11
Высший Совет, состоявший из начальников отделов, генерала Хаксли и
еще нескольких человек, собирался примерно раз в неделю. Прошло около
месяца после нашего разговора с Магги, я сидел в комнате заседания и
стенографировал выступления. У нас остро не хватало людей. Моим
номинальным начальником был генерал Пеннойер, носивший звание начальника
Генштаба. Но я видел его только два раза, потому что еще он числился
начальником снабжения и большую часть времени уделял второй специальности.
Поэтому Хаксли приходилось самому выполнять все обязанности начальника
Генштаба, а я стал при нем идеальным адъютантом. Я даже умудрялся следить,
принимает ли он вовремя желудочные таблетки.
Совещание было шире обычного. На него прибыли руководители местных
организаций. Я чувствовал напряжение приближающихся важных событий, хотя
Хаксли ничего не говорил мне заранее. Зал заседаний охранялся так, что и
мышь не могла бы в него проникнуть.
Сначала мы выслушали обычные доклады. Было отмечено, что в
организации состоят восемь тысяч семьсот девять членов. Кроме них, мы
насчитывали примерно вдесятеро больше сочувствовавших, но не зачисленных
официально, на которых мы могли наверняка рассчитывать во время восстания.
Эти цифры не очень обнадеживали. Мы оказались в тисках дилеммы: сто
тысяч человек - жалкая кучка для того, чтобы поднять восстание в громадной
стране, но каждый принятый человек увеличивал опасность разоблачения. Мы
опирались на старинную систему ячеек, при которой каждый знал не больше,
чем ему положено было знать, и не мог выдать на допросе многих людей, даже
если он оказывался провокатором. Но и при такой системе в такой
многочисленной организации мы еженедельно теряли людей и целые группы.
Четыре дня назад вся организация в Сиэтле была застигнута во время
заседания и арестована. Это был тяжелый удар, но, к счастью, только трое
из арестованных знали важные секреты, и все они успели покончить с собой.
Начальник связи доложил, что его люди могут вывести из строя
девяносто процентов радио- и телевизионных станций в стране и что с
помощью штурмовых групп мы можем надеяться обезвредить и остальные, за
исключением станции "Голос бога" в Новом Иерусалиме.
Начальник инженерной службы заявил, что он готов прекратить доступ
энергии в сорок шесть крупнейших городов, опять же за исключением Нового
Иерусалима.
Доклады продолжались - газеты, студенческие группы, захват
ракетодромов, водоснабжение, контрразведка, долгосрочные метеопрогнозы,
распределение оружия. Война по сравнению с революцией проста. Война -
прикладная наука с четко определенными, испытанными историей принципами и
методами. Но каждая революция - непредвиденная мутация, она никогда не
будет повторена, и проводят ее не кадровые военные, а в первую очередь,
народные массы, не имеющие опыта.
Магги приводила в порядок записи докладов, и я передавал их
программистам, которые вводили данные в "мозг". Когда сообщения кончились,
наступила пауза. Мы ждали решений "мозга". Перфорированная лента выползла
из "мозга", и Хаксли, наклонившись, взял ее.
Он посмотрел ее, откашлялся и подождал, пока наступит тишина.
- Братья! - начал он. - Товарищи, мы давно уже договорились: когда
сумма всех необходимых факторов с учетом возможных ошибок покажет, что
ситуация сложилась с балансом риска два - один в нашу пользу, мы начнем
восстание. Сегодня этот день наступил. Я предлагаю назначить время
восстания.
Никто не сказал ни слова - так поражены были присутствующие. Надежда,
затянувшаяся на долгие годы, превращает реальность в нечто, чему трудно
поверить. А все эти люди ждали годами, некоторые большую часть своей
жизни.
Пауза завершилась взрывом. Они вскочили, смеясь, плача, крича,
ругаясь, хлопая друг друга по плечам, обнимаясь...
Хаксли сидел, не двигаясь, пока остальные не успокоились. Затем
поднялся и сказал тихо:
- Я думаю, голосовать не нужно. Час я назначу после того, как...
- Генерал, одну минуту. Я не согласен, - это был начальник Зеба,
генерал Новак, начальник управления психологической войны.
Хаксли замолчал. Наступила гробовая тишина. Я был поражен, как и все.
Затем Хаксли сказал, не повышая голоса:
- Наш совет обычно принимает решения по общему согласию. Мы давно уже
договорились, каким образом и когда мы установим день восстания... Но я
знаю, что вы не стали бы возражать, если бы у вас не было к тому веских
оснований. Мы вас слушаем, генерал Новак.
Новак медленно вышел вперед и повернулся к совету.
- Братья, - сказал он, оглядывая удивленные и даже сердитые лица. -
Вы знаете меня. Семнадцать лет я отдаю все, что у меня есть, нашему общему
делу. Я потерял семью, дом... Но я не могу позволить принять решение,
прежде чем не скажу вам, что знаю с математической точностью: время
революции еще не наступило.
Он был вынужден переждать несколько минут и понять руки, призывая к
тишине.
- Да выслушайте меня, в конце концов! Я согласен, что с военной точки
зрения все готово. Я даже склоняюсь к тому: если мы ударим сегодня же, то
у нас есть возможность захватить страну. И все-таки мы не готовы...
- Почему?
- Потому что большинство населения все еще верит в установленную
религию, верит в божественный приоритет Пророка. Мы можем захватить
власть, но мы не сможем ее удержать.
- Еще как сможем!
- Послушайте. Никакой народ не может быть подчинен долгое время без
его молчаливого признания власти. В течение трех поколений американский
народ воспитывается от колыбели до могилы самыми умными и хитрыми
психотехниками в мире. И люди верят!
- ...Мы выиграем революцию, но за ней последует длинная и кровавая
гражданская война, которую мы проиграем!
Он замолчал, провел трясущейся рукой по глазам и произнес:
- Это все.
Несколько человек сразу попросили слова. Хаксли постучал по столу,
призывая к порядку, потом предоставил слово генералу Пеннойеру.
- Я хотел бы задать Новаку несколько вопросов, - сказал он.
- Задавайте.
- Может ли ваше управление определить, какой процент населения, по
вашим расчетам, искренне верит в Пророка?
Зеб поднял голову. Новак кивнул ему, и Зеб сказал:
- Шестьдесят два процента, плюс-минус три процента.
- А какой процент тех, кто тайно противостоит правительству,
независимо от того, знаем мы об их существовании или нет?
- Двадцать один процент, с соответствующей поправкой. Остальных
нельзя считать верующими, но они довольны сложившимся порядком.
- Как вы получили эти данные?
- Выборочным опросом и гипноприборами. Правительство потеряло много
сторонников в первые годы современной депрессии, но постепенно ему удалось
выровнять положение. Закон о церковной десятине и декреты против
бродяжничества опять же уронили престиж церкви. В настоящее время под
влиянием нашей пропаганды правительство постепенно продолжает терять
авторитет.
- Так сколько же нам понадобится времени...
Начальник психологического управления ответил твердо:
- По нашим расчетам, понадобится три года и восемь месяцев, прежде
чем мы можем рискнуть.
Пеннойер повернулся к Хаксли.
- Думаю, что, несмотря на мое уважение к генералу Новаку, я должен
сказать: побеждай, когда можешь победить. Не исключено, у нас больше не
будет такого шанса.
Почти все присутствующие поддержали его. - Пеннойер прав! Если мы
будем ждать, нас кто-нибудь выдаст!
- Мы не сможем столько времени хранить в тайне такую организацию.
- Я уже десять лет в подполье. Я не хочу, чтобы меня здесь
похоронили!
- Давайте победим, а потом уж будем думать, как найти сторонников.
- Да здравствует восстание!
Хаксли молчал, давая остальным выпустить пар. Я сам помалкивал хотя
бы потому, что мое положение не позволяло мне вмешиваться в дискуссию, но
я был согласен с Пеннойером: невозможно ждать еще почти четыре года.
Я увидел, что Зеб что-то горячо обсуждает с Новаком. Они настолько
углубились в спор, что не обращали внимания на то, что творилось вокруг.
Но когда Хаксли, наконец, поднял руку, требуя тишины, Новак покинул свое
место и поспешил к нему. Генерал выслушал Новака, и мне показалось, что он
сдерживает раздражение, которое вскоре сменилось неуверенностью. Новак
поманил к себе пальцем Зеба, который поспешил к своему шефу. Вся эта
троица шепталась несколько минут, а совет покорно ждал, пока они придут к
решению.
Наконец Хаксли вновь обратился к залу:
- Генерал Новак предложил схему, которая может изменить всю ситуацию.
Совет прервет заседание до следующего дня.
План Новака (или Зеба, хотя он никогда и не признавался в авторстве)
требовал передышки по крайней мене на два месяца, до Дня ежегодного Чуда.
Идея заключалась в том, чтобы вмешаться в проведение праздника. Ведь
власть Пророка над людьми заключалась не только в пулеметах, но и в той
вере, которую питали люди.
Будущие поколения вряд ли смогут поверить в важность, в
исключительную важность как с точки зрения религиозной веры, так и с точки
зрения политической власти Чуда Воплощения. Чтобы осознать это, надо
понять: массы одураченных людей верили в то, что ежегодно Первый Пророк
возвращается с небес, чтобы проверить, как живет его земное царство и
насколько хорошо его преемники справляются с обязанностями. Люди в это
верили, а меньшинство сомневающихся не смело и рта раскрыть.
Я сам в это верил, мне и голову не приходило ставить под сомнение эту
основу основ веры, а меня можно было назвать образованным человеком,
человеком, посвященным в секреты производства меньших по рангу чудес.
Последующие два месяца прошли в бесконечном напряжении - мы были так
заняты, что не хватало ни дней, ни часов. В дополнение к этому шли
приготовления к празднику Воплощения и соответствующие изменения
первоначальных планов. Генерал Новак почти немедленно после совещания
выехал в "Бьюлалэнд" для проведения операции "Бедрок". Так было написано в
приказе. Я сам вручал ему этот приказ, но, хоть убейте, не знаю, где и на
какой карте искать этот "Бьюлалэнд".
Хаксли сам отсутствовал почти неделю, перепоручив дела генералу
Пеннойеру. Он мне не говорил, куда направляется, но я мог догадываться.
Операция "Бедрок" была психологическим маневром, а не забудьте, что мой
шеф был в свое время преподавателем прикладных чудес и неплохой физик. Я
вполне допускаю, что в эти дни его можно было бы увидеть и с паяльником в
руках, и с отверткой или электронным микрометром: Генерал никогда не
боялся испачкать руки.
Я скучал без генерала Хаксли. Пеннойер иногда был склонен отменять
мои мелкие приказания, совать нос в детали и тратить как свое, так и чужое
время по пустякам, которыми ему и не следовало бы заниматься. Но его тоже
не было большую часть времени. Вообще трудно было поймать на месте хоть
кого-нибудь из руководства.
В эти же дни произошло еще одно событие, которое не имело прямого
отношения к судьбе народа Соединенных Штатов и его борьбе за свободу, но
мои личные дела к тому времени настолько перепутались с общественными, что
я позволю себе отвлечься. Может быть, личная сторона тоже важна. Я
типичный представитель большинства людей, я человек, которого сначала надо
ткнуть носом, и только потом уже он разберет, что к чему, тогда как Магги,
Зеб и Хаксли из того меньшинства, которому даны свободные души, - они
мыслители и вожди.
Я сидел за столом, стараясь разбирать бумаги скорее, чем они
