произошло. Так написано в "Канзас стар". Будут и другие знаки и чудеса
всякого рода, но важнейшие из них - бедствия и страдания, ниспосланные,
чтобы испытывать души людские, как испытывали Иова. А разве есть более
точное слово, чем слово "страдание", чтобы выразить сущность двадцатого
века?
Войны, и террористы, и политические убийства, и пожары, и эпидемии. И
снова войны. Никогда в истории человечества не было таких жестоких
испытаний. Но терпите, как терпел Иов, и все кончится в счастье и вечном
мире - в мире Господа, который превышает возможности воображения. Он
протягивает вам свою руку. Он любит вас. Он вас спасет.
Брат Барнаби остановился и отер лоб огромным носовым платком, давно
уже промокшим от пота. Хор (возможно, этот жест послужил сигналом)
тихонько запел: "Мы выйдем на реку, чудесную реку, что обтекает Трон"... А
затем незаметно перешел к "Вот стою пред тобой без жалоб..."
Брат Барнаби опустился на одно колено и простер к нам руки.
- Молю вас! Неужели вы не ответите ему?! Придите, примите Иисуса,
дайте ему привлечь вас на свою грудь...
А хор тихо-тихо пел свое:
Ты пролил за нас свою кровь,
Голос твой нам внушает любовь,
О агнец, иду за тобой...
И Святой дух снизошел.
Я почувствовал, как он овладевает мной, как радость Христова
переполняет мое сердце. Я встал и пошел в проход. И только тогда вспомнил,
что со мной Маргрета. Я повернулся к ней и увидел, как пристально смотрит
она на меня, как освещает ее лицо серьезный и ласковый взгляд.
- Пойдем, дорогая, - шепнул я и повел ее по проходу.
Мы вместе шли по посыпанному опилками пути прямо к нашему Господу.
У ограды алтаря уже толпились те, что подошли раньше. Я отыскал
местечко, отодвинув в сторону какие-то костыли и штыри, и опустился на
колени. Я положил правую руку на ограду, склонил на нее голову, продолжая
держать в левой руку Маргреты. Я молился Иисусу, чтоб смыть с нас грехи и
принял нас в свои объятия.
Один из помощников брата Барнаби шепнул мне на ухо:
- Как ты себя чувствуешь, брат?
- Мне хорошо, - ответил я радостно, - и моей жене тоже. Помоги тем,
кто нуждается в помощи.
- Благослови тебя Господь, брат, - и он ушел.
Какая-то сестра, стоявшая чуть дальше, начала корчиться и выкрикивать
слова на неизвестном языке; он остановился около нее, пытаясь успокоить.
Я опять склонил голову, но вдруг услышал, что ржание и испуганные
всхрапы коней становятся все громче, а брезентовая крыша над нами дрожит и
хлопает. Я взглянул вверх и увидел, как лопнул брезент, как расширяется
дыра, как все полотнище срывается со столбов и улетает прочь. Земля
дрогнула. Небо казалось почти черным.
Рев трубы, казалось, пронизал меня до костей, а глас, громче которого
я ничего не слыхивал, был радостен и победоносен. Я помог Маргрете встать
на ноги.
- Время пришло, дорогая.
Нас смело.
Мы полетели кувырком, нас втягивала в себя воронка гигантского
канзасского смерча. Меня оторвало от Маргреты, я попытался поймать ее, но
не смог. В смерче не поплаваешь; ты летишь туда, куда тебя несет. Но я
знал - Маргрета в безопасности.
Меня перевернуло вверх ногами и за считанные мгновения, показавшиеся
мне, однако, бесконечно долгими, вознесло на высоту более двухсот футов...
лошади вырвались из крааля, а какие-то люди, не унесенные штормом,
копошились вокруг них. Непреодолимая сила смерча опять развернула меня, и
я с высоты увидел кладбище.
Могилы разверзлись.
22
При общем ликовании утренних звезд, когда
все сыны Божии восклицали от радости?
Книга Иова 38, 7
Вихрь хлестнул меня, закружил, и я больше не видел могил. Когда мое
лицо снова обратилось к земле, ее уже не было видно - только клубящееся
облако, светящееся изнутри сильным янтарным, шафрановым, зелено-голубым и
золотисто-зеленым цветами. Я продолжал искать взглядом Маргрету, но рядом
с собой видел лишь несколько человек, ни один из которых не был ею. Не
имеет значения, ведь Бог охраняет ее. Временное отсутствие Маргреты
нисколько не смущало меня: самое главное препятствие мы только что
преодолели вместе.
Я думал об этом препятствии. Еле-еле успели! А предположим, старая
кобыла потеряла бы подкову и мы подъехали бы к тому месту у дороги часом
позже? Ответ: мы бы туда вообще не добрались. Архангельская труба грянула
бы, когда мы еще находились бы в пути - не вкусившие благодати! Вместо
того чтобы вознестись к небесам, мы отправились бы на Страшный суд, не
очистившись от грехов, а оттуда уж прямехонько в ад.
Верю ли я в предопределение?
Ничего себе вопросик! Давайте уж лучше держаться вопросов, на которые
я могу ответить. Я плавал над облаками время, измерить которое мне не
дано. Иногда я видел других людей, но ни один из них не приближался ко мне
так, чтобы можно было поболтать. Я уже начал волноваться, когда же я увижу
Господа Иисуса - ведь он особо подчеркивал свое обещание встретить нас "в
облаках".
Пришлось напомнить себе, что не следует уподобляться ребенку, который
требует, чтобы мама сделала то-то и то-то немедленно, и слышит в ответ:
"Успокойся, сынок, я сделаю это чуть позже". Судный день - это, знаете ли,
очень, очень хлопотливое дело, и я не имею представления, какие
обязанности могут быть у Иисуса. Ах да, одна из них мне известна -
разверзшиеся могилы напомнили мне о ней. Те, кто умер во Христе (миллионы?
миллиарды? больше?), должны первыми встретиться с нашим Отцом на небесах,
и, конечно, Господь Иисус обязан быть с ними при этом славном событии: он
им обещал.
Установив причину задержки, я расслабился. Я готов был ждать своей
очереди представиться Христу... и когда я его увижу, то попрошу соединить
меня с Маргретой.
Уже ни о чем не беспокоясь, никуда не торопясь, ощущая полный
душевный и физический комфорт, не чувствуя ни жары, ни холода, ни голода,
ни жажды, я начал понимать, что это и есть обещанное блаженство. И заснул.
Не знаю, долго ли я спал. Наверно, долго: ведь я ужасно устал,
последние три недели были особенно мучительны. Проведя рукой по лицу, я
понял, что спал не менее двух суток, может быть даже больше: щетина
отросла так, что вид мой стал крайне неряшлив - значит, она росла без
присмотра никак не меньше двух суток. Я пощупал нагрудный карман; да, мой
верный "Жиллет" - дар Марги - был надежно спрятан в застегнутом на
пуговицу кармане. Однако мыла и воды у меня не было, да и зеркала тоже.
Это меня расстроило, ибо звук, от которого я проснулся, был похож на
пение ролска (не архангельской трубы - вероятно, дежурным ангелам их не
выдают) и, как я понял, означал: "Проснись! Настал твой черед!"
Так оно и было - и поэтому, "когда раздался дальний зов", я вылез со
своей двухдневной щетиной. Позорище!
Ангелы обращались с нами как полицейские-регулировщики, сгоняя в
круги по своему вкусу. Я узнал, что это ангелы, по их крыльям и белым
одеяниям. Они были огромны - тот, который летал неподалеку от меня, был
ростом футов девять десять. Крыльями они не хлопали (позже мне стало
известно, что крылья надевают только во время церемоний, как знак власти).
Я обнаружил, что могу двигаться согласно указаниям этих
копов-регулировщиков. Раньше я совершенно не имел возможности
контролировать свои движения, теперь же мог передвигаться в любом
направлении одним лишь усилием воли.
Сначала нас построили в колонну по одному, растянувшуюся на многие
мили (сотни миль? тысячи?). Затем колонны были собраны в ряды - по
двенадцать человек, причем ряды располагались на нескольких уровнях - до
двенадцати уровней в глубину. Если не ошибаюсь, то я был четвертым в ряду
на третьем уровне. Что же касается места в колонне, то я там был, наверно,
двухсотым от головы колонны - это я прикинул на глазок; установить же
общую протяженность колонны я, конечно, не мог - конца ей не было видно.
И мы полетели к Трону Господню.
Но прежде какой-то ангел возник в воздухе примерно футах в пятидесяти
от левого фланга. Голос его оказался звучным.
- А ну, слушать сюда! Вы будете участвовать в параде в составе этой
формации. Ни под каким видом не вздумайте менять свое положение в ней.
Равняйтесь на того пария, что находится слева от вас, на того, что летит
ниже вас, и на того, что перед вами. Расстояние между рядами и уровнями -
десять локтей, в рядах - пять. Никакой толкучки, выход из рядов запрещен;
не вздумайте замедлить движение, проходя мимо Трона. Тот, кто нарушит
дисциплину во время полета, будет немедленно отправлен в самый конец
отряда... и я предупреждаю вас, что Сын может к тому времени уже уйти, и
никто, кроме святого Петра и святого Павла или какого-нибудь другого
святого, не останется, чтобы принимать парад. Вопросы?
- А сколько это - локоть?
- В ярде два локтя. Есть ли в этой когорте еще кто-нибудь, кто не
знает, сколько это - ярд?
Все промолчали. Ангел бросил:
- Еще вопросы?
Женщина слева от меня и выше уровнем выкрикнула:
- Есть! У моей дочки нет с собой лекарства от кашля. Я захватила для
нее пузырек. Вы можете передать ей?
- Творение, попытайтесь усвоить мои слова: кашель - если ваша дочь
ухитрится протащить его на небеса - будет чисто психосоматическим.
- Но ее доктор сказал...
- А пока помолчите и дайте нам покончить с парадом. Прочие заявления
могут быть сделаны после прибытия на небеса.
Были и еще вопросы, главным образом дурацкие, подтверждающие мое
мнение, которое я сформулировал и держал при себе очень давно: святость
здравого смысла не прибавляет.
Опять прозвучал рожок; руководитель полета нашей когорты крикнул
"Вперед!" Секундой позже раздался еще один трубный вскрик; он заорал:
"Лети!" И мы полетели.
(Заметьте, я называл этого ангела "он", потому что он показался мне
мужчиной. О тех, которые казались мне женщинами, я буду говорить "она". Но
я никогда не чувствовал себя компетентным в деле определения половой
принадлежности ангелов. Если допустить, что она у них есть. Думаю, они
гермафродиты, но у меня не было шанса выяснить это наверняка. Да и
смелости задать такой вопрос тоже не хватило. Еще одно меня тревожит. У
Иисуса Христа были ведь братья и сестры - так девственна ли Дева Мария?
Смелости задать такой вопрос я тоже не набрался.)
Его Трон мы увидели за много миль. Это был не великий белый Трон
Бога-отца на небесах, а временное полевое сооружение, предназначенное для
Иисуса именно в данной ситуации. Тем не менее он был великолепен,
вырубленный из единого алмаза с мириадами граней, отражавших внутреннее
сияние самого Иисуса и отбрасывающих его снопами брызг огня и льда во всех
направлениях. И это я видел лучше всего, ибо лицо Иисуса сверкает таким
ослепительным светом, что без солнечных очков невозможно рассмотреть его
истинные черты.
Впрочем, это неважно. Все знали, кто он такой. Не знать было
невозможно. Чувство всепоглощающего благоговения охватило меня, когда мы
были по меньшей мере в двадцати пяти милях от него. Несмотря на своих
профессоров теологии, первый раз в жизни я понял (почувствовал?), что
значит та единственная эмоция, для описания которой Библия использует два
слова сразу любовь и страх. Я любил/страшился существа, сидящего на Троне,
и теперь знал, почему Петр и Иаков бросили свои сети и последовали за ним.
