раз плату за работу. Стало быть, где-то между второй половиной вчерашнего
дня и тем моментом, когда сегодня утром, сразу же после завтрака, нас
подобрала очередная попутка. Значит, ночью, когда мы еще спали? Но мы не
теряли ни одежды, ни денег. Даже бритва и та была на месте, привычно
оттопыривая нагрудный карман рубашки.
Неважно, любая попытка понять детали превращений вела только к одному
- к безумию. Превращение явно произошло: я был в своем родном мире... и он
оставил меня без средств. Во всяком случае без здешних денег.
При отсутствии выбора этот канадский четвертак выглядел наиболее
подходящим для моей цели. Я даже не стал уверять себя, что восьмая
заповедь [не укради] не должна применяться по отношению к крупным
корпорациям. Я просто взял четвертак и снял с рычага трубку.
- Номер, пожалуйста.
- Будьте добры, разговор за счет абонента. Церкви, объединенные
благочестием, Канзас-Сити, штат Канзас. Номер Стейт Лейн 12-24-джи. Буду
говорить с любым, кто подойдет.
- Опустите двадцать пять центов, будьте любезны.
Я опустил канадский четвертак и затаил дыхание, пока не услышал, как
он со стуком провалился. Затем "центральная" сказала:
- Спасибо. Не вешайте трубку. Пожалуйста, ждите.
Я ждал. Ждал. Ждал очень долго.
- В ответ на ваш вызов в Канзас-Сити церкви, объединенные
благочестием, отвечают, что они не принимают неоплаченных звонков.
- Подождите! Скажите им, пожалуйста, что звонит его преподобие
Александр Хергенсхаймер.
- Благодарим вас. Опустите, пожалуйста, двадцать пять центов.
- Послушайте! Я же ничего не получил за свой четвертак. Вы
отключились слишком быстро.
- Мы не отключались. Это отключился ваш абонент в Канзас-Сити.
- Пусть так. Позвоните ему еще раз и скажите, чтоб на этот раз не
отключался.
- Хорошо, сэр. Опустите, пожалуйста, двадцать пять центов.
- "Центральная", неужели вы думаете, что я звонил бы за счет
абонента, если бы у меня был запас мелочи? Вызовите Канзас-Сити еще раз и
скажите им, кто я такой. Его преподобие Александр Хергенсхаймер,
заместитель исполнительного директора.
- Пожалуйста, подождите.
И снова я ждал. Ждал очень долго.
- Ваше преподобие! Абонент в Канзасе ответил, что они не приняли бы
неоплаченного вызова даже от... я цитирую: "...от Иисуса Христа".
- Такой разговор - богохульство! Так нельзя разговаривать ни по
телефону, ни...
- Совершенно согласна. Там было и еще кое-что. Абонент велел передать
вам, что в жизни о вас не слыхивал.
- Ну уж это... - Я замолчал, ибо не мог найти слов, которые
сообразовывались бы с моим саном священнослужителя.
- Именно так. Я постаралась выяснить его имя. Он бросил трубку.
- Молодой? Пожилой? Бас? Тенор? Баритон?
- Юноша. Сопрано. Мне показалось, что это посыльный, который сидит у
телефона в обеденный перерыв.
- Понятно. Что ж, благодарю вас от всей души за любезность. Самое
главное в жизни, на мой взгляд, честное выполнение своих обязанностей.
- Это я благодарю вас, ваше преподобие.
Я покинул кабинку, но, если бы мог, охотно дал бы себе пинка в зад.
Маргрете я ничего объяснять не стал, пока мы не отошли подальше от здания
телефонной станции.
- Подорвался на собственной мине, дорогая. Я же сам ввел правило:
"никаких неоплаченных вызовов". Анализ счетов за телефонные разговоры
показал мне, что телефонные вызовы без предварительной оплаты никогда не
приносили нашей ассоциации никаких доходов... Девять из десяти звонков -
просьбы о вспомоществовании. А церкви, объединенные благочестием, не
филантропическая организация. Она сама нуждается в деньгах и не собирается
раздавать их кому попало. Что касается десятого вызова, то он поступает
либо от склочника, либо от психа. Поэтому я ввел такое жесткое правило и
строго требовал его соблюдения. Результаты сказались очень быстро.
Экономия в сотни долларов только на одних междугородных вызовах. - Мне все
же удалось выжать из себя улыбку. - Никогда не думал, что попадусь в
собственные сети.
- А какие у тебя теперь планы, Алек?
- Теперь? Выйти на шестьдесят шестое шоссе и выставить на всеобщее
обозрение большой палец. Я хочу добраться до Оклахома-Сити до пяти часов
вечера. Это нетрудно - город близко.
- Да, сэр. А почему до пяти, осмелюсь спросить?
- Ты всегда можешь спрашивать, и тебе это великолепно известно.
Брось-ка ты изображать этакую "невозмутимую Гризельду", любимая; ты
хандришь с тех самых пор, как мы углядели тот дирижабль. Так вот, потому
что в Оклахома-Сити есть окружной офис ЦОБ и я хочу туда попасть прежде,
чем он закроется. Погоди немного, и ты увидишь, как они расстилают перед
нами красную дорожку, моя родная. Доберемся до Оклахома-Сити, и все наши
неприятности останутся позади.
Этот полдень почему-то напомнил мне прогулку по полю, засеянному
сорго. Озимым сорго. Нам легко удавалось находить попутки, но все поездки
были очень короткими. В среднем мы делали по двадцать миль в час на шоссе
с установленной скоростью движения шестьдесят миль. Пятьдесят пять минут
мы потеряли по делу - бесплатная трапеза. В который раз достойный
представитель племени водителей грузовиков угощал нас едой, поскольку сам
решил поесть. И все по той причине, что не родился еще мужчина, способный
не оторваться от еды и не пригласить Маргрету, раз она тут. (А заодно
кормили и меня. Просто потому, что я входил в перечень ее имущества. Что
ж, не жалуюсь.)
Мы ели минут двадцать, но затем шофер потратил тридцать минут и
бесчисленное множество четвертаков на игральные автоматы... А я стоял
рядом и внутренне кипел, видя, как Маргрета хлопает в ладоши и радостно
взвизгивает при каждой удаче шофера. Однако ее общественный инстинкт был
верен: шофер довез нас прямо до Оклахома-Сити. Там он проехал через весь
город, хотя мог ехать в объезд, и в четыре двадцать высадил нас на
пересечении Тридцать шестой улицы и авеню Линкольна, всего в двух
кварталах от офиса ЦОБ.
Оба квартала я прошел, весело насвистывая. Раз даже пошутил:
- Улыбнись, любимая. Еще месяц, а может, и меньше, и мы будем ужинать
в "Тиволи".
- Правда?
- Правда. Ты столько мне о нем рассказывала, что я просто дождаться
не могу. А вот и дом, который нам нужен.
Офис находился на втором этаже. На сердце потеплело, когда я увидел
буквы, написанные на стекле: "Церкви, объединенные благочестием. Входите".
- После тебя, моя любовь. - Я взялся за ручку, чтобы открыть перед
ней дверь.
Но не открыл. Дверь оказалась запертой.
Постучал, потом увидел звонок и позвонил. Потом действовал
попеременно - стучал и снова звонил. И опять. И опять.
Какой-то негр со шваброй и ведром появился в коридоре и прошел мимо
нас. Я окликнул его:
- Эй, дядюшка! У тебя нет ключей от этой двери?
- Никак нет, капитан. А там никого и нет. Они обычно закрывают и
уходят после четырех.
- Понятно. Спасибо.
- Рад служить, капитан.
Когда мы опять оказались на улице, я глуповато улыбнулся Маргрете.
- Ничего себе, красная дорожка. Бросили работу в четыре. Когда кошка
спит, мыши веселятся. Обещаю тебе, что у кого-то головы после этого
полетят. Не могу в данной ситуации подобрать более удачное клише. Ах нет -
могу! Бедняки не выбирают. Мадам, а что, если мы сегодня переночуем просто
в парке? Ночь тепла, дождя не предвидится. Конечно, москиты и чиггеры
[личинки клещей, паразитирующих на мелких млекопитающих, птицах и т.п.]...
Зато никакой платы за помещение.
Мы ночевали в парке Линкольна на площадке для гольфа, прямо на
газоне, казавшемся живым бархатом - так он кишел чиггерами.
Но, несмотря на чиггеров, спали мы хорошо. Мы уже встали, когда
появились первые игроки в гольф, и удалились, сопровождаемые сердитыми
взглядами. Воспользовавшись общественным туалетом в парке, мы повеселели,
почувствовав себя чище, свежее. Я побрился, и мы оба позавтракали
бесплатной питьевой водой из фонтанчика. В целом настроение у меня было
довольно приличное. Правда, еще рановато, и вряд ли можно ожидать, что эти
нахальные плейбои из ЦОБ появятся на работе ни свет ни заря. Но тут мы
наткнулись на полисмена. Я спросил у него адрес публичной библиотеки, а
затем прибавил:
- Кстати, а где тут аэропорт?
- Чего-чего?
- Площадка, где садятся дирижабли.
Коп повернулся к Маргрете:
- Леди, он у вас что - чокнутый?
Я действительно почувствовал, что болен, когда спустя полчаса мы
подошли к списку контор в том здании, где побывали вчера. Мне стало
нехорошо, но я не удивился, обнаружив, что церкви, объединенные
благочестием, среди арендаторов помещения отсутствуют.. Чтоб полностью
увериться, я поднялся на второй этаж. Нужный нам офис занимала какая-то
страховая компания.
- Что ж, дорогая, пойдем в библиотеку. Выясним, что за мир, в котором
мы оказались.
- Хорошо, Алек. - Маргрета выглядела почему-то очень оживленной. -
Дорогой, мне очень жаль, что тебя постигло такое разочарование, но... я
просто ожила. Я... я... я до смерти боялась даже подумать о встрече с
твоей женой.
- Ты с ней не увидишься. Никогда. Обещаю. Гм... я и сам как будто
испытываю облегчение. И голод.
Мы прошли еще немного.
- Алек, ты не рассердишься?
- Ты же знаешь, что в наказание можешь получить только сочный
поцелуй. А в чем дело?
- У меня есть пять четвертаков. Настоящих.
- Надо думать, ты ждешь, чтобы я спросил: "Дочь моя, а не согрешила
ли ты там у себя в Филадельфии?" Выкладывай. Кого ты пришила? И много ли
было крови?
- Вчера... Это те игровые автоматы. Каждый раз, когда Гарри выигрывал
три раза подряд, он давал мне четвертак. "На счастье! " - говорил он.
Я решил не наказывать ее. Конечно, это были "неправильные"
четвертаки, но они годились для наших целей, так как подходили к здешним
торговым автоматам. Мы шли как раз мимо лавчонок, где торговали разной
дешевой ерундой. Обычно в подобных местах стоят автоматы, продающие
готовую еду именно так было и на сей раз. Цены тут жутко высокие:
пятьдесят центов за тощий высохший сандвич, двадцать пять за крошечный, на
один укус, шоколадный батончик. И все же это было лучше многих завтраков,
достававшихся нам в пути. А главное - мы ничего не украли: четвертаки
моего мира были из настоящего серебра.
Затем мы пошли в библиотеку, чтобы выяснить, каков же этот мир, с
которым нам предстояло иметь дело.
Выяснили мы быстро.
Это был мир Марги.
20
Нечестивый бежит, когда никто не гонится
за ним; а праведник смел, как лев.
Книга притчей Соломоновых 28, 1
Маргрета была возбуждена не меньше, чем я вчера. Она прямо била
ключом. Она сияла улыбками, она выглядела на шестнадцать лет. Я поискал
глазами какой-нибудь закуток между стеллажами или еще что-нибудь в том же
роде, где можно было бы поцеловать ее, не думая о библиотекаре. Потом
вспомнил, что в мире Марги подобным поступком никого не шокируешь... тут
же схватил ее в объятия и расцеловал от всей души.
И сейчас же меня отчитал библиотекарь.
Нет, совсем не за то, что целовался, а за то, что мои поцелуи были
слишком громкими. Публичные поцелуи сами по себе нисколько не оскорбляли
достоинства библиотеки. Еще бы! Поклявшись, что впредь буду тих как мышка,
и принеся извинения за нарушение тишины, я заметил на дисплее возле
