высоте полумили. Внизу - белые, желтые, красные, зеленые, синие искры -
сверкающий поток автомобилей, едущих из Сан-Хосе в Сан-Франциско. С левой
стороны чернеют тени - это горы. Справа - темный провал залива,
прочерченный огнями мостов. Гроздья огней на дальнем берегу обозначают
отстоящие друг от друга районы города. Сегодня пятница, около десяти
вечера.
Часто ли я видела эту картину прежде? Случалось, сквозь иллюминаторы
авиалайнеров. Сейчас иное дело; я разглядываю ее с заднего сиденья
зависшего в воздухе пространственно-временного мотоцикла. Впереди меня -
человек, родившийся почти за пять столетий до меня.
У него прекрасное самообладание. И прямо-таки львиная отвага. Правда,
лев никогда не бросается в неизвестность сломя голову. А ведь именно так
поступили эти парни, когда Колумб объяснил им, где их ждет добыча.
- Это королевство Морганы-ла-Хады? - едва дыша, спрашивает он.
- Нет, тут живу я. А вот это - фонари, фонари на улицах, и в домах,
и... на повозках. Эти повозки движутся сами собой, без лошадей. А там
летит воздушный корабль. Но он не может переноситься с места на место и из
одного года в другой, как этот.
Разумная женщина не стала бы нести такую чепуху. Она бы начала
пудрить ему мозги, водить за нос и воспользовалась бы его невежеством,
чтобы заманить в ловушку. Как же, в ловушку. Я - всего лишь я, а вот он -
действительно супермен или очень близок к такому определению. Он - продукт
естественного отбора своей эпохи. В те времена выживали и давали потомство
только физически крепкие люди. Крестьянин еще мог быть дураком, ему это
нисколько не мешало, а может, и наоборот. Иное дело офицер - ведь тогда не
было Пентагона, чтобы думать за него. Еще во время допроса на острове
Санта-Крус (на который я, Ванда Мэй Тамберли попала первой из женщин) мое
самообладание дало трещину. Он даже пальцем не прикоснулся ко мне, но на
психику давил, не переставая, и я сломалась. Я подумала, что лучше будет
подчиниться ему. Иначе он почти наверняка допустит какую-нибудь ошибку,
которая приведет к нашей гибели, и тогда ничто не поможет дяде Стиву.
- Я думал, что подобным сиянием озарены лишь обители святых, -
бормочет Луис.
Города, которые ему приходилось видеть до сих пор, с наступлением
ночи тонули в полнейшем мраке. Для прогулок по ним требовались, как
минимум, фонари. На улицах, вместо тротуаров, по краям проезжей части
клали камни, по которым можно было пробираться, не опасаясь испачкаться в
конском навозе и других нечистотах.
Он поворачивается ко мне.
- Нам удастся спуститься незаметно?
- Если соблюдать осторожность. Двигайтесь потихоньку, а я буду
указывать направление.
Я узнаю городок Стэнфордского университета - темное пятно в море
огней. Наклоняюсь вперед, поближе к испанцу, левой рукой хватаюсь за его
плащ. У сидений этого мотоцикла - прекрасная конструкция: можно держаться
одними ногами. Снижаемся довольно-таки долго. Вытягиваю вперед правую
руку, стараясь не касаться Кастелара.
- Вот сюда.
Машина клюет носом. Выравнивается. Плавно скользим вниз. Опять
чувствую его запах. Я уже отметила: запах не кислый, а скорее пряный.
Он мне начинает нравиться. Герой, ничего не скажешь. Только бы
перестал закладывать эти отчаянные виражи.
Куда это меня занесло? Слышали о пленниках, которых бьют, пытают, а
они тем не менее проникаются горячей симпатией к своим похитителям? Нельзя
уподобляться Пэтти Херст.
И все же, черт побери, то, что сделал Луис, просто фантастика.
Отвага, помноженная на ум. Ладно, хватит об этом. Пока мы летим, нужно
собраться с мыслями и вспомнить, что он рассказал, что ты видела сама и о
чем догадалась.
Трудно. В голове у него - жуткая путаница. Прежде всего, им движет
вера в Троицу и в святых-воителей. Совершая в их честь подвиги, он
обязательно прославится, затмив самого императора Священной Римской
империи. Если же ему суждено погибнуть, то он попадет прямиком в рай, а
все его прегрешения будут прощены, ибо воевал он во имя Церкви Христовой.
Католической церкви.
Путешествия во времени - реальность. Какая-то guarda del tiempo
[стража времени (исп.)], и дядя Стив там работает. (О, дядя Стив, помнишь,
как мы смеялись и болтали, отправляясь всей семьей на пикники, смотрели
вместе телевизор, играли в шахматы и в теннис, и все это время ты...)
Какие-то бандиты или пираты, свободно разгуливающие по истории, - есть от
чего прийти в ужас. Луис бежал от них, захватил машину, выкрал меня и
собирается теперь воплотить в жизнь свои сумасбродные идеи.
Как он на меня вышел? Конечно, через дядю Стива - заставил его
говорить. Боюсь даже представить, как он это сделал, хотя сам испанец
утверждает, что не причинил дяде серьезного вреда. Кастелар перелетел на
Галапагосские острова (которые не были еще открыты) и разбил там лагерь.
Совершил несколько осторожных разведывательных полетов в двадцатое
столетие, а точнее - в 1987 год. Он знал, что в это время я там буду. А я
- единственный человек, которого он мог... использовать.
Его лагерь находился в лесном массиве, позади станции "Дарвин". Он
мог, ничего не опасаясь, оставлять там эту машину на несколько часов,
особенно рано утром либо ближе к вечеру и ночью. Побродить вокруг станции,
сходить в город - конечно, без лат. Его наряд выглядел нелепо, но он
соблюдал осторожность и общался исключительно с местными жителями, а они
привычны к экстравагантности туристов. Перед одними он заискивал, других
запугивал, а может, подкупал. Деньги он, наверняка, воровал без всяких
угрызений совести. Так или иначе, он сумел хорошенько расспросить людей в
заранее выбранных днях 87-го года. Изучил эту эпоху. Выведал кое-что обо
мне. Узнав, что я отправилась на прогулку и уточнив маршрут, забрался
повыше, чтобы его никто не заметил, и с помощью электронного телескопа,
который он мне потом показал, выследил и выбрал удобный момент для
похищения. Так я оказалась здесь.
Все это он осуществит в сентябре. А сейчас уик-энд, последний перед
Днем Поминовения. Он хотел, чтобы я привела его к себе домой, когда там
никого не будет. Главным образом меня. (Интересно, каково это, встретить
саму себя?)
Вместе с родителями и с Сузи я сейчас в Сан-Франциско. Завтра мы
отправляемся в Йосемит. И вернемся только в понедельник вечером.
Он и я в моей квартире. Три соседних блока, как мне известно, пусты:
все студенты разъехались на праздники.
Что ж, остается надеяться, что он по-прежнему будет "уважать мою
честь". Он уже прошелся насчет моего наряда - сказал, что я одета, как
мужчина или как una puta [проститутка, шлюха (исп.)]. Спасибо и на этом.
Хорошо еще, что я догадалась изобразить негодование, заявив, что в моем
времени так одеваются респектабельные дамы. Он вроде как извинился.
Сказал, что я белая женщина, хоть и еретичка. С индианкой он, конечно, вел
бы себя иначе. Что он предпримет дальше? Что ему от меня нужно? Не знаю.
Вероятно, он и сам пока не решил. А если бы подобная возможность
представилась мне, что сделала бы я? Каково это, быть богом? Трудно
сохранять хладнокровие, когда от движения твоего пальца может измениться
вся история.
- Направо. А теперь помедленнее.
Мы проплываем над Юниверсити-авеню, пересекаем Миддлфилд, и - вот
она, Плаза. Здесь моя улица. Приехали.
- Стоп!
Мы останавливаемся. Я гляжу через его плечо на квадратное здание,
которое находится в двадцати футах перед нами и десятью футами ниже. В
окнах - темнота.
- Я живу на верхнем этаже.
- У вас найдется место для этой колесницы?
Судорожно глотаю.
- Да, в самой большой комнате. Вот за этими окнами, в самом углу,
футах в э-э... (сколько их там, черт побери?) Футах в трех от стены.
Испанский фут шестнадцатого века вряд ли сильно отличается от
современного английского.
Похоже, что так. Кастелар подается вперед, вглядывается и что-то
прикидывает. У меня отчаянно колотится сердце. Прошибает пот. Сейчас он
совершит квантовый скачок через пространство (нет, не через пространство,
а в обход его, так что ли?) И появится в моей гостиной. А если мы очутимся
там, где уже что-то есть?
Нет, он уже потренировался на Галапагосах. Представляю, что он
чувствовал! Но определенные выводы он сделал и даже попытался растолковать
их мне. Насколько я понимаю, на языке двадцатого века это звучит так: вы
переходите из одной точки пространственно-временного континуума
непосредственно в другую. Возможно это перемещение осуществляется через
особую "лазейку" (тут я смутно вспомнила статьи в журналах "Сайентифик
Америкен", "Сайенс ньюс" и "Аналог"); при этом на одно мгновение ваши
размеры становятся равными нулю, а затем, снова расширяясь до своих
прежних габаритов, вы заполняете соответствующий объем в точке назначения,
вытесняя из него всю материю. Скажем, молекулы воздуха. Луис установил,
что небольшие твердые предметы тоже отодвигаются в сторону. В случае более
крупных тел этот аппарат вместе с вами оказывается рядышком с тем местом,
куда вы нацелились. Здесь, наверное, происходит взаимное смещение.
Действие равно противодействию. Все сходится, сэр Исаак?
Но не все так просто. Что если Кастелар допустит грубый просчет, и мы
врежемся в стену? Она несомненно рухнет. Во все стороны, словно шрапнель,
полетят кирпичи, куски штукатурки, заклепки, болты... Они изрешетят меня.
А потом - падение на этой тяжелой машине с высоты в десять или двенадцать
футов...
- Святой Иаков, - слышу я молитву Кастелара, - не оставь нас...
Я чувствую его движения. Бум-с!
Мы на месте, зависли в нескольких дюймах над полом. Он сажает машину.
Прибыли.
Сквозь оконные стекла с улицы проникает неяркий свет. Слезаем. Колени
подгибаются. Хочу сделать шаг, но Кастелар, словно клещами, сжимает мою
руку.
- Ни с места! - приказывает он.
- Я просто хочу сделать так, чтобы стало светлее.
- Я должен убедиться, что вы делаете именно это, миледи.
Он идет за мной. Когда я щелкаю выключателем и яркий свет заливает
комнату, он от неожиданности застывает на месте. Его пальцы снова
впиваются мне в руку.
- О-о!
Он отпускает меня и начинает осматриваться.
Электрические лампочки он мог видеть на острове Санта-Крус. Но
Пуэрто-Айора - бедная деревушка, а в дома персонала станции он вряд ли
заглядывал. Нужно попытаться взглянуть на окружающее его глазами. Сложно.
Для меня все это привычно. А что видит здесь он, человек из другой эпохи?
Машина занимает большую часть ковра. Она загораживает мой стол,
тахту, буфет и стеллаж с книгами. Опрокинуты два стула. Дальше - четвертая
стена с дверью в прихожую. Слева - ванная комната и кладовка, справа -
спальня и стенной шкаф. В самом конце - кухня. Эти двери закрыты. Каморка!
И все же я готова поспорить, что в шестнадцатом столетии в таких условиях
жили только богатые купцы.
- Так много книг? - сразу удивляется он. - Вы же не можете быть
духовным лицом.
А между тем у меня их, наверное, не больше сотни, включая учебники. А
ведь Гутенберг жил до Колумба.
- Какие безобразные переплеты!
Кажется, это помогло испанцу снова обрести уверенность. Думаю, что в
его время книги все еще были редкостью и стоили дорого. И не существовало
книг в мягкой обложке.
Увидев стопку журналов, он качает головой. Должно быть, эти обложки
кажутся ему слишком яркими.
- Покажи мне свои комнаты, - не слишком вежливо просит он.
Я так и поступаю, стараясь получше объяснить, что к чему.
