Барстоу колебался, прокручивая в памяти политическую карьеру Форда.
Ранний период долгого правления Форда был настоящим золотым веком
государственности. Мудрый и практичный человек, Форд превратил в
действующие правила принципы человеческой свободы, выработанные Новаком и
облеченные в язык Договора. Это было время доброй воли и процветания,
прогресса цивилизации, который казался необратимым.
Тем не менее наступила реакция, и Барстоу не хуже, чем Форд, понимал
ее причины. Как только люди начинают сосредоточивать свое внимание
исключительно на одной стороне дела в ущерб всему остальному, это
означает, что подготовлена почва для процветания всякого рода демагогов,
бездельников и честолюбцев. Семьи Говарда, сами того не ведая, вызвали
кризис общественной морали, от которого сами теперь и страдали, - им не
следовало несколько лет назад давать людям возможность узнать о своем
существовании. То, что никакого секрета долголетия на самом деле не было,
теперь не имело значения. Весть о нем разлагающе подействовала на общество
- в этом коренилось главное зло.
Форд, судя по всему, прекрасно разбирался в происходящем.
- Мы будем помогать вам, - вдруг заявил Барстоу.
- Отлично! Что вы предлагаете?
Барстоу покусал нижнюю губу:
- Нет ли у вас возможности отменить это пагубное решение -
приостановку действия Договора?
Форд покачал головой:
- Слишком поздно.
- Даже в том случае, если вы выступите перед публикой и заявите
гражданам - лицом к лицу, - что никакого...
Форд прервал его:
- Я буду убран со своего поста раньше, чем успею договорить до конца.
Кроме того, постарайтесь понять меня правильно, Заккур Барстоу: абсолютно
не имеет значения то, что мне лично симпатичны вы и ваши люди. Дело не в
вас, а в той раковой опухоли, которая разъедает общество, - бороться нужно
с ней. Может быть, я слегка перегнул палку, это верно... но назад пути
нет. Я должен довести начатое до логического конца.
По крайней мере в одном отношении Барстоу был мудрым человеком: он
допускал, что другой человек может иметь противоположные взгляды и не быть
при этом негодяем. Тем не менее он запротестовал:
- Но моих людей преследуют!
- Ваши люди, - возразил Форд, - составляют лишь небольшую долю
десятой части процента от общего числа людей, а ведь необходимо найти
решение, приемлемое для всех! Я связался с вами, чтобы узнать, можете ли
вы предложить такое всеобъемлющее решение. Можете или нет?
- Я не совсем уверен, - медленно ответил Барстоу. - Предположим, я
соглашусь, что вам следует и далее продолжать творить это беззаконие -
арестовывать и допрашивать людей преступными методами, - скорее всего тут
у меня выбора нет...
- Выбора нет ни у вас, ни у меня, - нахмурился Форд. - Однако даю
слово: хотя я и не волен в своих действиях, я приложу максимум усилий,
чтобы все делалось как можно более гуманным способом.
- Благодарю вас! Вы почти убедили меня в бесполезности вашего
появления перед аудиторией, но Администратор имеет мощные средства
информации в своем распоряжении. Нельзя ли воспользоваться ими, чтобы
организовать кампанию по разъяснению людям того, что никакого секрета нет?
Форд хмыкнул:
- А вы сами подумайте, сработает это или нет?
Барстоу вздохнул:
- Пожалуй, не сработает.
- Уверяю вас, даже в случае успеха такой кампании проблема отнюдь не
исчезнет. Ведь люди - в том числе мои самые преданные помощники -
привержены идее фонтана молодости потому, что иначе их удел - терзаться
горькими мыслями о бренности всего сущего. Вы знаете, что для них будет
означать истина, неприкрытая правда?
- Продолжайте.
- Я мирился со смертью лишь потому, что считал ее Великим Демократом,
беспристрастно вершившим свой приговор всем. А теперь вдруг выясняется,
что и у смерти есть свои любимчики. Заккур Барстоу, хоть на миг
попытайтесь понять зависть обычного человека - жестокую зависть, ну,
скажем, пятидесятилетнего при виде одного из вас. Всего пять десятков лет,
из них - двадцать лет взросления, и только к тридцати он становится
приличным специалистом. Каких-либо успехов он добивается, когда ему уже
далеко за сорок, и менее десяти лет живет действительно на всю катушку. -
Форд придвинулся к экрану и заговорил с необыкновенной печалью в голосе: -
И вот тогда, когда он чего-то достиг, приблизился к заветной цели, что он
получает? Глаза начинают подводить его, молодой задор больше не бурлит в
жилах, сердце и легкие уже не те, что раньше. Он еще не стар... но он
чувствует первый холодок в груди. Он знает, что его ждет. Он знает. Знает!
Раньше это было неизбежно, и каждый человек свыкался с мыслью об этой
неизбежности. Вдруг появляетесь вы, - горько продолжал Форд. - Вы - живой
укор его немощи, вы - живая насмешка над ним в глазах его детей. Он не
осмеливается загадывать на будущее, вы же радостно начинаете строить
планы, которые лишь через пятьдесят лет будут реализованы - да что там! -
через сто лет. Неважно, какого совершенства он достиг в жизни: вы
догоните, перегоните, переживете его. И его немощь вызывает у вас жалость.
Так разве удивительно, что он ненавидит вас?
Барстоу устало поднял голову:
- Скажите, вы тоже ненавидите меня, Слэйтон Форд?
- Нет. Нет, я не могу заставить себя ненавидеть кого бы то ни было.
Но я могу сказать чистосердечно, - вдруг добавил Форд, - если бы секрет
существовал на самом деле, я вытянул бы его из вас, пусть для этого мне
пришлось бы резать вас на куски!
- Да, я понимаю. - Барстоу понурился, задумавшись. - Но ведь мы -
Семьи Говарда - почти ничего не можем исправить. Не нами затевался этот
опыт - все было сделано за нас. Правда, кое-что мы можем предложить.
- Да?
Барстоу объяснил.
Форд отрицательно покачал головой:
- Медицинская сторона вашего предложения выглядит вполне
осуществимой, и я ничуть не сомневаюсь, что ваш генетический потенциал,
даже будучи наполовину разбавленным, в состоянии значительно продлить
обычную человеческую жизнь. Но даже если женщины и согласятся на
искусственное оплодотворение, в чем я отнюдь не уверен, для наших мужчин
это будет равносильно психологической смерти. Последует взрыв отчаяния и
ненависти, который расколет человеческую расу и уничтожит ее. Неважно, что
вы движимы благими намерениями: подрыв жизненных устоев человечества
безболезненно не пройдет. Мы не можем разводить людей, как животных. Они
не пойдут на это.
- Вы правы, - согласился Барстоу. - Но это, к сожалению,
единственное, что мы можем предложить.
- Пожалуй, я должен был бы поблагодарить вас, но не хочу и не буду.
Теперь давайте рассуждать с практической точки зрения. По отдельности все
вы - долгожители - весьма почтенные, симпатичные люди. В целом же вы
опасны, как носители чумы. Поэтому вас следует подвергнуть карантину.
Барстоу кивнул:
- Я и мои братья тоже пришли к такому заключению.
Форд, казалось, вздохнул с облегчением:
- Я рад, что вы разумно смотрите на вещи.
- К сожалению, больше ничего не остается. Так каков же выход?
Изолированная колония? Какое-нибудь отдаленное место, которое станет нашей
Окраиной? Мадагаскар? Или мы можем занять Британские острова, застроить их
и оттуда продвигаться в Европу, по мере ослабления радиоактивности?
Форд покачал головой:
- Исключено. В этом случае решение проблемы ляжет на плечи моих
внуков. А к тому времени ваше превосходство возрастет настолько, что вы
сможете одержать над ними верх. Нет, Заккур Барстоу, вы и ваш народ должны
покинуть эту планету!
Барстоу холодно произнес:
- Вот и оправдались мои худшие опасения. И куда же нам отправляться?
- В вашем распоряжении вся Солнечная система. Выбирайте. Куда угодно.
- Но куда? Венера не подарок, да нам вряд ли и разрешат поселиться
там. Ведь венерианцы больше не подчиняются приказам Земли. Решение об этом
было принято еще в 2020 году. Верно, они принимают иногда отдельных
иммигрантов согласно Конвенции Четырех Планет, но пустят ли они сто тысяч
человек, которых Земля считает слишком опасным держать у себя? Сомневаюсь.
- Я тоже. Лучше, видимо, избрать другую планету.
- И какую же? В Солнечной системе больше нет планет, где возможно
было бы существование людей. Чтобы сделать мало-мальски пригодными для
обитания даже самые подходящие из них, пришлось бы затратить колоссальные
суммы денег, приложить сверхчеловеческие усилия и задействовать лучшую
современную технику.
- Попытайтесь. Мы поможем вам не скупясь.
- Нисколько не сомневаюсь. Но, в конце концов, разве это лучшее
решение, чем представление нам резервации на Земле? Или вы всерьез готовы
пойти на прекращение космических сообщений?
Форд вдруг выпрямился в кресле.
- О! Я, кажется, понимаю вас. Я не сразу уловил суть, но давайте-ка
рассмотрим и эту идею. Почему бы и нет? Лучше вовсе прекратить космические
полеты, чем позволить ситуации перерасти в открытую войну. К тому же один
раз подобное имело место.
- Да, когда венерианцы сбросили иго своих инопланетных владык. Однако
потом космические сообщения возобновились, и Луна-Сити был отстроен
заново, а теперь в космосе в десять раз больше кораблей, чем раньше.
Можете вы остановить этот процесс? Можете вы повлиять на него так, чтобы
он уже не вырывался из-под контроля?
Форд обдумал эти слова. Не в его силах было прекратить космические
сообщения, да тут и никакая власть не сумела бы. А что, если наложить
запрет на посещение одной планеты - той, на которой будут жить эти
престарелые? Поможет ли это? Одно поколение, два, три... какая разница?
Древняя Япония пыталась поступить когда-то подобным образом, но иноземные
дьяволы все равно приплыли к ее берегам. Культуры невозможно удерживать в
изоляции друг от друга долгое время. А когда они в конце концов вступают в
соприкосновение, сильный тут же вытесняет слабого. Это естественный закон.
Постоянный и эффективный карантин был, по всей вероятности,
невозможен. В таком случае выход один - исключительно неприглядный. Но
Форд был решительным человеком и всегда находил в себе силы делать то, что
считал необходимым. Он принялся строить планы, совсем позабыв о
присутствии Барстоу на другом конце линии. Как только он укажет Главному
Провосту местонахождение штаба Семей Говарда, последний будет захвачен в
течение часа, в худшем случае - двух... если только у них нет каких-либо
исключительно эффективных средств обороны. Как бы там ни было, это всего
лишь вопрос времени. От арестованных в штабе можно будет узнать о
местонахождении тех, кто еще не идентифицирован, обнаружить их и
задержать. При удачном стечении обстоятельств все члены Семей до единого
будут захвачены в течение двадцати четырех - сорока восьми часов.
Для себя он пока не решил только одного: ликвидировать их или
стерилизовать. Радикально и необратимо снимал проблему любой из этих
шагов; третьего было просто не дано. Но какая мера гуманнее?
Форд знал, что на этом его карьера кончится. Он лишится власти и
будет изгнан с позором, возможно, даже выслан на Окраину, но все это его
мало заботило. Он был настолько целеустремленным человеком, что всегда и
непременно ставил общественный долг выше собственной выгоды.
Барстоу не мог прочесть мыслей Форда, но чувствовал, что тот принял
какое-то решение, и постарался предположить, чем это решение чревато для
него и для его людей. Кажется, настал час, решил он, пойти с единственного
