взятки продуктами из посылок) и умудрялся через вольных отправлять
посылки ей.
Чем-то Рябчевский сильно обидел Сашку Переплетчикова, и тот
не раз божился: гад человек буду, я Костю работну начисто!
Как-то раз мы втроем - Сашка, Юлик и я - сидели в сушилке ба-
рака и гадали, чем бы открыть банку тушонки: Сашка только что по-
лучил "бердыч". В сушилку заглянул Костя - он делал обход своих
владений. Увидел Сашку с банкой в руках, понял суть проблемы и вы-
тащил из-за голенища большой нож, вроде финки. Протянул его Сашке-
как воспитанный человек, наборной ручкой вперед:
- Нож ищешь? На, Саша. Открывай.
А презрительно сощуренные глаза говорили другое: "Ты же,
тварь, хлестался, что работнешь меня?.. На, делай!" Он стоял, чуть
наклонившись вперед - рослый, плечистый, с квадратным по-офицерски
выбритым черепом - и ждал. Сашка открыл банку, вытер нож о брючину
и отдал владельцу. Даже пробормотал смущенно:
- Спасибо, Костя.
Такой был Костя Рябчевский. Имел душок. И Сашка был не трус,
но конечно же, он не собирался никого убивать - просто играл в
блатного. Романтик...
С Лукиновым, при всем несходстве, Костя приятельствовал. Пом-
ню, сидели они в столовой и лениво наблюдали за репетицией местной
самодеятельности. Пел Печковский, отбивал чечетку Лен Уинкот, заг-
римированный под негра. Лукинов сказал:
- Может, и мы чего-нибудь покажем? А, Костя?
- Ну, давай. Покажем, как вешают.
Такие были у них шутки. Рябчевского тоже пытались зарубить,
но неудачно - удар оказался слаб. И сразу родилась легенда: хитро-
мудрый Рябчевский носит под казенной шапкой другую, стальную -
вроде тюбетейки. (Если бы знали терминологию оружейников, сказали
бы: мисюрку, наплешник...)
Летом 49 года произошло приятное событие: на третий ОЛП с
очередным этапом пришли двое, с которыми я подружился на Алексеев-
ке: Женя Высоцкий и Жора Быстров.
Жорина история стоит того, чтоб на ней задержаться. До войны
он жил в Пскове, учился в институте, был физкультурником и даже
победителем какой-то всесоюзной военно-спортивной игры. В ее комп-
лекс входило и ГТО - "Готов к труду и обороне", и "Ворошиловский
стрелок", и ориентировка - все на свете.
Когда началась война и фронт оказался совсем близко, в городе
стали формировать из спортсменов истребительный отряд для борьбы с
немецкими диверсантами. Жора, естественно, записался одним из пер-
вых. Но в последний момент его вызвали в военкомат; там Жору ждал
энкаведешник в штатском. Поздоровался за руку, назвал Георгием Ил-
ларионовичем и объяснил: в истребительный отряд идти не надо. Жора
останется в городе и предложит свои услуги немцам. Отец Быстрова,
большой железнодорожный начальник, был арестован, как враг народа.
Это, по словам чекиста, было сейчас большим плюсом: немцы проник-
нутся к Жоре доверием. Тем более, что внешность очень подходящая,
арийская: рыжие волосы, рост под метр девяносто. А дальше - надо
стать для них своим человеком, пойти на службу в полицию, в жан-
дармерию, на худой конец, в армию. И работать на нашу разведку.
Ведь вы советский человек?..
Жора сказал, что да, и все пошло по чекистскому плану. Через
полгода он уже преподавал рукопашный бой в школе диверсантов в
эльзасском городе Конфлансе (Жора произносил его название на не-
мецкий манер: Конфлянц). От него я получил некоторые разъяснения
по поводу власовцев. Это материя сложная; скажу только, что наша
пропаганда называла власовцами всех русских, согласившихся воевать
на стороне немцев, а это не точно. Кроме собственно власовских
частей (до армии они по количеству не дотягивали), были еще вкрап-
ления в воинские части вермахта. И всюду - в т.ч. и среди настоя-
щих власовцев - публика была очень неоднородная: идейные бойцы с
коммунизмом, карьеристы, а чаше всего - бедолаги, попавшие в плен,
наголодавшиеся и голодом загнанные в чужую армию.
Рассказывали и такое: военнопленных заводили в баню, всю
одежду отправляли на прожарку - а обратно не возвращали. Помывшим-
ся предлагали надеть серо-зеленую немецкую форму (а иногда - чер-
ную, не то голландскую, не то из какой-то прибалтийской республи-
ки). Надевай чужую форму или гуляй голышом... Не знаю, так ли было
- но чувствую, что очень похоже на правду.
Жора Быстров предателем себя, понятно, не считал: он выполнял
задание, совершал, можно сказать, подвиг разведчика. После капиту-
ляции немцев явился к советскому командованию и рассказал свою ис-
торию. Жору обласкали; долго выдаивали сведения о всех частях, где
он успел послужить, а когда он выложил все, что знал, арестовали и
осудили на десять лет по ст. 58.1б - измена Родине.
В лагере ему пришлось очень тяжело: куда эвакуировались его
мать и брат, он не знал, посылок ждать было не от кого. Несколько
раз он совсем доходил - но кое-как выкарабкался: на Алексеевке ему
очень помог Женя Высоцкий. Жорка относился к нему с молчаливым
обожанием. Он и вообще был не болтлив, сдержан - но с чувством
юмора у Георгия Илларионовича обстояло хорошо. Так же, как у Евге-
ния Ивановича. Про то, что Женя был отличный рассказчик, я уже
упоминал. Рассказы у него были на любой вкус - и жутковатые, и ве-
селые (хотя, как правило и они кончались не очень весело для глав-
ного героя).
Он рассказывал, например, про сослуживца своего отца, большо-
го подхалима. На дне рождения Высоцкого-старшего, директора воен-
ного завода, этот сослуживец произнес тост:
- Кто у нас был Ленин? Теоретик. А кто у нас Сталин? Практик.
А вы, товарищ Высоцкий - вы у нас и теоретик, и практик!
Год был неподходящий - тридцать седьмой. Подхалима посадили.
Немного погодя посадили и старшего Высоцкого, а потом и младшего.
На следствии Женя держался молодцом, ни в чем не признавался
- да и не в чем было. Следователь орал на него, материл, но не
слишком жал. Может, жалел? Жене было тогда семнадцать лет.
Однажды его вызвали на допрос. В кабинете, кроме его следова-
теля, было еще четверо. У троих в руках резиновые дубинки, у одно-
го - отломанная от стула ножка.
- Вот он, Высоцкий, - объявил его следователь. - Не сознает-
ся, гаденыш.
- Сознается, - сказал чужой следователь и поиграл дубинкой.
- Спорим, не сознается! - азартно крикнул "свой". - А, Высоц-
кий?.. Говори, писал троцкистские листовки?!
- Не писал.
- Ну вот. Что я сказал?
- Сознается, - заорали чужие, и двинулись на Женю, размахивая
дубинками. - Говори - писал?
- Не сознавайся, - приказал свой.
- Не писал. - Женя стал пятиться в угол.
- Сознавайся!
- Не сознавайся!
Концы дубинок прижали парнишку к стене; тот, что был с ножкой
от стула, замахнулся. Женя зажмурил глаза и отчаянно крикнул:
- Не писал!
Раздался хохот. Дубинки полетели на пол.
- Молодец, Высоцкий, - удовлетворенно сказал Женин следова-
тель. - Ладно, иди пока.
Женя говорил, с него семь потов сошло. Вернулся в камеру,
зная: свое он так и так получит...
Юлику и Женя и Жорка сразу понравились. После работы мы соби-
рались у него в каморке (он там не ночевал, только обрабатывал
шахтстроевские наряды). Его помощником был эстонец по фамилии
Нымм; при нем мы болтали, не стесняясь - эстонцы народ надежный.
Еще одним членом компании стал электрослесарь Борька Печенев,
горьковчанин. Этот тоже был начинен всевозможными историями. Он и
предложил: а давайте устроим конкурс - пускай каждый напишет расс-
каз на лагерную тему. Жора Быстров отказался писать, а остальные
решили: почему не попробовать? Бумага была под рукой, сели писать.
Рассказики получились короткие. К нашему удивлению, Женины
истории, которые он рассказывал просто артистически, на бумаге
превратились в вялое школьное сочинение. Борькино произведение то-
же не блистало - как и мое. Победу единогласно присудили Юлику.
Нас с ним позабавил ряд совпадений. Он писал от первого ли-
ца, лирическим героем сделав вора, - и я тоже. У него была любовь
и измена - у меня тоже. У него карточная игра - и у меня. У него
герой убивал возлюбленную... Вот тут было расхождение. Мой только
пришел с топором к ней, спящей - и пожалел. Порубил все шмотки,
которые дарил - так у блатных было заведено, - и тем дело кончи-
лось. Оно и естественно: у Юлика главным действующим лицом был ре-
шительный и жестокий сука, а у меня - довольно жалкий полуцвет. Из
моего рассказика я запомнил только одну фразу: "Но нам сказали,
что вы рецидив и к амнистии не принадлежите". А у Юлика ... Коро-
че, в воскресенье мы сели вдвоем сочинять второй вариант его исто-
рии. Совсем как в самом начале нашего соавторства, когда сочиняли
в восьмом классе пародию на "Дети капитана Гранта".
Получился довольно длинный рассказ, почти повесть - "Лучший
из них".
Примечания автора:
*) Игорь стал в войну корреспондентом армейской газеты. Надел
офицерские погоны, вступил, скорей всего, в партию - но вот ведь,
не побоялся написать мне в мой первый лагерь прекрасное письмо,
полное тревоги и сочувствия. Писал, что ни одной минуты не верит в
нашу виновность, спрашивал, не надо ли чего прислать? Я не ответил
и просил маму объяснить Игорю, что незачем ему рисковать, больше
писать не надо... Еще одно письмо я тогда же, в 45 году, получил
от вгиковки, очень милой девочки Вали Ерохиной (потом она вышла
замуж и стала Яковлевой). Она писала о себе, о новых подругах,
рассказывала об институтских новостях. "Есть женщины в русских се-
леньях!" И мужчины... Валечке я тоже не ответил - из тех же сооб-
ражений, что и Игорю.
**) В Казань эвакуировали Академию Наук; Мишина мать была
член-кором. Мишка божился, что президент Академии, когда благода-
рил городские власти за гостеприимство, закончил речь таким пасса-
жем: "А ведь, как говорится, незванный гость хуже татарина!"
***) С дядей Мишей (Моисеем Соломоновичем) я познакомился че-
рез год. Ранение у него было нетривиальное: пуля попала в шею -
сзади - и вышла через рот, выбив половину зубов. Полковник был
профессиональным военным, артиллеристом, и очень храбрым челове-
ком. Не думаю, чтобы он повернулся к неприятелю спиной. Вероятней
всего, стреляла в него какая-то сволочь из своих: такое на фронте
случалось.
****) Совсем из других соображений мы в трех сценариях поми-
нали стукача Аленцева - называли по имени-отчеству, говорили вся-
кие нелестные вещи (о персонаже, но в надежде, что и прототип ус-
лышит). И все три раза именно этот эпизод выпадал. Фатально. Не
надо быть злопамятными?
*****) Свою скрипку Лернер продал, когда уехал из Минлага на
вечное поселение в Красноярский край. На вырученные деньги он и
там, в ссылке, купил себе какую-то хлебную должность. После реаби-
литации вернулся в Москву, играл в джазе у Рознера (Мы могли бы
узнать его телефон, у нас оказались общие знакомые - но решили,
что не стоит. Едва ли ему хотелось вспоминать о некоторых подроб-
ностях своей лагерной биографии. Хотя мы-то с Юликом ему искренне
благодарны.)
А на автобусной остановке возле Мосфильма мы как-то встретили
Бьянку. К этому времени она была уже вдовой. Некрасивая немолодая
женщина с усталым и недобрым лицом.
******) "Качественные знакомые" выручали Эйслера всю жизнь -
и в серьезных случаях, и в несерьезных. Он рассказывал: много лет
назад его поехал проводить на вокзал питерский приятель. В "Крас-
ной стреле" соседом Абрама Ефимовича по двухместному купе оказался
знаменитый артист Юрьев - "последний русский трагик" и старейшина
ленинградских гомосексуалистов. Молодой Эйслер забеспокоился.
- Глупости, ничего не бойся, - сказал приятель. - Я тебя нау-
чу. Как только тронется поезд, заведи разговор о том, что у каждо-
го человека имеются свои маленькие странности. Он, конечно, заин-
