они были глубоко осмыслены в классическом либерализме XIX века; и,
по-видимому, под влиянием Эдмунда Берка, но, возможно, в еще большей степени
-- под влиянием немецких лингвистов и правоведов, таких как Ф. К. фон Савиньи,
к этим темам еще раз обратился Г. С. Мэн. Утверждение Савиньи (протестовавшего
против кодификации гражданского права) заслуживает того, чтобы быть
приведенным полностью:
"Достичь того, чтобы, вступая в сношения, свободные агенты продолжали жить в
согласии, взаимно поддерживали друг друга и не вмешивались в чужие дела,
можно, только признав невидимые границы, внутри которых обеспечивается
определенное свободное пространство для жизни и деятельности каждого индивида.
Правила, которыми определяются эти границы, и через них -- пределы свободы
каждого, образуют систему права" (Savigny, 1840: I, 331--2).
Разнообразные формы и объекты собственности и их совершенствование
Институт собственности в том виде, в каком он существует в настоящее время,
едва ли совершенен; вместе с тем пока мы едва ли можем сказать, в чем же могло
бы заключаться его усовершенствование. Эволюция культуры и морали
действительно требует дальнейших шагов, чтобы институт индивидуализированной
собственности стал действительно полезным настолько, насколько это возможно.
Например, для предотвращения нарушения прав собственности мы нуждаемся в
повсеместном распространении конкуренции. Это в свою очередь требует
дальнейшего сдерживания естественных чувств, характерных для микропорядка, или
малых групп, о чем у нас уже шла речь (см. гл. 1 и Schoeck, 1966/1969),
поскольку эти инстинктивные чувства часто подвергаются испытанию не только со
стороны института индивидуализированной собственности, но -- подчас даже в
большей степени -- со стороны конкуренции, что заставляет людей с удвоенной
силой тосковать по "солидарности", исключающей конкуренцию.
Раз институт собственности изначально представляет собой продукт обычая (а
судебная практика и законодательство на протяжении тысячелетий лишь развивали
его), нет и оснований считать окончательными те конкретные формы, которые он
принял в современном мире. В последнее время традиционное понятие прав
собственности осмысляется как изменчивые и весьма сложные пучки правомочий,
наиболее эффективные комбинации которых для всех сфер еще не найдены. Новейшие
исследования по этим вопросам, начавшиеся в основном с вдохновляющей, но, к
сожалению, незаконченной работы покойного сэра Арнольда Планта, были
продолжены в нескольких коротких (однако сыгравших огромную роль) статьях его
бывшего ученика Рональда Коуза (1937 и 1960), которые дали толчок развитию
мощной "школы прав собственности" (Alchian, Becker, Cheung, Demsetz,
Pejovich). Результаты этих исследований, подытожить которые здесь мы не
беремся, открыли новые возможности для будущих усовершенствований правового
обрамления рыночного порядка.
Просто для иллюстрации того, насколько глубоким остается наше неведение
относительно оптимальных форм разграничения различных прав, -- несмотря на
нашу убежденность в безусловной необходимости самого института
индивидуализированной собственности -- позволим себе сделать несколько
замечаний по поводу одной конкретной формы собственности.
Медленный отбор методом проб и ошибок системы правил, определяющих границы
индивидуального контроля над различными ресурсами, создал любопытную ситуацию.
Те самые интеллектуалы, что в принципе склонны ставить под вопрос такие формы
собственности на физические объекты, которые выступают непременным условием
эффективного использования материальных средств производства, превратились в
наиболее энергичных сторонников незыблемых прав на бестелесное имущество --
прав, выработанных лишь относительно недавно и относящихся, например, к
произведениям литературы и техническим изобретениям (авторское и патентное
право).
Разница между этими и другими видами прав собственности состоит в следующем:
владение материальными благами ведет к тому, что ограниченные ресурсы начинают
использоваться для достижения наиболее важных целей, в случае же
нематериальных благ (литературных произведений, технических изобретений), хотя
возможности создавать их тоже ограничены, но коль скоро они обрели
существование, их можно репродуцировать в каком угодно количестве.
Ограничивать репродуцирование может только закон, который стремится обеспечить
стимулы к генерированию такого рода идей. Тем не менее, вовсе не очевидно, что
такая искусственно вызванная редкость представляет собой самый эффективный
способ стимулирования творческого процесса. Я сомневаюсь, существует ли хоть
одно великое литературное произведение, которое не появилось бы на свет, если
бы его создатель не был в состоянии приобрести исключительные авторские права
на него. Мне представляется, что аргументы в пользу авторского права почти
целиком исчерпываются соображением, что такие в высшей степени полезные труды,
как энциклопедии, словари, учебники и другие работы подобного рода, не могли
бы быть созданы, если бы после написания их разрешалось свободно
воспроизводить.
Точно так же неоднократно повторявшиеся обращения к проблеме патентного права
не подтвердили, что возможность получения патентов на изобретения
действительно усиливает поток нового технического знания, а не ведет к
расточительной концентрации исследований в областях, где решения проблем можно
ожидать в ближайшем будущем и где в соответствии с законом любой, кто найдет
решение на миг раньше другого, приобретает право на его исключительное
использование в течение длительного периода (Machiup, 1962).
Организации как составные части спонтанных порядков
Рассмотрев претензии разума и опасности "рационального" вмешательства в
действие спонтанного порядка, я, тем не менее, должен добавить несколько слов
предостережения. Мне необходимо было ради достижения своей основной цели
подчеркнуть значение спонтанной эволюции правил поведения, способствующих
формированию самоорганизующихся структур. Этот упор на спонтанном характере
расширенного, или макропорядка может ввести в заблуждение, если создаст у
читателя впечатление, будто в макропорядке сознательно создаваемые и
управляемые организации совершенно не важны.
Элементами спонтанного макропорядка являются отдельные хозяйства как
индивидов, так и сознательно управляемых организаций. Действительно, развитие
частного права заключалось в значительной мере в предоставлении возможностей
для создания добровольных ассоциаций, не обладающих какой-либо принудительной
властью. Однако по мере общего расширения спонтанного порядка растут и
масштабы составляющих его единиц. В состав его будет входить все больше и
больше хозяйств, принадлежащих не индивидам, но таким организациям, как фирмы
и ассоциации, а также административным органам. Некоторые из правил поведения,
обеспечивающих возможность формирования расширенных спонтанных порядков,
одновременно облегчают появление сознательно управляемых организаций,
приспособленных для функционирования внутри более обширных систем. Однако
многие из этих более крупных сознательно управляемых организаций разного типа
фактически находят свое место только в рамках еще более всеохватывающего
спонтанного порядка, но не могли бы действовать в рамках некоего общего
порядка, который бы сам был сознательно организован.
Еще одна связанная с этим проблема также может быть источником недоразумений.
Выше мы упомянули о растущей дифференциации различных видов прав собственности
в вертикальном и горизонтальном измерениях. Если в том или ином месте книги мы
иногда говорим о правилах индивидуализированной собственности, как будто ее
содержание едино и неизменно, к этому следует относиться как к упрощению,
которое, если не принимать во внимание сделанных оговорок, способно вводить в
заблуждение. В действительности, когда дело идет об усовершенствовании
государственного обрамления спонтанного порядка, мы вправе ожидать в этой
области громадного продвижения вперед. Но сейчас у нас нет возможности
подробнее остановиться на этом вопросе.
Глава третья. Эволюция рынка: торговля и цивилизация
Чего стоит что бы то ни было,
кроме того количества денег,
какое оно приносит?
Самюэль Батлер
Везде, где есть торговля,
там и нравы кротки.
Монтескье
Распространение порядка на неизвестное
Мы рассмотрели некоторые обстоятельства появления расширенного порядка и то,
как этот порядок не только порождает индивидуализированную собственность,
свободу и справедливость, но и требует их. Теперь мы можем проследить более
глубокие взаимосвязи, остановившись подробнее на нескольких других вопросах,
которые уже затрагивались, в частности -- о развитии торговли и связанной с
ней специализации. Несмотря на то, что торговля и специализация внесли также
огромный вклад в рост расширенного порядка, их развитие не находило
достаточного понимания даже у величайших ученых и философов: так было и при
зарождении торговли, и на протяжении нескольких последующих веков. Вне всякого
сомнения, никто даже и не пытался осмыслить эти явления.
Описываемые нами события, обстоятельства и процессы теряются во мгле веков, и
невозможно с точностью распознать их детали. Специализация и обмен в
определенной степени могли получить развитие уже в древних небольших общинах,
управление которыми зависело исключительно от согласия их членов. В каких-то
ничтожных размерах торговля могла иметь место и в те времена, когда
первобытный человек, следуя за миграцией животных, встречал других людей или
другие группы людей. И хотя археологические находки убедительно
свидетельствуют о зарождении торговли в самой глубокой древности, они не
только редки, но и могут вводить в заблуждение. Предметы первой необходимости,
на обеспечение которыми была направлена торговля, потреблялись по большей
части не оставляя следа; в то же время диковинные вещи, привозимые для того,
чтобы соблазнить владельцев предметов первой необходимости и заставить их
расстаться с ними, берегли и, таким образом, они сохранялись дольше.
Украшения, оружие и орудия труда -- наши главные вещественные доказательства,
поскольку из отсутствия в данной местности основных природных ресурсов,
используемых при изготовлении этих предметов, мы можем заключить, что их
приобретали посредством торговли. Но вряд ли археологи сумеют обнаружить соль,
привозившуюся из дальних мест. Вместе с тем предметы, которые производители
соли получали от ее продажи в виде платы, иногда сохраняются. Однако
потребность не в предметах роскоши, а в предметах первой необходимости
превратила торговлю в незаменимый институт, и древние общины чем дальше, тем
больше оказывались обязанными ему самим своим выживанием.
Как бы то ни было; торговля, безусловно, зародилась в глубокой древности,
причем торговля дальняя, торговля предметами, происхождение которых вряд ли
было известно и самим торговцам; и она гораздо древнее любого другого вида
прослеживаемых ныне контактов между группами, обитавшими далеко друг от друга.
Современная археология подтверждает, что торговля древнее земледелия или
любого другого вида регулярного производства (Leakey, 1981: 212). В Европе
обнаружены свидетельства торговли на очень значительные расстояния даже в
эпоху палеолита, т. е., по меньшей мере, 30 тысяч лет назад (Herskovks, 1948,
1960). Восемь тысяч лет назад, еще до появления торговли изделиями из металла
и керамики, Катал-Хююк в Анатолии и Иерихон в Палестине превратились в центры
торговых путей между Черным и Красным морями. Оба могут служить примерами
"драматического роста населения" в древности -- примерами, которые часто
характеризуются как культурные революции. Позже, "к концу седьмого тысячелетия
до нашей эры, возникла сеть морских и сухопутных путей для перевозки обсидиана
(вулканического стекла) с острова Мелос на материк" -- в Малую Азию и Грецию
(см. введение С. Грина к книге Childe, 1936/1981; и Renfrew, .1973: 29; Ср.
также Renfrew, 1972: 297--307). Существуют "свидетельства о разветвленных
