Исангарда она просто девочка, беззащитная и очень хорошенькая. Вон как он
на нее смотрит. Я тоже стал смотреть на Имлах, чтобы она не воображала,
что он на нее смотрит просто так. Пусть думает, что мы оба смотрим на нее
с надеждой.
Но она, оказывается, даже не замечала нас. Она побледнела и с
отрешенным видом повернулась к этим шипам спиной.
- Что с тобой? - Исангард очень удивился и хотел было взять ее за
руку, но я остановил его.
Она сложила ладони под подбородком, словно собирая в одно целое все
то немногое, что называется на земле "Имлах". Потом медленно развела
ладони, отдавая это целое окружающему миру. Губы ее были плотно сжаты, но
я уловил еле слышный шепот - то ли ветер прошелестел, то ли ее мысли,
которые она не могла удержать в тайне. Это было что-то вроде детской
считалочки:
Имлах - вздох,
Имлах - сон,
Имлах - мох Кукушкин Лен...
Пузыри в трясине надувались и вспыхивали радужными разводами, словно
чьи-то глаза, которые следили за нами с возрастающим неудовольствием.
Вырастая до размеров моего кулака, глаза эти лопались и тут же вздувались
снова, уже в другом месте.
- ...Имлах - мох Кукушкин Лен... - повторил голос и почти беззвучно
выдохнул или простонал: - ...а-а-а...
Она медленно осела на землю и откинулась назад, спиной на острые
шипы. От рук, от белых косичек побежала зелень, и через мгновение все эти
колючки были закрыты плотным, в несколько дюймов, слоем густого мха, в
котором покачивались тоненькие золотисто-коричневые цветочки.
Исангард смотрел на все это широко распахнутыми глазами.
- Что это, Кода? - спросил он шепотом и вцепился в мою руку.
- Рот закрой, - деловито сказал я. - Ты еще не понял? До чего ты
наивный, Исангард, просто удивляюсь. Она дурачит тебя, прикидывается
человеком, и тебе даже не приходит в голову заглянуть в ее мысли и
вычитать там как по-писаному, что ей уже лет двести, что она нелюдь и
много что еще...
- Я не читаю чужих мыслей, - заявил он, помрачнев.
Только подслушиваешь, подумал я и, ступив на мох, для верности
немного потоптался.
- Она превратилась, - сказал я. - Молодец девчонка! Тут мягко и шипы
не прокалывают. Лучше всего не идти, а катиться, так давление меньше.
Он все еще медлил.
- Не могу я, - признался он. - Боюсь сделать ей больно.
Стоя на мху, я не выдержал и заорал:
- Так выхода же другого нет! Гуманист нашелся...
По мху прокатился вздох, и он, наконец, решился. Придерживая меч и
мешок с нашим походным барахлом, он опустился на кромку мха и быстро, как
будто его запустили хорошим пинком, перекатился на другую сторону ловушки.
Я торжественно следовал за ним.
Да, молодец все-таки эта Имлах. Отбросила ложную гордость и показала,
кто она есть. Ведь даже от феи может быть толк, если, конечно, фея
постарается.
Мы выбрались на холм и почти сразу же нашли родничок. Вода в нем была
необыкновенно вкусной, и я надеялся, что она не содержит в себе яда. Я уже
рисовал себе в мыслях приятную картину, как мы тут отдыхаем и попиваем
чаек. Поэтому я, позабыв усталость, принялся помогать, распаковал вещи и
принес немного веточек, пока он валил высохшую елочку и отстругивал от
ствола щепу.
Мох все еще лежал, и никакой Имлах не было в помине.
- Может быть, с ней что-то случилось? - спросил Исангард, подвешивая
котелок над огнем.
- Дурак ты. Она фея, говорят же тебе. Что с ней сделается?
Мне почему-то не понравилось, что он так о ней беспокоится. Но он
меня не слушал. Встав на ноги, он обвел глазами лес и болото. Уже начало
темнеть, так что в сумерках он сумел разглядеть совсем немного.
- Ты последи за огнем, а я сейчас приду, - заявил он и потопал вниз,
к трясине. Я смотрел, как заваривается чай, и на минуту опять подвел палку
с висящим котелком над огнем, чтобы чай разок провернулся. Исангард
запрещает мне это делать, говорит, что так недалеко до наркомании, но по
мне, наркоманы - это те, кто не может жить без листьев ката, а чай - штука
невинная.
Из темной ложбинки донесся его вопль:
- Имлах!
В голосе было столько тревоги, что я чуть котелок не выронил.
За моей спиной что-то зашуршало. Я резко повернулся и сразу же
вытаращил глаза - желтые, круглые. Они всегда производят сильное
впечатление на незваных гостей. Даже если гости из нечисти. На севере
Пустынный Кода - весьма редкое явление, они все поначалу пугаются, потому
что не знают, чего от меня можно ожидать.
Но это была Имлах. Грязная, вся в лохмотьях, еле живая от усталости
и, по-моему, страшно смущенная.
- Явилась, - проворчал я, тоже почему-то чувствуя неловкость. И,
встав во весь рост, крикнул, обращаясь к ложбинке: - Исангард! Она здесь!
Он примчался почти в тот же миг, и физиономия у него была
встревоженная. Еще меньше мне понравилось, как он схватил ее за руки и,
слегка отстранив, принялся изучать взглядом ее многочисленные царапины.
- Эх, ты... - сказал он и ласково усадил ее на бревно возле нашего
костра. Он вытащил из сумки какую-то ветошь и принялся поливать ее чаем.
По его мнению, ссадины лучше всего промывать именно чаем.
- Я ведьма, - тихонько созналась она. - Ты уж прости, Исангард. Не
хотела тебе говорить.
- Не надо ничего говорить, - сказал он. - На самом деле все это
ерунда.
- Если хочешь знать, Имлах, - сказал я, - у Исангарда была одна
знакомая богиня.
Я думал, что Имлах завянет от этих моих слов, но она как будто их не
расслышала.
- Завтра я буду в полном порядке, - сказала она. - Шипы были здорово
ядовитые, но для мха неопасные. И для нечисти тоже. - Она слегка
покраснела под разводами грязи. - А вот человеку смерть. Я потом еле
содрала с себя отравленный мох... Ладно, это все мелочи. Главное - что мы
прошли.
- Главное даже не это, - негромко сказал Исангард, усаживаясь на
землю возле ее ног. Его темные глаза тихонько засветились. Такими они
становятся, когда он чует надвигающуюся опасность. В отличие от нормальных
людей, Исангард почему-то радуется, встречая на своем пути различные
неприятности. Он уверяет, что это разнообразит его монотонную жизнь.
- А что, по-твоему, главное, Исангард? - спросил я.
Ответ превзошел все мои наихудшие предположения.
- Главное, Кода, что мы теперь точно знаем: кому-то не нравится, что
мы идем этой дорогой. Значит, мы идем куда нужно.
- А... ты нашел себе занятие по душе? - горько произнес я. - Будешь
спасать неизвестно кого от неизвестно чего. А я только Пустынный Кода. Я
хочу нормально дожить до старости.
Он уже привык к тирадам подобного рода и перестал обращать на них
внимание. Я это знал и ворчал больше для порядка. Чтобы он не очень
расслаблялся.
Имлах задумчиво терла красочный кровоподтек на ноге пониже колена. Я
догадался почему-то, что он возник на том месте, где я потоптался,
доказывая Исангарду, что с девчонкой ничего не случится, если по ней
немного походить ногами.
Она заметила, как я смотрю на нее, и уши мои предательски покраснели.
А она засмеялась, как будто увидела нечто очень приятное, и погладила меня
по голове.
6. СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ
Я проснулся раньше всех. Эти двое, конечно, дрыхли. Исангард
развалился прямо на траве, положив под голову трухлявое бревно.
Представляю, как это возмутило обитавших там козявок. Исангард умеет спать
где угодно и сколько угодно. По-моему, он даже умеет отсыпаться впрок.
Утреннее солнышко еще не забралось под куст, избранный моим
другом-человеком в качестве резиденции. По Исангарду сновали какие-то
жуки, но подобные мелочи не могли разбудить этого упрямца. Имлах
прикорнула, завернувшись в его плащ. Во сне она трогательно посапывала.
Я назначил сам себя кухонным мужиком. Не гордый я и самоотверженный.
И настроение у меня было приличное, насколько это возможно в таком гиблом
месте. Болото осталось позади. После ловушки с шипами дорога пошла вверх и
вывела нас на берег лесной речки. Симпатичная такая черная речушка в густо
заросших берегах, вся покрытая пятнами кувшинок. Чем-то она очень
напоминала ленивого обожравшегося удава.
Я аккуратно сложил дрова, приготовленные с вечера Исангардом, поджег
их и повесил над огнем котелок. Утро занималось свежее, чудное, но я
заранее видел уже, что к полудню начнется невыносимая жара. Если бы
кто-нибудь поинтересовался моим самочувствием, то я сказал бы этому
благодетелю, что не выношу такой влажности. Подобная температура воздуха
для меня тьфу, но с влажностью здесь, на Южных Окраинах, просто форменный
караул.
Вода закипела. Я заварил чай, разлил его по кружкам и пристроил их
поближе к костру, чтобы не остывали, а в освободившемся котелке стал
варить кашу. Каша - гадость, это вам любой Пустынный Кода скажет. То ли
дело сочные листья какбатула, который растет в Певучих Песках. Что это
такое - объяснять бесполезно, если вы не пробовали. Но когда очень хочется
есть, то и каша пойдет, а с тех пор, как я связался с Исангардом, я
постоянно хочу есть.
Я заметил, что чай в одной из чашек потихоньку перекипает, и
отодвинул его подальше от костра. Невидимый в ярком утреннем свете огонь
потрескивал и обдавал сухим жаром мои колени, когда я присаживался рядом
на корточки. Река беззвучно струилась внизу, а синие стрекозы проносились
надо мной, прекрасные и чуткие, как стрелы.
Я позвал громким шепотом:
- Исангард!
Он тут же проснулся, лениво похлопал ресницами и сел. Первым делом
нашел глазами Имлах, а потом улыбнулся мне, приветливо и чуть-чуть
виновато. За это я его моментально простил и сказал довольно грубо, чтобы
он не воображал о себе лишнего:
- Иди умойся. Чучело.
Он легко встал, прошел мимо костра, сунул нос в котелок, где
булькала, плавилась и неудержимо пригорала каша, а потом, как был, в
одежде, рухнул с обрыва в воду. Я даже подскочил. Никогда не знаешь, чего
от него ожидать через минуту. Имлах беспокойно зашевелилась под плащом.
Из-под обрыва донесся его победный вопль. Так орут жители пустыни, когда
большой толпой гонят на смерть врага. Я уже привык к его отвратительным
манерам, которые он перенял у моих земляков за время пребывания в плену,
но Имлах, кажется, перепугалась до смерти. Бедняжка забыла о всякой
осторожности, и на меня обрушился поток ее бессвязных мыслей, и в каждой
бился страх.
- Не бойся ты, - снисходительно произнес я вслух, чтобы до нее скорее
дошло. - Мой друг пошел принять освежающую ванну. Надо же когда-то
привести себя в порядок. Не все могут жить растрепами, знаешь ли.
А вид у нее действительно был жалкий. К утру все ее синяки как
следует проявились, и девчонка приобрела сходство с пятнистой гиеной.
Несчастная такая, всклокоченная гиенка с испуганными глазами.
Исангард вылез на берег, жутко довольный собой. Вода текла с него,
как с водяного, с шеи свешивались склизкие водоросли - подцепил уже.
Темные глаза сияли.
- А там, оказывается, ключи подводные бьют, - сообщил он и, заливая
все вокруг, уселся возле костра прямо на землю. Он схватил голыми руками
кружку с горячим чаем, обжегся, тихо охнул, но кружки не выронил. Исангард
лучше руки себе сожжет, чем прольет чай. Морщась, он поставил ее обратно
на траву и стремительно приложил ладонь к мокрой одежде.
- Ну и дурак, - шепнул я.
- Иди лучше окунись, - предложил он. - А мы с Имлах доварим кашу. -
