склонность к самоубийству. Вы унаследовали это от одного из
прадедов. Тенденцию пришлось сохранить, поскольку к моменту применения
зародышевой плазмы он уже умер и у нас не оказалось достаточного запаса для
выбора. Но в нынешнем поколении мы это откорректируем. Могу вам с
уверенностью обещать, ваши дети будут чадолюбивы.
- Что мне до того? - спросил Гамильтон. - О, я не сомневаюсь, вы можете это
сделать. Вы в состоянии завести эти часы и заставить их ходить. Возможно,
вы сумеете убрать все мои недостатки и вывести линию, которая будет
счастливо плодиться и размножаться ближайшие десять миллионов лет. Но это
не придает жизни смысла. Выживание! Чего ради? И пока вы не представите мне
убедительных доводов в пользу того, что человеческая раса должна продолжать
существование, мой ответ останется тем же. Нет!
Он встал.
- Уходите? - спросил Мордан.
- С вашего позволения.
- Разве вы не хотите узнать что-нибудь о женщине, которая, по нашему
мнению, подходит для вашей линии?
- Не особенно.
- Я истолковываю это как позволение, - любезным тоном продолжил Мордан. -
Взгляните.
Он дотронулся до клавиши на столе - секция стены растаяла, уступив место
стереоэкрану. Казалось, перед Гамильтоном и Арбитром распахнулось окно, за
которым раскинулся плавательный бассейн. По поверхности воды расходились
круги - очевидно, от ныряльщика, которого нигде не было видно. Потом
показалась голова. В три легких взмаха женщина подплыла к краю, грациозно,
без усилий выбралась на бортик и, перекатившись на колени, встала -
обнаженная и прелестная. Она потянулась, засмеялась - очевидно, от ощущения
чисто физической радости бытия - и выскользнула из кадра.
- Ну? - поинтересовался Мордан.
- Ома мила. Но я видывал не хуже.
- Вам нет необходимости с ней встречаться, - поспешно пояснил Арбитр. -
Она, кстати, ваша пятиюродная кузина, так что комбинировать ваши карты
будет несложно. - Он сделал переключение, и бассейн на экране сменился
двумя схемами. - Ваша карта справа, ее слева. - Мордан сделал еще движение,
и под картами на экране возникли две диаграммы. - Это оптимальные
гаплоидные карты ваших гамет. Комбинируются они так... - он опять нажал
клавишу, и в центре квадрата, образованного четырьмя схемами, возникла
пятая.
Схемы не являлись картинками хромосом, а были составлены стенографическими
знаками, - инженеры-генетики обозначают ими исчезающе малые частицы живой
