что угодно в придачу на обыкновенный фонарик. Его комнаты освещались, ярко
или мягко, по его желанию, светящимися полусферами, расположенными в
верхних углах комнат. Хью понятия не имел, что они собой представляют, и
знал только одно - это ни один из известных ему родов освещения. Они
совершенно не нагревались, похоже не нуждались в проводке и регулировке, а
регулировались небольшими рычагами.
Такой же светильник, размером с мяч для гольфа был вмонтирован в его
читающее устройство. Регулировался он вращением самого шарика. Хью решил,
что вращение этих сфер каким-то образом поляризовало их.
Он попытался извлечь сферу из читающего устройства.
В конце концов ему удалось извлечь ее, сломав верхнюю панель. У него
в руках оказалась ярко светящаяся сфера и отрегулировать силу света было
уже невозможно. Это было почти так же плохо, как и отсутствие освещения.
В конце концов он догадался, что ее можно спрятать подмышкой. Свет
немного пробивался наружу, но уже не такой сильный.
Он удостоверился, что Киска спит, выключил свет, приоткрыл дверь в
коридор и выглянул. Коридор освещался только одним светильником на
столбике, находившемся на пересечении проходов, ярдах в пятидесяти от
него. К сожалению, идти ему нужно было именно в том направлении. Он не
ожидал, что в это время еще работает освещение.
Он дотронулся до своего "ножа", накрепко привязанного к левой руке -
некоего подобия ножа, который он заострил с помощью камня, подобранного
возле садовой дорожки. Чтобы удержать его крепко в руке, необходимо было
привязывать его. По-хорошему над ним бы надо было еще работать и работать,
а работать над ним он мог только после того, как засыпала Киска или во
время оторванных от работы минут. Но все-таки иметь его было как-то
приятно, тем более что для него это было всем - и ножом, и стамеской и
отверткой, и фомкой.
Люк, ведущий в туннели обслуживания находился в проходе, отходящем от
освещенного перекрестка вправо. В принципе годился любой люк, но этот был
расположен на пути к комнате ветеринара. Так что, если его застигнут, то у
него всегда будет наготове оправдание, что заболел живот и он идет к
врачу.
Крышка люка легко откидывалась на шарнире. Запиралась она защелкой,
которую всего-навсего нужно было отодвинуть, чтобы откинуть крышку. Дно
туннеля, освещенное его сияющей сферой, находилось на глубине около
четырех футов. Он начал спускаться вниз и столкнулся с первой
неприятностью.
Эти люки и туннели предназначались для людей, которые были на фут
ниже и футов на пятьдесят легче его, Хью Фарнхэма. Соответственно уже были
и их плечи, бедра, высота на четвереньках и так далее.
Но он тоже мог одолеть этот туннель. Просто должен был.
Он попытался представить себе, как он будет ползти по туннелю, имея
на руках по крайней мере одного грудного ребенка. Но и с этим он должен
был справиться. И он справится обязательно.
Он чуть было не устроил себе западню. Буквально в самый последний миг
он обнаружил, что на внутренней стороне крышки, абсолютно гладкой, не было
никакой ручки, и что при закрывании запор защелкивается снаружи
автоматически.
Все это объясняло то, что никто не беспокоился по поводу возможного
внезапного появления жеребца в помещениях прислуги. Но это было и
значительным преимуществом. Хью сразу оценил его. Если все будет спокойно
на другом конце туннеля, то он разбудит Барбару, они вчетвером спустятся в
туннель, выползут по нему наружу в любом доступном месте и направятся в
горы пешком, дойдут до них перед рассветом, найдут какой-нибудь ручей и
пройдут по воде расстояние достаточное для того, чтобы на их след не
напали собаки. Вперед, вперед, ВПЕРЁД! Почти без пищи, практически с
голыми руками, если не считать самодельного ножа, без какого-либо
снаряжения, кроме "ночной рубашки", и без всякой надежды на лучшее.
Вперед! Нужно или спасти семью, или погибнуть вместе с ней. Но погибнуть
свободным!
Может быть в один прекрасный день его сыновья-близнецы, которые
возможно в чем-то будут мудрее его и закалятся в борьбе за существование,
возглавят восстание против царящих здесь ужасов. Но все, на что он мог
надеяться, было освободить их, вырастить их свободными, живыми и
неоскопленными до тех пор, пока они не станут большими и сильными.
Или не умрут.
Таковы его планы. Он не стал терять ни минуты на сетования по поводу
пружинного запора. Просто нужно было связаться с Барбарой, назначить
время, потому что ей придется отпереть запор на своем конце туннеля.
Сегодня он должен только провести рекогносцировку.
Лента, которой его нож был привязан к руке, как выяснилось, прекрасно
удерживала запор в открытом положении. Он попробовал снаружи. Теперь
крышку можно было открыть, не отодвигая защелки.
Но его дикие инстинкты предостерегли его. Лента может не выдержать до
тех пор, пока он вернется. И тогда он окажется в ловушке.
Следующие полчаса он в поте лица ковырял защелку ножом и пальцами,
держа светильник в зубах. В конце концов ему удалось сломать пружину.
Тогда он полностью вынул защелку. Люк после этого внешне выглядел
абсолютно нормально, но теперь его можно было открыть изнутри простым
толчком. Только после этого он позволил себе спуститься и закрыть люк над
головой.
Он начал было ползти на четвереньках, держа светильник в зубах, но
почти сразу же остановился. Проклятый балахон мешал ему ползти. Он поднял
его до талии. Но балахон упорно сползал обратно.
Тогда он вернулся к шахте люка, снял с себя упрямое одеяние, оставил
его здесь же, и снова пополз, но уже обнаженным, если не считать ножа,
привязанного к руке, да светильника во рту. Теперь ползти было довольно
легко, но полностью встать на четвереньки ему не удалось. Руки в локтях
приходилось сгибать, а при этом неудобно было ползти с задранным задом, да
еще попадались места пересечения трубопроводов, где приходилось проползать
буквально на брюхе.
Не мог он определить и преодоленного расстояния. Однако, оказалось,
что через каждые тридцать или около того футов в стенах туннеля имеются
стыки. Он стал считать их, и попытался в уме сопоставить пройденное
расстояние со схемой.
Вот уже позади два люка... поворот налево и другой туннель под
следующим люком... проползти еще около ста пятидесяти футов и еще под
одним люком...
Приблизительно через час он оказался под люком, который по его мнению
был ближайшим к Барбаре.
Если только он не заблудился в недрах Дворца... Если он правильно
помнил сложную схему... Если схема была последней (Может быть хоть за
прошедшие две тысячи лет научились своевременно вносить поправки в
чертежи!)... Если только Киска не ошиблась в определении местонахождения
Барбары таким новым и необычным для нее способом... Если Барбара все еще
находилась там же...
Он в неудобной позе попытался приложить ухо к крышке люка.
Он услышал детский плач.
Минут через десять он услышал над головой баюканье, кто-то прошел
мимо, затем вернулся и встал над крышкой.
Хью напрягся и приготовился к отступлению. Места было так мало, что
самым очевидным казалось ползти задом наперед, что он и попытался
проделать.
Но это было настолько неудобно, что он вернулся к шахте и там, ценой
невероятных усилий и ободранной кожи на боках, ему удалось развернуться.
Когда ему стало казаться, что прошли уже многие часы, он решил, что
потерялся. Он уже начал раздумывать; от чего он умрет: от голода или от
жажды? Или, может быть, какой-нибудь ремонтник испытает нервное
потрясение, наткнувшись на него здесь?
Но он продолжал ползти.
Руки его наткнулись на балахон раньше, чем он увидел. Пятью минутами
позже он уже был одет; через семь минут, он уже стоял в коридоре, а крышка
люка была закрыта. Он буквально заставил себя не пуститься бегом в свои
комнаты.
Киска не спала.
Он и не подозревал об этом до тех пор, пока она не вошла вслед за ним
в ванную. В ванной она широко раскрыла глаза и с ужасом произнесла:
- О, дорогой мой! Бедные колени! Бедные локти!
- Я споткнулся и упал.
Она не стала спорить, а только настояла на том, что сама вымоет его и
смажет и заклеит ссадины. Когда она собиралась заняться его грязной
одеждой, он резко приказал ей отправляться в постель. Он ничего не имел
против того, что она занялась бы его балахоном, но на нем лежал его нож, и
ему пришлось долго маневрировать, чтобы все время находиться между ней и
балахоном, прежде чем удалось прикрыть нож складками одежды.
Киска молча отправилась спать. Хью спрятал нож на прежнее место
(слишком высоко расположенное для Киски), вернулся в комнату и обнаружил,
что малютка плачет. Он стал гладить ее, утешать, сказал, что не хотел быть
с ней грубым, потом налил ей в утешение дополнительную порцию Счастья.
Потом он посидел с ней до тех пор, пока не забылась в счастливом сне.
После всего этого он даже и не стал пытаться заснуть без наркотика.
Киска заснула, положив одну руку на одеяло. Ее ручка напомнила Хью ту,
которую он видел полдня назад в мясницкой.
Он совершенно выбился из сил и напиток сразу же усыпил его. Но покоя
не было и во сне. Ему приснилось, что он на званом обеде, при черном
галстуке и одет соответствующим образом. Но вот только меню ему что-то не
нравилось. Венгерский гуляш... французское жаркое... мясо по-китайски...
сэндвичи с мясом... фазанья грудинка... - но все это было из свинины.
Хозяин дома настаивал, чтобы он попробовал каждое блюдо. - Ну же, ну! -
подбадривал он с ледяной улыбкой на устах - откуда вы знаете, что вам это
не нравится? Один бычок три сбережет, вы должны полюбить такую пищу.
Хью стонал во сне, но никак не мог проснуться.
За завтраком Киска ничего не сказала и это его более чем устраивало.
Двух часов кошмарного сна было совершенно недостаточно, но он должен был
идти в свой кабинет и делать вид, что работает. В основном он просто
сидел, уставясь на обрамленную схему, висящую над его рабочим столом, даже
не пытаясь смотреть на экран включенного ридера. После ленча он ускользнул
к себе и попытался вздремнуть. Но в дверь осторожно постучался инженер и
со многими извинениями попросил взглянуть на смету холодильной установки.
Хью налил гостю щедрую дозу Счастья и сделал вид, что внимательно изучает
ничего не говорящие ему цифры. Когда прошло достаточное количество
времени, он похвалил молодого человека, написал записку Мемтоку, в которой
рекомендовал смету к утверждению.
В письме Барбары, которое он получил вечером, всячески
приветствовалась идея организации литературно-дискуссионного клуба по
переписке и содержались весьма интересные мысли о творчестве Марка Твена.
Но Хью интересовали только первые слова предложений:
"Я ПРАВИЛЬНО ПОНЯЛА ТЕБЯ МИЛЫЙ ВОПРОС"
19
"ДОРОГАЯ МЫ ДОЛЖНЫ БЕЖАТЬ НА ТОЙ НЕДЕЛЕ ИЛИ ДАЖЕ РАНЬШЕ БУДЬ ГОТОВА В
НОЧЬ ПОСЛЕ ПИСЬМА СОДЕРЖАЩЕГО СЛОВА СВОБОДА ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОДИНОЧЕСТВО"
В течение следующих трех дней письма Хью к Барбаре были длинными и в
них обсуждалось все, что угодно, начиная с того, как Марк Твен пользуется
коллоквиальными идиомами и кончая влиянием прогрессивных методов обучения
на ослабление норм грамматики. Ее ответы также были продолжительными,
равно "литературными", и в них сообщалось, что она будет готова открыть
люк, подтверждалось, что она все поняла, что у нее почти не припасено
продовольствие, нет ножа, нет обуви, но что подошвы ее ног стали
мозолистыми, и что единственное, о чем она беспокоится, это чтобы близнецы
