знаю...
Исангард молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в
своей памяти и выдавил:
- Вонючее оно...
Исангард помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть
на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Исангард сказал:
- Убирайся отсюда... Смотреть на тебя противно.
Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре
стороны, пока Исангард не топнул ногой и не заорал на него,
окончательно потеряв терпение:
- Убирайся, я сказал!
Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через
секунду мы услышали топот - он удирал от нас со всех ног.
Исангард плюнул.
- Давайте спать, - предложил он и тут же начал
устраиваться.
Я долго еще смотрел, как догорает костер. Слишком много чая
я выпил. Спать совсем не хотелось. Имлах тоже долго не могла
уснуть. "Ну вот, - подумал я специально для нее, - удав какой-то
ядовитый... Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?"
Имлах не ответила.
Глава седьмая
МЫ ВСТРЕЧАЕМ ЧАРОДЕЯ
Прошел еще один день. Мы были все еще живы. Из чистого
упрямства Исангард не хотел поворачивать назад. Кроме того, как
я понимаю, его терзало любопытство, Ах, как это, право, интересно
- угробиться, но перед смертью все же выяснить, кому и с какой
стати не понравилось, что он решил прогуляться здесь в компании
своих друзей?
Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже
не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине.
Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас
дождем - жары как не бывало. Идти стало намного легче. Но
послабление со стороны природы вовсе не означало, что хозяева
Южных Окраин откажутся от мысли нас прикончить.
- Вон, впереди, видишь дерево? - сказал мне Исангард.
Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-
то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только
одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал
Исангард.
- Вот там мы передохнем, - сказал он.
Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с
Исангардом спорить не приходится. Даже Имлах идет молча, а мне,
разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало
показывать свою слабость. Я поплелся дальше. Когда конец пути
виден, идти все-таки легче.
- Знаешь, Исангард, - сказал я в порыве доброго чувства. -
Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.
Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не
обижаться. Привычка смеяться не вовремя - не самая худшая из
его привычек.
Ромашки пахли оглушительно. У меня от них, по-моему,
аллергия на ухе вскочила. Я отчаянно поскреб ухо пальцем. "Это у
тебя от грязи", - злорадно подумала Имлах. Я обернулся и
посмотрел на нее в упор. Светлые жесткие волосы торчат, как
перья, из-под мятого чепчика, нежно-лиловое пятно синяка
расплывается по левой скуле, рубашка изодрана в клочья и вся в
потеках пота... Очень мило выглядит единственная дама в
экспедиции.
- Ты бы хоть иголку с ниткой себе соорудила, - сказал я, не
снисходя до телепатии. - Оборванка. Стыдно рядом с таким
пугалом в приличном обществе показаться.
- Ненавижу домашнее хозяйство, - ответила Имлах. - Пора
бы уж это усвоить, Кода.
А кто его любит, подумал я, пожал плечами и отвернулся.
Имлах за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть
краснеет, если ей так хочется.
Я прикинул расстояние от нас до дерева - скоро ли
обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.
Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже
осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер.
Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь,
а они уже шумят, работают на публику. Хотя в целом деревья,
насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не
только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.
Так вот, наше дерево зашумело и, как мне показалось, запело
на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма - от
самых низких нот до самых высоких - и оборвалось яростным
визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг,
поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась
полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура.
Если судть по внешнему облику, это был человек, уже немолодой,
оч ень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый
четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на
бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в
голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно,
скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были
закрыты.
- Вот этого нам и не хватало, - пробормотал Исангард.
Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я
почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с
недобрым интересом. Ветер снова зашумел в высоте. Существо
вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один. Бесцветный
голос произнес:
- Ты Исангард из аланов, явился сюда незваным и творишь
беззакония. Ты умрешь.
Оно протянуло руку и, не глядя, указало на моего Исангарда. Я
похолодел. Кем бы оно ни было, это существо - чародеем, духом
дерева, оборотнем - человеку против него не выстоять. Я даже
присел от волнения и крикнул:
- Беги!
Исангард сказал:
- Все в порядке, малыш.
Он даже не посмотрел на меня. Спокойными темными глазами
он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей
точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых
неуловимых черт, очень напоминало человека. "Убьет... Оно убьет
его!" - в панике подумала Имлах. "Без тебя тошно", - мысленно
огрызнулся я. Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся.
Имлах стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше
не слышал, чтобы визжали про себя. Хорошо, что Исангард не
умеет читать мыслей, подумал я - уже в который раз.
Он обнажил свой меч. Тот самый, который называл своей
подругой и которому дал имя своей матери. Сталь радостно
вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая нота.
Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось
запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и
слов-то нет, один только яростный клич. Что-то вроде: "Аой!"
Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Имлах, потому
что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для
меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом,
о себе, я стал переживать за Исангарда. Синий чародей был выше
его на целую голову, и меч его был длиннее, чем "спада" моего
друга. Исангарда такие мелочи не смущали. Атвейг была ему по
руке, а что касается роста, то, как правило, противников себе по
росту он никогда и не встречал. Но негодяй, который отсиживался
в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.
- Имлах, - сказал я, - ты можешь что-нибудь сделать?
Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так
резко она мотнула головой.
- Очень сильный защитный наговор. Не пробиться. Он
заговорен от мужчины, женщины или ребенка, от всякой нечисти,
от белой и черной руки... - Она вглядывалась в высокую фигуру с
мечом, которая наступала, все время наступала, методически и
хладнокровно пытаясь убить Исангарда. Больше это чудище,
похоже, ничем в жизни не интересовалось. Имлах, слегка щуря
глаза, перечисляла наложенные на него заклятия, считывая их с
чародея, как с листа бумаги. - ...От живых и от мертвых, от
порождений болот, рек и озер, и водных ключей из-под земли; от
детей леса, луга и поля и человеческого жилья; от дикого отродья
безводной пустыни...
Мы переглянулись. Имлах покраснела, как будто ляпнула что-
то неприличное. Вечно меня называют "отродьем". Слов других
нет, что ли? И все-таки приятное чувство шевельнулось во мне: я:,
стало быть, представляю опасность, если даже на Южных
Окраинах меня не забыли включить в заговор.
- Чему радуешься? - укоризненно сказала Имлах. -
Тщеславный ты эгоист, Кода. Теперь и ты не сможешь помочь...
- Сила не только в магии, - проворчал я. - Магия - это
как арбалет. Лишь бы в руки попала, а там уж любой дурак сумеет
выстрелить.
- А что у тебя есть, кроме магии? Без нее ты ничто. Так,
зверек, не лучше тушканчика.
За "тушканчика" она еще схлопочет - в другом месте и
вдругое время. Пока я ограничился тем, что посмотрел прямо в ее
бесстыжие глаза и небрежно заметил:
- Кроме магии, дитя мое, существует ещ^$& ин е Онк уже собиралась сказать, что интеллект, может быть, где-
то и существует, только не в моей лопоухой башке, катиться, так ^$&вместо этого
вдруг вскрикнула:
- Он же ранен!
Медлить больше было нельзя. Я сказал:
- Ты слышала пение перед началом боя?
Она кивнула.
- Кто это пел?
- Атвейг.
- Какая еще Атвейг? - спросила она, как мне показалось,
ревниво.
- Меч Исангарда. Атвейг не мужчина, не женщина, не
ребенок... Она не живая, но и не мертвая...
Как бы подтверждая мои слова, Исангард неожиданно нанес
чародею сильный удар и задел его, потому что раздался злобный
крик.
- Думай о его мече, - торопливо сказал я. - Вложи свои
силы в него. Попробуй, Имлах.
Она прикусила губу. Я видел, как она пытается слить свои
силенки с полоской стали, мелькавшей в руках человека. Я так и
не понял, удалось ей это, или же Исангарду не потребовалась
посторонняя помощь, но чародей упал, заливваясь кровью, густой,
бурого цвета. Мы с Имлах подбежали к нему. Исангард стоял над
колдуном, расставив ноги, опустив меч к горлу побежденного.
Волосы его слиплись от пота, а ввалившиеся, тонущие в тени глаза
были неподвижны.
Чародей дышал с трудом и все время косил глаза на меч,
приставленный к его горлу. Физиономия у него была гнусная -
словно на достаточно уродливую рожу натянули чулок.
- Убери меч, - сказал он гулким голосом, и я услышал
отзвуки хроматической гаммы, пробежавшей по дереву, когда оно
отворялось.
Исангард словно не расслышал.
- Убери меч! - взвизгнул колдун.
- Я не собираюсь убивать тебя, - спокойно отозвался
Исангард, однако не шевельнулся.
- Это оружие может выйти из-под твоей власти, - сказал
колдун. Он просто посинел от страха, и в глубине души я его
понимал.
- Может быть, и Атвейг не захочет убивать, - сказал
Исангард. - Ты знаешь, о чем я хочу спросить тебя?
Колдун немного помолчал. Глаза его опять съехались к
переносице. Атвейг шевельнулась в руке Исангарда. Тогда колдун
поспешно произнес:
- Спрашивай.
- Кто были те люди, что напали на нас у реки?
- А, это... - Мне показалось, что колдун вздохнул с
облегчением. Рано обрадовался. - Это местные жители. Те, что
приспособились к новым условиям.
- Новые условия - твоих рук дело?
- Отчасти.
- Кто вы такие?
- Мы разные, - уклончиво сказал колдун.
- Вас много?
- Нет. Честное слово, нет.
- Что вам нужно?
- Сущий пустяк. Мы следим за тем, чтобы все оставалось, как
есть.
Исангард сделал вид, что теряет терпение. На самом деле -
это я хорошо знал - он мог задавать вопросы часами, вытягивая
нужные ему сведения по капле.
- Что такое Чудовище?
Колдун немного помолчал, потом пробормотал с тяжелым
вздохом:
- У Южных Окраин есть ключ...
Удивительно однообразны эти мрачные истории, думал я,
слушая чистосердечные признания колдуна. Однообразны, как сама
жизнь.
Люди утратили священные руны, выбитые на клинке, который
здесь именовали "Мечом Виланда". Исангард, будучи начисто
лишен романтической жилки, даже не поинтересовался, кто такой
Виланд. Только вернув этот меч, можно спасти Южные Окраины от
окончательного вырождения. Чудовище Южных Окраин, гигантский
змей, похитило вышеупомянутый тесак, обвилось вокруг него
кольцами и неусыпно стережет. Никто не знает, когда и по чьей
вине это произошло. Хранители меча жили в лесном доме, на краю
