Лохмор. Гномы. Реки. Ты таких никогда не видела.
Глазами, полными слез, Раварта посмотрела на бредившего
Хальдора и вышла, тихо притворив за собой дверь.
Часть шестая
СИД ИВОВЫЙ ПРУТ
20.
...И не было больше ничего, кроме этой глухой стены. Ни
пыльных лопухов, ни грязных досок с торчащими из них ржавыми
гвоздями толщиной в палец, ни этого незнакомого бледного и
тощего парня в окровавленной одежде, который последние свои
силы потратил на то, чтобы оттолкнуть от себя ее брата. Только
эта пустота в душе и приглушенная усталостью боль - больше
ничего, больше ничего.
Неудержимо подгибались колени. Теряя сознание, Альдис
опустилась на землю. Губы ее посерели, глаза запали. Смертная
усталость легла на ее лицо с резко выступившими скулами.
Гисли со страхом смотрел на это юное существо, наделенное
властью. Стена словно поглотила остаток ее сил. Красное платье с
горящими золотыми полосами бросало отсвет на ее щеки и
подбородок, и золотистые искры, дробясь, мелькали в ее туго
заплетенных волосах. Мастеру вдруг показалось, что девочка
сейчас умрет. Он выпустил мальчишку, которого удерживал, чтобы
тот не наделал глупостей, и повернулся к Хальдору.
Но Хальдора он не увидел. Полуоткрыв рот, Гисли уставился на
непробиваемые булыжники, на драный мох, словно не понимая, что
же такое он видит. Он не понимал. Зато понял барон. Ужас
предательства коснулся его, но не успел еще раздавить, и он
заметался, не зная, как избежать этого.
Он отшвырнул от себя мастера и бросился к Альдис. Прежде
чем Гисли успел его остановить, он схватил ее за плечи и начал
трясти. Он выкрикивал, глядя в ее безжизненные глаза и не
замечая, что она его не слышит, чтобы она вставала, немедленно
вставала и принималась за дело. Он ругался грязнейшими словами,
которые перенял от Хальдора, так что даже мастеру Гисли стало
не по себе. Альдис молчала и не шевилилась, а он несколько раз
ударил ее, прежде чем Гисли успел отнять у него девочку. Губы
Альдис распухли, как после слез. Мастер бережно взял ее руку в
свою и, держа за запястье, обратил к барону маленькую, еще
детскую ладонь Альдис. Барон невольно содрогнулся, увидев, во
что превратились ее ладони - сплошной ожог, ни одного живого
места. Он закрыл лицо руками и съежился, сидя на толстом слое
хвои. Ему было ни хорошо, ни плохо, он словно исчез, и не
хотелось продолжать жить.
Он не заметил, когда они ушли. Он просто поднял голову и
увидел, что остался возле стены один. Он встал. Он знал не хуже
других, что здесь нет ни входа, ни выхода, что стена эта глухая. А
лестница осталась там, по ту сторону, спрятанная в грязной траве.
Они так и не успели до нее добраться. Но ему нужно было что-то
делать - немедленно, сию секунду. И он встал и пошел вокруг
стены. Продираясь сквозь бурелом, он обошел ее лесом, в
отчаянной тайной надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. Ему
нужно было увидеть своими глазами, что выхода нет. Изорвав
одежду и исцарапав руки, он в этом убедился. И только тогда,
словно дочитав страницу, он до конца понял смысл того, что с ним
произошло.
Одни птицы сменились другими, и по их голосам он догадался,
что наступил вечер. Стена стояла незыблемо, поросшая мелкой
дрянью, повернувшись спиной к веселому празднику лета. И там, за
стеной, был Хальдор.
Когда они смешивали кровь, им казалось, что это просто
ритуал, игра для двух мальчишек, которым захотелось скрепить
союз, как положено и запугать самих себя. Друзьями после этого
они действительно не стали. Хальдор продолжал упорно говорить
барону "вы" и безмолвно злился на самого себя за это. Ему намного
легче было бы стать барону слугой, а не братом. Он попрежнему
был таким, каким его сделала городская окраина, - нервным, злым
и самолюбивым. Но пути назад не было. Кровь смешалась. И сейчас
это не давало мальчику уйти.
Он покружил немного по поляне. К мукам совести прибавились
муки голода и на время заглушили душевные терзания. Он порыскал
в траве и нашел нетронутые плантации земляники. Ягоды росли
длинные и тощие. Барон ел их, пока его не затошнило, после чего
растянулся прямо на земле, подгребая под себя хвою. Мысль о том,
чтобы вернуться домой, даже не пришла ему в голову. Он сам не
заметил, как уснул, сжимая в кулаке еловую шишку. На загорелом
запястье белела полоска - шрам от ножа.
Под утро он замерз и заворочался. В ушах у него звенела медь,
как будто кто-то тихонько ударял рукояткой меча в большой гонг.
Он мотнул головой, но звон не смолкал. Медь пела и пела красивым
женским голосом, настойчиво, с одной и той же интонацией, раз за
разом повторяя что-то, пока он не понял, наконец, что это имя. И
словно обрадовавшись тому, что он догадался, певучая медь
отчетливо произнесла так, чтобы не оставалось никаких сомнений:
"Фейдельм..."
И он проснулся. Утро сверкало вокруг, неправдоподобно
прекрасное. Солнце только-только поднялось, протискивая сильные
и ласковые лучи между деревьями, и мальчик подставил им лицо.
Но странный сон не отпускал его. Медное, певучее имя продолжало
звучать у него в ушах.
"Фейдельм, Фейдельм..."
Фейдельм, владычица сида Ивовый Прут. Он никогда не видел
ее. Но, как и все в Лесу на Северном Берегу, барон знал, что она
оградила свои владения тонкой ивовой веткой, перед которой в
страхе останавливались злые тролли и недобрые люди, не в силах
преодолеть эту хрупкую преграду.
Фейдельм учила лесных детей - поколение за поколением они
приходили к ней и навсегда запоминали ее первую и главную
заповедь: "Каждый из нас заключает в себе Вселенную, подобно
тому, как Вселенная заключает в себе всех нас". И когда она
произносила это - каждый год, в день весеннего равноденствия,
стоя среди детей на развалинах древнего святилища, хотелось
сказать: "Вселенная по имени Фейдельм". Потому что так оно и
было.
Она учила их книгам и музыке, оружию и тайнам лесной
жизни, но прежде всего - она учила их жить в этом мире и
чувствовать те нити, которые незаметно, но накрепко связали все
со всем.
"Фейдельм..."
Имя встепенулось в последний раз и медленно ушло,
растворяясь в тишине.
Барон встал. Ноги онемели от холода. Ничего, сейчас он
пойдет и по дороге согреется. Он был уверен, что Фейдельм ждет
его - настолько уверен, словно она пригласила его лично.
На душе у него внезапно посветлело. Фейдельм - мудрость и
тепло, она спасет, она вытащит его из этого мрака.
Ободрав с куста неспелые еще орехи, он заглушил противное
голодное нытье в животе и торопливо пошел на запад, чувствуя на
затылке горячий солнечный луч.
20.
Зеленые холмы, щедро поросшие травой и кустами,
перекрывали один другой, и горизонт казался подвижным. Иногда
среди холмов синими пятнами мелькали незабудки - там, в
низинках, собиралась вода. Над холмами ласково и сильно светило
солнце северного лета.
В душе барона почему-то начала расти тревога. Он видел уже
впереди цель своего пути - сид Ивовый Прут. И чем ближе он
подходил. тем страшнее ему становилось.
Трава до пояса вымочила его росой. В сандалиях хлюпало.
Низины одуряюще пахли белыми цветами. Барон собрал все свое
мужество и, продираясь через сплетающиеся травы. поднялся на
холм.
И остановился, щуря серые глаза.
На разбросанных каменных плитах с полустертыми надписями,
на корягах, прямо на траве, с удобствами и без, располагались
жители Леса. Он не ожидал увидеть здесь такое количество
зрителей. Он ощутил толчок крови - мягкий, но очень настойчивый
и сильный, в глазах у него потемнело, в ушах резко зазвенело,
словно по струне повели бесконечным смычком.
Так вот оно что! Фейдельм и не собиралась спасать его.
Великий Один, разве можно спасти человека от его собственных
поступков!
Он заставил себя осмотреться по сторонам. Сам сид был слева
- знаменитый прут ивы белел на фоне яркой зелени, словно
ниточка. На холмах буйствовала трава середины лета.
Единственное дерево - дуб - вцепилось в склон, и треснувшая
ветка, мощная, как целое дерево, повисла, спускаясь к земле, на
перекрученных канатах древесины. Барон прижался спиной к
теплой, еле заметно вздыхающей коре, и на мгновение ему стало
легче.
На холме собрались все, кого он знал с детства и о ком только
слышал. Здесь были тролли, непривычно серьезные, старательно
соблюдающие правила хорошего тона, - Длинная Ветка с одной,
зато огромной плоской ногой; Форайрэ, известный своей глупостью,
одетый в клетчатую юбку и моргавший всеми тремя глазами;
долговязый белобрысый Алунд с красными глазками-щелками,
толстяк Тефлон, рыжеволосый и с бородавкой на носу. Рядом
примостился старый трухлявый пень, к которому они изредка
обращались с вопросами, именуя его "Шамот".
Гномы, успевшие перессориться друг с другом и с целым
светом, расположились довольно плотной компанией, но так, чтобы
их глаза не видели друг друга. Лоэгайрэ попытался пристроить у
себя на голове недавно украденную фуражку с блестящим
украшением на лбу, напоминающим краба. Барон заметил Лохмора,
тесно прижавшегося боком к ноге смуглого охотника. Оба они
стояли несколько в стороне.
Она появилась словно ниоткуда. Тролли расступились,
пропуская ее вперед, и в их причудливой толпе возникла невысокая
худенькая девушка с прямыми плечами. Ослепительно белое платье
падало до самой земли, скрывая ноги, но почему-то сразу
становилось ясно, что девушка идет босиком. Руки ее уже
покрылись золотистым загаром и были почти одного цвета с
берестяными браслетами, застегнутыми выше локтя и украшенными
бисером, бахромой и кусочками меха. Две золотисто-рыжих косы
были уложены вокруг ушей, как бараньи рога, а третья падала на
спину, перевязанная золотой ниткой.
Она подняла глаза, казавшиеся черными в тени ресниц, и
взглянула на солнце, не щурясь. Мальчик увидел, что они стали
ярко-зелеными, редкого цвета болотной травы. Он не смог бы
описать ее лица, озаренного этими глазами. Он даже не понял,
красива ли она.
Фейдельм тихо, грустно смотрела на него, и он сжался,
опустив голову. Он вдруг вспомнил, как Хальдор боялся его
доброты и как он не понимал тогда, что можно бояться тех, кто не
желает тебе зла.
Фейдельм спросила негромко, но так, что услышали все:
- Ты - барон Хельги из Веселой Стражи?
- Да, - сказал барон.
Она еще раз посмотрела на него, словно выискивая с нем
сходство с кем-то знакомым, и он вспомнил, что Фейдельм
воспитала его мать. Это было уже невыносимо - думать о
родителях, и он бы заревел в три ручья, если бы она не заговорила
снова:
- Во все века в Лесу существовал запрет - запрет на Светлый
Город. Никто из нас не должен приближаться к стене, а уж тем
более - перебираться через нее.
- Мне же никто не говорил! - крикнул барон и тут же
замолчал.
Фейдельм спокойно продолжала:
- Я не знаю, каким образом в Лесу оказался человек из
Светлого Города. Этого быть не должно. Ничего хорошего прийти к
нам оттуда не могло. Я не хочу никого наказывать. Я не для того
просила вас собраться, друзья мои. Мне нужен ваш совет. Этот
мальчик стал братом Хальдору из Светлого Города, он пошел с ним
вместе за стену и бросил его там раненого, когда они пытались
выбраться обратно. Я считаю, что он принес на Северный Берег
зло, и на чью голову оно теперь обрушится - неизвестно.
Барон почувствовал, что от страха у него немеют руки. Он
стоял, откинув голову и касаясь дерева макушкой, и почти не
дышал. Небо висело над ним совсем низко, и облака проплывали
так, что до них, казалось, можно дотянуться.
Лоэгайрэ с чувством произнес:
- Барон - умный, добрый мальчик... Я хорошо знаю его
родителей, тоже очень приличные люди...
Тролль Форайрэ пробасил:
- Что же теперь делать с этим Светлым Городом?
Видимо, вопрос о Городе волновал многих, потому что собрание
зашумело, позабыв на время о бароне.
- Стереть с лица земли! - пискнул трухлявый Шамот, и все
