Только подслушиваешь, подумал я и, ступив на мох, для
верности немного потоптался.
- Она превратилась, - сказал я. - Молодец девчонка! Тут
мягко и шипы не прокалывают. Лучше всего не идти, а катиться, так
давление меньше.
Он все еще медлил.
- Не могу я, - признался он. -Боюсь сделать ей больно.
Стоя на мху, я не выдержал и заорал:
- Так выхода же другого нет! Гуманист нашелся...
По мху прокатился вздох, и он, наконец, решился.
Придерживая меч и мешок с нашим походным барахлом, он
опустился на кромку мха и быстро, как будто его запустили
хорошим пинком, перекатился на другую сторону ловушки. Я
торжественно следовал за ним.
Да, молодец все-таки эта Имлах. Отбросила ложную гордость и
показала, кто она есть. Ведь даже от феи может быть толк, если,
конечно, фея постарается.
Мы выбрались на холм и почти сразу же нашли родничок. Вода
в нем была необыкновенно вкусной, и я надеялся, что она не
содержит в себе яда. Я уже рисовал себе в мыслях приятную
картину, как мы тут отдыхаем и попиваем чаек. Поэтому я, позабыв
усталость, принялся помогать, распаковал вещи и принес немного
веточек, пока он валил высохшую елочку и отстругивал от ствола
щепу.
Мох все еще лежал, и никакой Имлах не было в помине.
- Может быть, с ней что-то случилось? - спросил Исангард,
подвешивая котелок над огнем.
- Дурак ты. Она фея, говорят же тебе. Что с ней сделается?
Мне почему-то не понравилось, что он так о ней беспокоится.
Но он меня не слушал. Встав на ноги, он обвел глазами лес и
болото. Уже начало темнеть, так что в сумерках он сумел
разглядеть совсем немного.
- Ты последи за огнем, а я сейчас приду, - заявил он и
потопал вниз, к трясине. Я смотрел, как заваривается чай, и на
минуту опять подвел палку с висящим котелком над огнем, чтобы
чай разок провернулся. Исангард запрещает мне это делать,
говорит, что так недалеко до наркомании, но по мне, наркоманы -
это те, кто не может жить без листьев ката, а чай - штука
невинная.
Из темной ложбинки донесся его вопль:
- Имлах!
В голосе было столько тревоги, что я чуть котелок не выронил.
За моей спиной что-то зашуршало. Я резко повернулся и сразу
же вытаращил глаза - желтые, круглые. Они всегда производят
сильное впечатление на незваных гостей. Даже если гости из
нечисти. На севере Пустынный Кода - весьма редкое явление, они
все поначалу пугаются, потому что не знают, чего от меня можно
ожидать.
Но это была Имлах. Грязная, вся в лохмотьях, еле живая от
усталости и, по-моему, страшно смущенная.
- Явилась, - проворчал я, тоже почему-то чувствуя
неловкость. И, встав во весь рост, крикнул, обращаясь к
ложбинке:- Исангард! Она здесь!
Он примчался почти в тот же миг, и физиономия у него была
встревоженная. Еще меньше мне понравилось, как он схватил ее за
руки и, слегка отстранив, принялся изучать взглядом ее
многочисленные царапины.
- Эх, ты... - сказал он и ласково усадил ее на бревно возле
нашего костра. Он вытащил из сумки какую-то ветошь и принялся
поливать ее чаем. По его мнению, ссадины лучше всего промывать
именно чаем.
- Я ведьма, - тихонько созналась она. - Ты уж прости,
Исангард. Не хотела тебе говорить.
- Не надо ничего говорить, - сказал он. - На самом деле
все это ерунда.
- Если хочешь знать, Имлах, - сказал я, - у Исангарда
была одна знакомая богиня.
Я думал, что Имлах завянет от этих моих слов, но она как
будто их не расслышала.
- Завтра я буду в полном порядке, - сказала она. - Шипы
были здорово ядовитые, но для мха неопасные. И для нечисти тоже.
- Она слегка покраснела под разводами грязи. - А вот человеку
смерть. Я потом еле содрала с себя отравленный мох... Ладно, это
все мелочи. Главное - что мы прошли.
- Главное даже не это, - негромко сказал Исангард,
усаживаясь на землю возле ее ног. Его темные глаза тихонько
засветились. Такими они становятся, когда он чует надвигающуюся
опасность. В отличие от нормальных людей, Исангард почему-то
радуется, встречая на своем пути различные неприятности. Он
уверяет, что это разнообразит его монотонную жизнь.
- А что, по-твоему, главное, Исангард? - спросил я.
Ответ превзошел все мои наихудшие предположения.
- Главное, Кода, что мы теперь точно знаем: кому-то не
нравится, что мы идем этой дорогой. Значит, мы идем куда нужно.
- А... ты нашел себе занятие по душе? - горько произнес я.
- Будешь спасать неизвестно кого от неизвестно чего. А я только
Пустынный Кода. Я хочу нормально дожить до старости.
Он уже привык к тирадам подобного рода и перестал обращать
на них внимание. Я это знал и ворчал больше для порядка. Чтобы
он не очень расслаблялся.
Имлах задумчиво терла красочный кровоподтек на ноге пониже
колена. Я догадался почему-то, что он возник на том месте, где я
потоптался, доказывая Исангарду, что с девчонкой ничего не
случится, если по ней немного походить ногами.
Она заметила, как я смотрю на нее, и уши мои предательски
покраснели. А она засмеялась, как будто увидела нечто очень
приятное, и погладила меня по голове.
Глава шестая
СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ
Я проснулся раньше всех. Эти двое, конечно, дрыхли. Исангард
развалился прямо на траве, положив под голову трухлявое бревно.
Представляю, как это возмутило обитавших там козявок. Исангард
умеет спать где угодно и сколько угодно. По-моему, он даже умеет
отсыпаться впрок. Утреннее солнышко еще не забралось под куст,
избранный моим другом-человеком в качестве резиденции. По
Исангарду сновали какие-то жуки, но подобные мелочи не могли
разбудить этого упрямца. Имлах прикорнула, завернувшись в его
плащ. Во сне она трогательно посапывала.
Я назначил сам себя кухонным мужиком. Не гордый я и
самоотверженный. И настроение у меня было приличное, насколько
это возможно в таком гиблом месте. Болото осталось позади. После
ловушки с шипами дорога пошла вверх и вывела нас на берег
лесной речки. Симпатичная такая черная речушка в густо заросших
берегах, вся покрытая пятнами кувшинок. Чем-то она очень
напоминала ленивого обожравшегося удава.
Я аккуратно сложил дрова, приготовленные с вечера
Исангардом, поджег их и повесил над огнем котелок. Утро
занималось свежее, чудное, но я заранее видел уже, что к полудню
начнется невыносимая жара. Если бы кто-нибудь поинтересовался
моим самочувствием, то я сказал бы этому благодетелю, что не
выношу такой влажности. Подобная температура воздуха для меня
тьфу, но с влажностью здесь, на Южных Окраинах, просто
форменный караул.
Вода закипела. Я заварил чай, разлил его по кружкам и
пристроил их поближе к костру, чтобы не остывали, а в
освободившемся котелке стал варить кашу. Каша - гадость, это
вам любой Пустынный Кода скажет. То ли дело сочные листья
какбатула, который растет в Певучих Песках. Что это такое -
объяснять бесполезно, если вы не пробовали. Но когда очень
хочется есть, то и каша пойдет, а с тех пор, как я связался с
Исангардом, я постоянно хочу есть.
Я заметил, что чай в одной из чашек потихоньку перекипает, и
отодвинул его подальше от костра. Невидимый в ярком утреннем
свете огонь потрескивал и обдавал сухим жаром мои колени, когда
я присаживался рядом на корточки. Река беззвучно струилась
внизу, а синие стрекозы проносились надо мной, прекрасные и
чуткие, как стрелы.
Я позвал громким шепотом:
- Исангард!
Он тут же проснулся, лениво похлопал ресницами и сел.
Первым делом нашел глазами Имлах, а потом улыбнулся мне,
приветливо и чуть-чуть виновато. За это я его моментально простил
и сказал довольно грубо, чтобы он не воображал о себе лишнего:
- Иди умойся. Чучело.
Он легко встал, прошел мимо костра, сунул нос в котелок, где
булькала, плавилась и неудержимо пригорала каша, а потом, как
был, в одежде, рухнул с обрыва в воду. Я даже подскочил. Никогда
не знаешь, чего от него ожидать через минуту. Имлах беспокойно
зашевелилась под плащом. Из-под обрыва донесся его победный
вопль. Так орут жители пустыни, когда большой толпой гонят на
смерть врага. Я уже привык к его отвратительным манерам,
которые он перенял у моих земляков за время пребывания в плену,
но Имлах, кажется, перепугалась до смерти. Бедняжка забыла о
всякой осторожности, и на меня обрушился поток ее бессвязных
мыслей, и в каждой бился страх.
- Не бойся ты, - снисходительно произнес я вслух, чтобы до
нее скорее дошло. - Мой друг пошел принять освежающую ванну.
Надо же когда-то привести себя в порядок. Не все могут жить
растрепами, знаешь ли.
А вид у нее действительно был жалкий. К утру все ее синяки
как следует проявились, и девчонка приобрела сходство с
пятнистой гиеной. Несчастная такая, всклокоченная гиенка с
испуганными глазами.
Исангард вылез на берег, жутко довольный собой. Вода текла с
него, как с водяного, с шеи свешивались склизкие водоросли -
подцепил уже. Темные глаза сияли.
- А там, оказывается, ключи подводные бьют, - сообщил он
и, заливая все вокруг, уселся возле костра прямо на землю. Он
схватил голыми руками кружку с горячим чаем, обжегся, тихо
охнул, но кружки не выронил. Исангард лучше руки себе сожжет,
чем прольет чай. Морщась, он поставил ее обратно на траву и
стремительно приложил ладонь к мокрой одежде.
- Ну и дурак, - шепнул я.
- Иди лучше окунись, - предложил он. - А мы с Имлах
доварим кашу. - Он обернулся. - Имлах! Ты где? Имлах!
- Я здесь, - негромко отозвалась она неизвестно откуда. -
Я... мох...
- Иди завтракать, мох, - сказал он, как ни в чем не бывало.
Можно подумать, он встречает таких девиц ежедневно.
- Я некрасивая, - пропищала она жалобно. - Я нелюдь.
Мне двести восемь лет.
- Дуреха ты, - сказал Исангард в пустоту очень ласково.
Такое с ним редко случается. Обычно он ругается, как последний
работорговец, если, помилуй Зират-Диннин, завтрак почему-либо
задерживается.
Я не понял, откуда она появилась. Она просто встала с земли и
сделала вид, что ничего особенного не произошло. Мало ли какие
вещи по неосмотрительности случаются. Вот, нечаянно
превратилась в мох.
Я сердито бросил ей ложку. "Кокетка противная", - подумал
я. Она в ответ только посмотрела на меня умоляюще.
Мы начали есть, сталкиваясь ложками в тесном котелке. Каша
была с дымком, довольно вонючая. К тому же, из костра в нее
насыпался пепел и даже какая-то обгоревшая веточка хрустнула на
зубах. И все потому, что Исангард утопил крышку от котелка. Был
такой прискорбный случай, еще давно.
Мы уже приступали к чаепитию, когда кусты на берегу
зашевелились и оттуда высунулись морды.
Сначала одна.
Потом сразу десять.
От неожиданности Исангард откусил кусок своей деревянной
ложки, которая в тот момент, к несчастью, оказалась у него во
рту.
Морды были человеческие. Тупые, целеустремленные, с
безмозглыми, горящими взорами. Все они были абсолютно
одинаковые, как будто их одна мама родила и одна нянька
воспитала. Я не понял даже, люди это или все-таки не совсем
люди. Может быть, и люди, только совершенно отупевшие от
единственной мысли, которая засела в их куцых мозгах в качестве
смысла жизни: никого не пускать за реку. Не знаю уж, кто их так
изуродовал. Вид у них был жуткий, и я перетрусил. На моем месте
любой Пустынный Кода уже давно ударился бы в бегство, и то, что
я все еще стоял и смотрел, как они лезут из кустов и
выстраиваются на берегу, было уже само по себе героизмом.
Ни одной связной мысли от кустов не доносилось. "Убить...
Убить..." Надоело даже слушать. А они все лезли и лезли. По-
моему, там притаилась целая армия.
Исангард вскочил, оттолкнул Имлах, которая исчезла под
обрывом, и бросился к своему оружию. Дохлое дело, вяло подумал
я, они его прикончат. Он может быть богом войны, хоть самим
Нергалом, они его просто задавят численностью. Их было уже
около сотни. Кто знает, может быть, это были местные жители,
