реакции последовательно вытеснялись благоприобретенными моральными правилами и
обычаями не потому, что люди понимали разумом, что они, эти правила и обычаи,
лучше. Просто, благодаря им, преодолевалась ограниченность непосредственного
восприятия отдельного человека, развивался расширенный порядок, а более
эффективное сотрудничество давало его участникам (как бы безрассудны они ни
были) возможность поддерживать существование большего числа людей и вытеснять
другие группы.
Механизм культурной эволюции не является дарвинистским
Наши рассуждения подводят нас к необходимости ближе рассмотреть эволюционный
подход к развитию культуры. С этой темой связан целый ряд очень интересных
вопросов, на многие из которых экономическая теория помогает взглянуть так,
как это редко удается сделать при помощи других дисциплин.
Существует огромная путаница в данном вопросе, и стоит немного коснуться его
хотя бы для того, чтобы заверить читателя, что мы не собираемся ее здесь
воспроизводить. Социал-дарвинизм, в частности, исходил из предположения, что
любой исследователь эволюции человеческой культуры должен пройти выучку у
Дарвина. Это мнение ошибочно. Я преисполнен восхищения перед Чарльзом
Дарвином, как и перед всяким, кому удалось первым разработать последовательную
(пусть и неполную) теорию эволюции в какой-либо области. Тем не менее,
приложив титанические усилия, чтобы продемонстрировать действие эволюции на
примере живых организмов, он убедил научный мир лишь в том, что было общим
местом в гуманитарных дисциплинах уже довольно давно: по меньшей мере, с 1787
года, когда сэр Уильям Джонс обнаружил поразительное сходство латыни и
греческого с санскритом и сделал вывод о происхождении всех "индо-германских"
языков от последнего. Этот пример напоминает нам, что дарвинистская, или
биологическая, теория эволюции не была ни первой, ни единственной теорией
подобного рода и что в действительности она просто-напросто стоит особняком и
кое в чем отличается от других концепций эволюции. Идея биологической эволюции
возникла в результате изучения процессов развития культуры, осознанных раньше,
-- процессов, ведущих к созданию таких институтов, как язык (труды Джонса),
право, мораль, рынок и деньги.
Таким образом, основная ошибка современной "социобиологии" заключается, может
быть, в предположении, что язык, мораль, право и тому подобное передаются в
ходе "генетических" процессов, которые раскрывает современная молекулярная
биология, а не являются продуктами эволюционного отбора, передающимися путем
обучения через подражание. Эта идея столь же ошибочна, как и прямо
противоположное ей представление, будто человек сознательно придумывал или
изобретал такие институты, как мораль, право, язык или деньги, и,
следовательно, может их усовершенствовать по своему желанию. Данное
представление происходит от суеверия, с которым приходилось бороться
эволюционной теории в биологии и суть которого в том, что у всякого порядка
должен существовать свой творец. И в этом случае снова оказывается, что
правильное объяснение находится между инстинктом и разумом.
Дело не просто в том, что в гуманитарных и общественных дисциплинах идея
эволюции возникла раньше, чем в естественных науках. Я готов даже доказывать,
что Дарвин позаимствовал основные идеи об эволюции из экономической теории.
Как показывают записные книжки Дарвина, он читал Адама Смита как раз в то
время (в 1838 году), когда формулировал свою собственную теорию (см.
приложение А). [См.: Howard E. Gruber, Darvin on Man: A Psychological Study of
Scientific Creativity, together with Darwin's Early and Unpublished Notebooks,
transcribed and annotated by Paul H. Barrett (New York: E. P. Dutton & Co.,
Inc, 1974), pp. 13, 57, 302, 305, 321, 360, 380. В 1838 г. Дарвин читал книгу
А. Смита "Эссе по философским проблемам" ("Essays on Philosophical Subjects")
с предисловием Дугалда Стюарта "О жизни и трудах автора" ("An Account of the
Life and Writings of the Author" London: Cadell and Davies, 1795, pp.
XXVI--XXVII). О работе Стюарта Дарвин отметил, что читал ее и что она "стоила
того, чтобы прочесть ее, поскольку в сжатом виде представляет взгляды Смита".
В 1839 г. Дарвин познакомился с книгой А. Смита "Теория нравственных чувств,
или Опыт исследования о законах, управляющих суждениями, естественно
составляемых нами сначала о поступках прочих людей, а за тем о наших
собственных, с присовокуплением рассуждения о происхождении языков", 10th ed.,
2 vols (London: Cadell & Davies, 1804). Однако свидетельств того, что Дарвин
читал "Исследование о природе и причинах богатства народов", не обнаружено. --
Прим. ред. амер. изд.] В любом случае работе Дарвина предшествовали длившиеся
уже несколько десятков лет (фактически столетие) исследования, посвященные
возникновению сложноорганизованных спонтанных порядков в ходе процесса
эволюции. Даже такие слова, как "генетический" и "генетика", превратившиеся
сегодня в специальные биологические термины, вовсе не были изобретены
биологами. Насколько мне известно, первым, кто заговорил о генетическом
развитии, был немецкий философ и историк культуры Гердер. Вновь мы встречаемся
с этой идеей у Виланда, и затем у Гумбольдта. Таким образом, современная
биология заимствовала понятие эволюции из исследований культуры, имеющих более
древнюю родословную. И хотя эти факты достаточно хорошо известны, о них, тем
не менее, почти всегда забывают.
Конечно, теория культурной эволюции (иногда ее называют психосоциальной,
сверхорганической или экосоматической эволюцией) и теория биологической
эволюции, пусть и аналогичные в некоторых важных аспектах, сходны отнюдь не во
всем. Как справедливо утверждал Дж. Хаксли, культурная эволюция -- "это
процесс, коренньм образом отличающийся от биологической эволюции, обладающий
собственными законами, механизмами, формами проявления, и необъяснимый с чисто
биологических позиций" (Huxley, 1947). Упомяну лишь несколько важных отличий.
Хотя в настоящее время биологическая теория исключает наследование
приобретенных признаков, все развитие культуры держится на подобном
наследовании -- не врожденных, а усвоенных признаков в виде правил,
регулирующих взаимоотношения индивидов. По терминологии, принятой сейчас среди
биологов, культурная эволюция имитирует (simulate) ламаркизм (Popper, 1972
<Поппер, 1983: 492>). Кроме того, культурная эволюция осуществляется через
передачу навыков и информации не от одних только биологических родителей
индивида, но и от несметного числа его "предков". Процессы, способствующие
передаче и распространению навыков культуры через обучение, как уже
отмечалось, также приводят к тому, что культурная эволюция развивается
несравненно быстрее, чем биологическая. Наконец, культурная эволюция
проявляется в основном в групповом отборе; вопрос о том, действует ли механизм
группового отбора также и в ходе биологической эволюции, остается открытым, но
мои выводы не зависят от его решения (Edelman, 1987; Ghiselin, 1969: 57--9,
132-3; Hardy, 1965: 153ff, 206; Mayr, 1970: 114; Medawar, 1983: 134--5; Ruse,
1982: 190--5, 203--6, 235--6).
Боннер не прав (1980:10), утверждая, что культура "имеет такой же
биологический характер, как любая функция организма, например, потоотделение
или локомоция". Наклеивать ярлык "биологического" на формирование традиций
языка, морали, права, денег, даже разума значит злоупотреблять терминами и
искажать теорию. Наследуемые нами генетические способности могут определять,
чему мы в состоянии обучиться, но, разумеется, не определяют, каким именно
традициям мы станем обучаться. То, чему мы обучаемся, не является даже
продуктом деятельности человеческого мозга. Не передающееся генетически нельзя
считать биологическим феноменом.
При всех различиях, любая эволюция, будь то культурная или биологическая, все
же представляет собой процесс непрерывного приспособления к случайным
обстоятельствам, к непредвиденным событиям, которые невозможно было
предсказать. В этом состоит еще одна причина, почему эволюционная теория в
принципе не может позволить нам рационально прогнозировать и контролировать
будущую эволюцию. Самое большее, на что она способна, -- это показать, каким
образом у сложноорганизованных структур вырабатываются способы корректировка
ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей
природе неизбежно остаются непредсказуемыми.
Упомянув о нескольких различиях между культурной эволюцией и эволюцией
биологической, я должен подчеркнуть, что в одном важном отношении они
совпадают: ни та, ни другая не знают ничего похожего на "законы эволюции" или
"незыблемые законы исторического развития" -- т. е. законы, определяющие,
через какие стадии или фазы непременно должны проходить продукты эволюции и
позволяющие предсказывать будущее развитие. Культурная эволюция не
детерминирована ни генетически, ни как-нибудь иначе, и выражается она в
многообразии, а не в единообразии. Философы, вслед за Марксом и Огюстом Контом
утверждающие, что наши исследования могут привести к установлению законов
эволюции, позволяющих предвидеть неизбежные будущие изменения, заблуждаются. В
прошлом эволюционные подходы к этике были дискредитированы главным образом
потому, что эволюцию ошибочно связывали с подобными якобы существующими
"законами эволюции", тогда как на самом деле теория эволюции должна,
безусловно, отвергать такие законы как нереальные. Я уже показал в другой
своей работе (1952), что для сложных явлений возможны лишь "структурные
предсказания" (pattern prediction), как я это называю, или "предсказания в
принципе".
Одна из главных причин рассматриваемого специфического заблуждения кроется в
смешении двух совершенно различных процессов, которые биологи определяют как
онтогенетический и филогенетический. Онтогенез это заранее предопределенное
развитие индивидуумов, т. е. такое, которое, безусловно, задано врожденными
механизмами, встроенными в геном клетки эмбриона. Филогенез, напротив, имеет
прямое отношение к эволюции, его сфера -- эволюционная история рода или вида.
В то время как биологи, с их профессиональной подготовкой, в принципе
застрахованы от подобной путаницы, несведущие в биологии исследователи данного
предмета часто оказываются жертвами собственного невежества и приходят к
"историцистским" идеям, подразумевающим, что механизм действия филогенеза
такой же, как у онтогенеза. Вполне убедительно опроверг эти историцистские
представления сэр Карл Поппер (1945, 1957),
В биологической эволюции и эволюции культуры есть и другие общие черты.
Например, обе они опираются на один и тот же принцип отбора -- принцип
выживания, или репродуктивного преимущества. Изменчивость, приспособление и
конкуренция образуют однотипные, по сути, процессы, сколь бы различными ни
были их конкретные механизмы (особенно если говорить о механизмах
размножения). Дело не только в том, что вся эволюция держится на конкуренции;
непрерывная конкуренция необходима даже для сохранения уже достигнутого.
Я хотел бы, чтобы теория эволюции рассматривалась в широком историческом
контексте, чтобы были поняты различия между биологической эволюцией и
эволюцией культурной, и был признан вклад общественных наук в наши знания об
эволюции. В то же время я не собираюсь оспаривать, что разработка дарвиновской
теории биологической эволюции со всеми ее ответвлениями является одним из
великих интеллектуальных достижений нашего времени -- достижением, позволяющим
нам совершенно по-новому смотреть на окружающий нас мир. Подтверждением ее
универсальности в качестве инструмента объяснения служат и недавние
исследования некоторых выдающихся ученых-физиков. Их работы показывают, что
идея эволюции ни в коей мере не ограничивается живыми организмами; скорее
эволюция начинается в каком-то смысле уже на уровне атомов, образующихся из
элементарных частиц. Таким образом, через многообразные процессы эволюции мы
можем объяснять как молекулы -- самые примитивные из сложных организмов, так и
