нам результативность становится больше на восемьдесят четыре сотых
процента - в среднем. Поэтому у нас так много клиентов.
Коридор второго этажа также кишел людьми, однако здесь чувствовался
больший порядок, а вдоль правой стены стояла длинная спокойная очередь,
уходящая за поворот. Тут я заметил, что масляная панель на стене во многих
местах протерта до штукатурки, а подоконники и скамьи исписаны всякой
ерундой, какую пишут люди лишь от смертельной скуки.
- Дело новое, знаете, не все это понимают. Вот, с трудом отвоевали
старое здание под дворец. Все пришлось реконструировать, зато теперь есть
что показать.
Он с нескрываемым удовольствием обозрел замызганный коридор. В хвосте
очереди происходила какая-то возня. Мы подошли ближе.
- Чего ждете?
Никто не ответил, будто не слышали. Миловидная женщина рядом с нами
потупилась, улыбаясь. Разбитной парень подмигнул нам:
- Так они и скажут! Те, - он показал вперед, - знают точно, мы только
догадываемся. Ничего вы от них не добьетесь.
Мы отошли. Тут же возня возобновилась, мелькал лист-список с
фамилиями. Мой сопровождающий пояснил.
- Очередь - это вопреки правилам, это уже некоторый хаос. Они ждут
чего попало, что бы ни подвернулось, лишь бы дождаться. Будь по-ихнему,
какая-нибудь старушка, скажем, могла получить юного жениха, вполне
здоровый футболист - протез. Однако мы на то и поставлены здесь, чтобы
нейтрализовать хаос.
Хитроватая улыбка показала стальные зубы.
- Эта очередь идет по всем этажам, по всему зданию. В нее
записываются и с того конца...
Тут я заметил, что стемнело, во всяком случае под потолком зажглись
длинные ребристые плафоны, излучая неяркий дрожащий свет. Мне стало
неуютно и как-то по-особому несвободно. Следовало также как-то
распроститься с провожатым - мелким служащим дворца, - не обидев его
невниманием. Он показал себя как рьяный гид.
- Без сомнения, это очень интересно, - начал я издалека. - Объединить
ждущих, жаждущих, надеющихся, придать смысл их бесцельному ожиданию,
скрасить эти пустые часы хотя бы общением с товарищами по судьбе...
Тут я заметил, что спутник мой скрылся за какой-то дверью, дав мне
знак немного повременить. Здесь коридор образовывал расширение, в углу под
тусклой лампой двое шахматистов передвигали на маленькой доске крохотные
дорожные шахматы, молодая женщина восточного вида, с ребенком на руках
расхаживала туда-сюда, негромко баюкая малыша. Я отметил, что в местах
ожидания непременно бывает женщина с младенцем; я все еще смотрел на
ожидающих со стороны, будто забыв известное изречение Стефана Куки: нет
людей, которые ничего не ждут.
Я подошел к окну. За ним светлела широкая полоса виадука, там катили
вереницы машин, огни подфарников и стоп-сигналов двоились сквозь неровное
стекло. Оперся на высокий подоконник, размышляя о дворце ожидания. Была
какая-то нелепая, вздорная даже дерзость в самой мысли - сконцентрировать
бесплодные устремления и надежды, свести воедино гигантскую массу времени,
растрачиваемого впустую, локализовать само ожидание, сотворить из него
священный процесс, ритуал, мировоззрение. Основатели учения полагали даже,
что ожидание в ряде случаев может выступать полноценным заменителем жизни.
Великая бесцельность гуляла по бесконечным коридорам, от подвала до
чердака дворца, под вздохи ожидающих и стрекот пишущих машинок, в
дуновениях промозглого, пахнущего пылью сквозняка.
Мой спутник все не появлялся. Машинально я стал разбирать имена, в
изобилии покрывавшие мраморный подоконник. Меня почему-то неприятно
поразило мое имя, выцарапанное чем-то острым, скорее всего шилом, и уже
почти затертое. Мало ли однофамильцев, да и дата... Я наклонился поближе и
всмотрелся в черные угловатые цифры - сегодняшний день! Шлепнул ладонью по
мраморной доске и решительно подошел к двери. За ней открылся такой же
длинный многолюдный коридор. Я стремительно прошел его и спустился вниз. В
полутемной прихожей сидел человек с портфелем, нервно барабаня ногтями по
защелке, и офицер метался по комнате, время от времени взглядывая на часы.
Ждали служителя с ключами от входа.
Сколько еще предстоит мне пробыть в ожидании, в облезлых коридорах,
под засохшими пальмами, на скамейках, исчерканных множеством имен, в
хвосте бесконечной очереди под высокими плафонами, источающими дрожащий
мертвенный свет?
ИЗ ХАРАКТЕРИСТИКИ
Вьюнов Б.В., из детоприемника им. А.Коллонтай, пол скорее всего
мужской, возраст 12 лет, конечности в зачаточном состоянии, образование
никакое, других особых примет нет. За время пребывания в специальном
детском доме N_18 проявил себя как с хорошей, так и с плохой стороны. При
похвальной обычной малоподвижности, послушании и умеренности в
удовлетворении жизненных потребностей, неоднократно обнаруживал такие
качества, как злоязычие (будучи по медицинскому заключению немым),
недопустимую эрудицию и противоправную вездесущность. Последнее качество
проявлялось в нежелательном присутствии Вьюнова Б.В. на различных
мероприятиях, а также событиях личной жизни сотрудников спецдетдома N_18,
как в служебных помещениях, так и по месту жительства сотрудников. При
этих своих появлениях Вьюнов Б.В. демонстрировал ложный феномен так
называемого "чтения мыслей" сотрудников, из-за чего в коллективе возникали
склоки и неоднократные ревизии хозяйственных органов. Повторные и
настойчивые внушения педколлектива о недопустимости такого поведения
воспитанника не дали ожидаемых результатов.
Вывод: Необходима немедленная изоляция Вьюнова Б.В. от других
воспитанников спецдетдома, т.к. он распространяет свое влияние (и умение)
на других детей, что может иметь необратимые последствия.
Приписка от руки: Насчет того, что воспитатель Труцкий вроде избивал
ребенка-калеку с целью предотвращения подобных выходок - все обвинения
ложные, т.к. Труцкий сам болезненный и нервный человек, а Вьюнов к боли
совершенно нечувствителен, в чем персонал неоднократно убеждался.
Свидетельства Вьюнова о хищениях неправомочны, т.к., согласно справке, он
слепой, немой, лишен подвижности, вообще ненормальный. Заберите его от
нас, ради Бога! (подписи)
КАМЕР-ТАЙМЕР
Спелеолог Клембикп, по дальнему происхождению своему из
немцев-колонистов, что, правда, не имеет прямого отношения к описываемому
эпизоду, интеллигент во втором поколении, аспирант, заядлый турист и
фанатик казачьего хорового пения, - так вот, этот самый Клембикп в одно
ненастное июньское утро спустился, ассистируемый двумя помощниками, в
воронку карстовой полости на краю безлюдного плоскогорья в окрестностях
крохотного селения Амбы-таш. Здесь он бывал раньше - в юности, когда
только-только открыл в себе жутковатую, неодолимую, подобную некрофилии
тягу к склизким беспросветным, бесконечным полостям в земной тверди, и еще
раз, совсем недавно, когда подыскивал подходящее место для установки
темпорального датчика. Датчик этот - металлический увесистый ящичек -
некий институт намеревался с помощью Клембикпа поместить в наиболее
глубоком кармане пещеры, с тем, чтобы примерно раз в три месяца снимать с
его помощью (через геодезический спутник) величину временной составляющей,
чтобы, сопоставив ее с нормалью, действующей на поверхности, судить об
общем изменении временного поля. Такая вот задача, кажущаяся
непосвященному сплошным вздором.
Клембикпу отводилась в этом деле всего лишь роль доставщика, которую
он, тем не менее, выполнял с высоким тщанием. Срок установки приурочен был
к ближайшему прохождению спутника.
Спустившись на глубину 280 метров на дно воронки, он первым делом
установил компактный антенный отражатель, с которого в дальнейшем сигнал
должен был идти на спутник и обратно, и, потихоньку разматывая антенный
кабель, двинулся вниз по тоннелю к облюбованной им в прошлый раз нише.
Пещера была уникальна по красоте и нетронутости. Клембикп оценил в который
раз такое качество, как малодоступность; мало кому из любителей экзотики
по душе спуск на сотни метров вниз, в полной темноте, на раскачивающемся
канате. Для этого нужно иметь весьма редкий строй натуры.
Ниша идеально подходила для установки - сухая, укромная, окруженная
рядом тонких сталагмитов. Клембикп поставил ящичек на специальный
пружинный поддон и включил его, как ему показали в институте.
Тут же он оказался в полной темноте, хотя, как потом вспоминал,
фонарик погас не обычно, а как бы с паузами, как бы стробоскопически.
Человек опытный и вовсе не слабонервный, спелеолог не видел в этом ничего
такого; сперва он лишь легонько встряхнул фонарик, на случай плохого
контакта, затем уже полез в карман за спичками. И тут - рассказывал
Клембикп - он ощутил как бы движение воздуха, и кто-то мягким, но
неодолимым движением закрыл ему сзади глаза. Клембикп, забыв о спичках,
стоял потрясенный, ощущая лишь прикосновение холодных ладоней. Затем
низкий женский голос произнес: наконец-то!
Некстати, пожалуй, в этой кульминации отвлекаться на поверхностные
умствования, к примеру, о природе восприятия. Мы все негласно условились:
происходящее проверяется нормой, то-есть массовым опытом.
Но какой массовый опыт может учитываться в лишенной звуков подземной
глубине, в такой тьме, будто человека запрессовали в пласте угля, и к тому
же - вот ведь особенность момента - еще и мазнули по темени мощным лучом
со спутника, прошедшего как раз над карстовым провалом в своей космической
выси? И запустившего тем самым темпоральный датчик, от которого, думается,
и сами его создатели не знают, чего ожидать?..
Когда Клембикпа, спустя восемь дней, обнаружили чабаны за двадцать
верст от селения, и несколько подлечили в скверной районной больнице, он
смог кое-как изложить происшедшее. Любопытно, что версии случившегося
варьировались аспирантом до неузнаваемости; людей, знавших его как
человека вполне правдивого, это ставило в тупик. Он рассказывал, что
"неизвестная" (он выговаривал это слово с ужасом и одновременно со
странной нежностью) повернула к себе лицом ошеломленного Клембикпа, и он
вдруг ощутил, что его целуют! В сухом лексиконе спелеолога не нашлось
соответствующих слов, чтобы описать этот поцелуй, что ощутил он - жуть,
или сверхъестественное блаженство - не удалось никому понять. Так или
иначе, он отключился, ушел в глубокий обморок, и, когда очнулся, не вполне
хорошо соображал. По одной версии, он и его новая знакомая - это была
странная девушка монголоидного типа, почти голая, если не считать замшевой
юбчонки и многочисленных ожерелий, - долго бродили по ночной ветреной
степи и беспрерывно разговаривали, прямо таки взахлеб, за исключением тех
моментов, когда обнимались. Тут Клембикп терялся, заводил глаза к потолку
и мучительно вспоминал, о чем же шла речь, но ни единого слова беседы
вспомнить не мог.
В другом варианте он блуждал по пещере, вовсе не видя спутницы (та
все время была рядом, молчаливая, надежная, будто альпинист в связке), она
помогала Клембикпу в кромешной тьме преодолевать подземные провалы и щели,
пока не вывела его к узенькой отдушине на склоне глинистого откоса, где
они и расстались (здесь Клембикп утверждал, что так и не видел ее лица).
По его словам из темной расселины донеслось лишь - значит, ты не вспомнил?
В дальнейшем, по мере выздоровления Клембикп предпочитал рассказывать
о том, как он заблудился под землей и почти неделю в полном одиночестве
