В 64-м году мы приехали в Инту снимать "Жили-были старик со
старухой". Женя Высоцкий в то время работал заместителем
предгорисполкома. Но председатель, коми, был фигурой чисто
декоративной - вроде деревянной богини на носу корабля. А на
капитанском мостике стоял Женя, он был фактически мэром города.
Какую жизнь он устроил съемочной группе - не пером описать!
Задержал заселение только что построенного дома и один подъезд -
все четыре этажа - отдал нам. Гриша Чухрай жил в трехкомнатной
квартире, все звезды - в двухкомнатных. Понадобились режиссеру
олени - Женя слетал на вертолете к оленеводам, уговорил изменить
маршрут, и многотысячное стадо пригнали к окраине города. Чем мы
могли отблагодарить? Сняли на сэкономленной пленке документальный
фильм об Инте, подарили городским властям. Но слегка облажались: в
финальных кадрах была женщина, только что родившая ребеночка, и
голос за кадром торжественно обещал, что этот мальчик увидит
небывалый расцвет Инты. А мальчик оказался девочкой.
Воспоминание об этом нашем конфузе относится к шестьдесят четвертому году.
А за восемь лет до того, в пятьдесят шестом, о работе в кино мы
могли только мечтать. И мечтали. А работали на прежних должностях:
Юлий нормировщиком ОРСа, я бухгалтером ОТС - отдела технического
снабжения. По ночам мы писали "Левшу", а когда дописали, стали
придумывать следующий сценарий.
Утром не хотелось вставать. Я валялся до последней минуты, потом
вскакивал, натягивал комбинезон и рысью мчался на службу. Пробегая
мимо базарчика, покупал у теток два яйца и глотал их сырыми у себя
за столом - под аккомпанемент звонка, призывавшего приступить к
работе. "Действовал на грани фола", но начальство относилось к
этому снисходительно. Начальством была Вера Гавриловна Рысенко,
миловидная женщина и очень неординарный человек. Муж ее, мрачный
сутулый майор (или подполковник?), Рысь-самец, как мы его называли
между собой, был начальником оперчекотдела, по-моему. Брат,
долговязый обалдуй - надзирателем на нашем ОЛПе. Эти двое на
вчерашних зеков и не смотрели. А Вера Гавриловна не делила
население Инты на чистых и нечистых, хотя состояла в партии и даже
была парторгом. Нам с Юликом она явно симпатизировала - ему,
пожалуй, больше, чем мне. И когда после ХХ-го съезда на
партсобраниях читали знаменитый доклад Хрущева, она под косыми
взглядами своих партай-геноссен провела нас обоих в зал, усадила
рядом с собой и мы собственными ушами услышали, каким злодеем
оказался покойный Иосиф Виссарионович.
XXII. БРОСОК НА ЮГ
Вскоре после ХХ-го съезда нам объявили - опять-таки под расписку, -
что побег с вечного поселения теперь котируется не в двенадцать
лет каторги, а в три года тюремного заключения. Подешевело.
Гулаг без боя не сдавал позиции, но прежнего страха перед ним уже
не было. И мы с Юликом решились на побег. Точней сказать, не
убежать мы решили, а как бы, сбегать на недельку в Москву и
вернуться.
Как я уже писал, два раза в месяц мы обязаны были являться к
спецкоменданту на отметку. Отметившись в начале месяца, мы взяли
отпуск и попросили Шварца купить нам билеты в мягкий вагон; в
мягкий - не из любви к комфорту, а из соображений безопасности. На
северном отрезке дороги, примерно, до Котласа, поезда усиленно
проверялись - нет ли беглецов. Наш расчет был на то, что мягкий
вагон особенно дотошно проверять не станут: в мягких ездила
солидная публика. И действительно, кроме нас в купе оказался какой-
то важный железнодорожный чин и пьяненький полковник внутренних
войск. Полковник всю дорогу спал на верхней полке, путеец
перебирал служебные бумаги, а мы с Юликом читали, нацепив
полосатые пижамы, купленные специально для этой поездки: в таких
пижамах путешествовали в те годы все советские чиновники. Шляпы на
столике и очки на носах тоже работали на образ.
За время пути к нам в купе трижды заглядывали проверяющие. Но
увидев полковничью шинель и наши пижамы, солдаты, не входя,
задвигали дверь - и мы переводили дух.
Елену Петровну о нашем приезде оповестил полушифрованной
телеграммой Жора Быстров. Вместе с мамой встречать нас пришли к
поезду "Воркута-Москва" Мишанька Левин с женой Наташей, а также
Витечка Шейнберг, егожена Белка и Монька Коган - наши школьные
друзья. Мишку мы видели год назад, с Наташей познакомились только
сейчас, на вокзале, а с остальными не виделись двенадцать лет. Ой,
какими старыми они нам показались! Даже ростом стали ниже. (К
Белке это не относится: она была по-прежнему хороша. Недаром
Смеляков, который лечился у нее в литфондовской поликлинике,
всегда передавал через нас приветы "красивой врачихе"). Тепреь, в
мои семьдесят три года, мне кажется: что такое двенадцать лет?
Короткий отрезок жизни. Но тогда так не казалось...
Поехали всей компанией в Столешников, к маме - а ночевать нас увезли
в Абрамцево, на дачу академика Леонтовича, Наташиного отца. Но и
там мы не рискнули остаться надолго; каждую ночь спали в новом
месте, почти как Сталин. Мания преследования? Да нет, просто -
береженого бог бережет. Есть и другая пословица: пуганая ворона
куста боится. Мы и улицу боялись переходить в неположенном месте:
а вдруг мент спросит паспорт?
На второй день мы поехали к Алексею Яковлевичу Каплеру. Как
всегда безумно занятой - главным образом чужими делами - он возил
нас с собой по городу; в его машине мы и разговаривали. Это было
рискованное занятие: он с одесским темпераментом жестикулировал,
то и дело отрывая обе руки от руля и оборачиваясь к нам. Но Каплер
был старым автомобилистом, еще до войны у него имелась "эмка" - не
черная, как у всех, а синяя.
Его повторный дебют в кино сложился удачно: уже шли съемки
комедии "За витриной универмага". В ней снимались совсем
молоденькие Светлана Дружинина и Микаэла Дроздовская. С Микой мы
познакомились в каплеровском автомобиле. (Обе эти актрисы играли
потом и в наших фильмах - а с Микаэлой мы приятельствовали до
самой ее гибели ужасной и нелепой: в экспедиции заснула,
наглотавшись снотворного и не проснулась, когда от электрокамина
загорелся край одеяла. Или проснулась слишком поздно...)
Когда снималась "За витриной универмага", Алексей Яковлевич был
женат на Валентине Токарской, но дело шло к разрыву: в него
влюбилась поэтесса Юлия Друнина, которую он обучал кинодраматургии
на сценарной студии. Он тоже влюбился - и как! Развелся с
Валентиной Георгиевной и женился на Юле. Они жили так счастливо,
что это вызывало сильнейшее раздражение у окружающих. Жены
обвиняли мужей в невнимании и равнодушии, тыча пальцем в Каплера:
вот, Юля возвращается из заграничной командировки, так Люся поехал
в Брест, чтобы встретить ее на границе с цветами! Не то, что
некоторые... После каждой "Кинопанорамы" Люся сразу звонит жене,
интересуется ее мнением - не то, что некоторые! (Люся... Почему-то
у всех мастеров того поколения уменьшительные имена были женские:
Каплер - Люся, Арнштам -Леля, Блейман - Мика, а Ромм - Мура).
"Кинопанораму" Каплер вел замечательно; ее тогда давали в прямом эфире. Году
в шестьдесят третьем мы с Юлием были гостями Каплера. Он спросил:
а не хотели бы вы сами поставить фильм по своему сценарию? Сейчас
многие так делают...
В ответ я рассказал ему историю про мою пятилетнюю дочку Юлю.
Мать пришла домой и увидела, что полы чисто вымыты.
- Юленька, ты вымыла пол? Сама?
- Да.
- Но ведь это очень трудно!
- Нет, мамочка. Я вылила на пол ведро воды, а потом пришли
нижние соседи со своей тряпкой и все вытерли.
Юлик Дунский пояснил Каплеру:
- Вот так и сценаристы, которые идут в режиссеры. Они
надеются, что в случае чего прибегут нижние соседи со своей
тряпкой.
Кстати, сразу после той передачи Алексей Яковлевич
действительно позвонил жене. Она долго - минут пятнадцать -
объясняла ему, что получилось, а что нет. А группа во главе с
Ксенией Марининой покорно стояла и слушала.
Те, что знали Каплера с молодых когтей, подсчитывали разбитые
им сердца и качали головами: это бог наказал Люсю, сделав его под
конец жизни подкаблучником!.. Кое-кто обижался на Друнину - не без
оснований - за то, что она создала вокруг него как бы санитарный
кордон, оттеснив старых друзей и приятелей.
Но когда Алексей Яковлевич заболел и врачи отпустили ему не
больше года жизни, Юля оказалась на высоте. Забросила все свои
дела и превратилась в заботливую сиделку. Он не догадывался, что
обречен, а она знала. И была рядом буквально до последнего вздоха,
мы тому свидетели.
Отгуляв московские каникулы, мы вернулись в Инту. Качественные
знакомые были не только у Эйслера: никто нас не заложил, и 15-го
числа мы благополучно отметились в спецкомендатуре.
Больше всех радовался нашему возвращению Робин: Жора вместе с ним
встретил нас на станции. Пес прыгал на меня и на Юлика, стараясь
поочередно лизнуть в нос, выл от избытка чувств, катался по земле.
Мы решили: если когда-нибудь уедем из Инты, возьмем его с собой.
Обязательно.
Но человек предполагает, а... Через месяц Робин погиб во цвете
лет - ему и двух не исполнилось Соседский мальчишка вышел с
отцовской двустволкой поохотиться на собак и всадил в Робина заряд
картечи. Ветеринар поставил диагноз: перитонит, как у Пушкина.
Сделать ничего нельзя.
Пес лежал на холодном полу, забившись под кровать и молча
страдал. Мы попытались выманить его, чтоб уложить поудобнее, но он
не отзывался. Тогда я вспомнил, что его любимым занятием было
ходить со мною за водой к колонке: ради этого похода Робин бросал
все дела. Я взял пустые ведра, звякнул ими - и бедняга выполз из-
под кровати на передних лапах: задние уже не действовали. Мы
обласкали его, переложили на тюфячок и дали спокойно умереть. И
отомстить-то за него нельзя было: не бить же тринадцатилетнего
гаденыша?
Робина похоронили в тундре, но Жора Быстров на этом не успокоился.
Проколол гвоздем полу полушубка и явился в милицию:
- Прошу положить конец безобразию. Я шел по поселку Угольный и
вдруг "Бах! Бах!". Это соседский мальчишка по собакам стреляет. И
пять дробин в меня попали - видите? А если б чуть выше?
Сработало: у родителей убийцы конфисковали ружье.
Коней того лета принес нам всем много огорчений. Под суд попал Леша
брысь. К его земляку, вполне безобидному парню, прицепился по
пьянке начальник кондвора, майор. Началась драка. Брысь кинулся
разнимать и сильно толкнул майора, а тот, падая, стукнулся головой
об угол дома и умер. О чем, надо сказать, никто не пожалел, а
вдова так даже вздохнула с облегчением: покойный буянил, бил ее,
вынес из дому все, что было, и пропил. Его и хоронили в казенных
резиновых сапогах; свои хромовые давно пропил.
Но убийство есть убийство. Случись оно тремя годами раньше,
ребятам пришлось бы несладко. Пьяница не пьяница, а советский
офицер. А те кто? Бандеровцы... И намотали бы обоим срок на всю
катушку по статье 58 пункт 8 -террор. Но времена уже были не те.
Их судили за убийство по неосторожности. Брыся оправдали, а
земляку, который взял всю вину на себя, дали минимальный срок.
Народным заседателем на процессе была наша общая приятельница Аня
Ершова; это тоже сыграло какую-то роль.
