Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя его чувства были такими же,
сказал:
- Ради Бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь мы бывали и не в
таких переделках. Помните, на Вольфе-693? Плот - и ничего больше. А вокруг
юрское болото. Мы же не хныкали а, парни? А помните похожих на баллоны
тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и вынуждены
были голыми руками расчищать себе обратный путь на корабль? Тогда нам было
похуже, не так ли? Но никто не пищал! Что произошло? Разве мы сейчас
другие?
- Боюсь, другие, - пробормотал Стейнберг. - Пожалуй, мужество мы не
потеряли. Но от Земли ожидали слишком многого. Когда мы высаживались на
неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям и опасностям.
Даже искали их. А здесь нас провели как котят. У нас даже не осталось
оружия, и попади мы сейчас в передрягу, нечем будет расчистить себе путь
на корабль, чтобы укрыться там. Мы лишились опоры.
- Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на то, что все
будет хорошо? - спросил Черчилль. - Ждите! Вы, мужчины, сливки
человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов благодаря высокому
интеллекту, образованию, изобретательности, физической закалке. А теперь
вы среди людей, знаний у которых не больше, чем у вас в мизинце! Вы,
мужчины, должны были бы быть богами, а вы - мышата!
- Хватит, - оборвал Лин. - Мы еще не пришли в себя. И не знаем, что
делать! Именно неопределенность нас пугает...
- Я лично не собираюсь ждать тут, пока какая-нибудь добрая душа
возьмет меня за руку, - решил Черчилль. - Я буду действовать, и сразу же!
- И что же ты собираешься делать? - заинтересовался Ястржембовский.
- Поброжу по Вашингтону, погляжу что и как. Идемте со мной, кто
хочет. Но если хотите идти своей дорогой - пожалуйста. Я могу быть
предводителем, но поводырем не буду.
- Ты так и не понял кое-чего, - сказал Ястржембовский, - шестеро из
нас даже не с этого материка. Каждого тянет в родные места. Меня - в
Сибирь, Гбве-Хан хочет вернуться в свою Дагомею, Аль-Масини - в Мекку,
Чандра - в Индию, Лин - в Шанхай. Но это, пожалуй, невозможно. Стейнберг
мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари. Так
что...
- Значит, нужно остаться здесь и попытаться, как советовал Табак,
прижиться. Именно это я и собирался сделать. Кто со мной?
Дальнейшие препирательства были бесполезны. Черчилль решительно
двинулся вперед по улице, но, обогнув угол, остановился, глядя на стайку
мальчишек и девчонок, играющих в мяч.
Подождав минут пять, он тяжело вздохнул. Видимо, никто так и не пошел
с ним.
Но он ошибся. Тронувшись с места, он услыхал голос Сарванта:
- Подождите минутку, Черчилль!
- А где остальные?
- Азиаты решили добираться до родных мест. Когда я уходил, они все
еще спорили: угнать ли им корабль и пересечь Атлантику или похитить оленей
и на них добраться до Берингова пролива, а оттуда морем до Сибири.
- Смелые люди, ничего не скажешь. И столь же безрассудные. Неужели
они всерьез думают, что это им удастся? Или у них дома условия получше чем
здесь?
- Они не понимают, что их ждет. Потеряли голову.
- Я бы хотел вернуться и пожелать им удачи. Все-таки, они храбрые
парни. Я всегда знал это, даже когда назвал их мышатами. Хотелось их
расшевелить, но, кажется, перестарался.
- Я благословил их, хотя почти все они атеисты, - сказал Сарвант. -
Боюсь, что их кости на этом материке побелеют.
- А что же вы? Будете пробираться в Аризону?
- Насколько я смог увидеть с корабля, там нет не только
организованной власти, но и людей вообще. Юта выглядит не намного лучше.
Большое Соленое Озеро высохло. Возвращаться мне некуда. Ну, а здесь работы
хватит на всю жизнь.
- Работы? Не собираетесь ли вы проповедовать? - Черчилль недоверчиво
посмотрел на Сарванта, словно впервые увидев его истинную сущность.
Нефи Сарвант был невысоким, смуглым, костистым человеком лет сорока с
весьма характерной внешностью: вздернутый подбородок, казалось, был
заострен на конце, тонкие губы, делающие рот узкой полоской, и загнутый
крючком нос, направленный к подбородку. Спутники часто шутили, что в
профиль он напоминает щипцы для орехов.
Его большие выразительные глаза прямо засветились сейчас изнутри. Вот
так же они вспыхивали не раз во время полета, когда он превозносил
достоинства своей церкви, как единственной истинной из того
ортодоксального ядра христианства, что сохранялось Последними Хранителями.
Правда, в конце концов, и члены этой церкви стали отличаться от других
христиан только тем, что посещали свои храмы. Религиозный пыл у них угас.
И лишь небольшая группа Хранителей, к которой принадлежал Сарвант,
отказывалась смиряться с пороками своих соседей. Организовав штаб-квартиру
в штате Аризона, эта группа стала рассылать миссионеров в охладевший к
религии мир.
Сарвант попал в экипаж "Терры" по той причине, что был крупнейшим
авторитетом в области геологии. Ему пришлось дать обещание не заниматься
обращением в свою веру членов экипажа. Он и не пытался делать это прямо,
но предлагал Библию своей церкви и просил, чтобы ее прочли. После этого он
пытался объяснить суть отдельных положений.
- Конечно, я намерен проповедовать! - сказал он. - Эта страна так же
широко открыта для Священного Писания, как и во времена Колумба. Скажу
вам, Руд, что, когда я увидел опустошение родного Юго-Запада, меня
охватило отчаяние. Мне казалось, что моя церковь была ложной, ведь один из
главных ее постулатов - ее вечность. Но я молился, и прозрение снизошло на
меня. Ведь я еще существую! И, благодаря мне, наша вера вновь возродится и
притом так, как никогда прежде, поскольку те языческие умы, которые
убедятся в истине, станут первоапостолами. Наше учение распространится,
как пламя. Мы - Последние Хранители - не имели большого влияния на
остальных христинан, так как они считали, что уже давно обрели истинную
веру и не хотели иной. А значила она для них едва ли больше, чем
спортивный клуб. Но ведь главное - путь.
- Я понимаю вас, - сказал Черчилль. - Только прошу одного - не
приобщайте меня к своей вере. У нас и без этого трудностей достаточно.
Пошли.
- Куда?
- Куда-нибудь, где мы сможем продать эти дурацкие костюмы и достать
местную одежду.
Улица, по которой они шли, была направлена с севера на юг, и поэтому
Черчилль предложил, что если все время идти к югу, она приведет их к
гавани. Там, если не произошло больших изменений, должна быть одна лавка,
где можно сменить одежду, и, возможно, даже не без выгоды. Пока что по
обеим сторонам улицы были расположены аккуратные жилые дома и большие
общественные здания. Жилые дома располагались в глубине ухоженных дворов и
были построены из кирпича и цемента. В основном, это были одноэтажные,
вытянутые по фасаду, строения, многие их которых имели пристройки,
расположенные под прямым углом. Дома, выкрашенные в разные тона,
отличались разнообразием. Перед каждым домом стоял столб тотема. Столбы
были большей частью высечены из камня, так как дерево берегли для
изготовления судов, экипажей, оружия и как топливо.
Общественные здания располагались ближе к улице, были построены из
кирпича и зачастую облицованы мрамором. Вокруг многих домов тянулись
галереи из высоких колонн. Верхушки куполообразных крыш венчали статуи.
Сарвант и Черчилль шли по мостовой, так как тротуаров не было. Время
от времени им приходилось отступать поближе к зданиям, чтобы избежать
столкновения с всадниками на оленях или экипажами. Всадники были богато
одеты и не обращали внимания на пешеходов; зачастую они неслись во весь
опор, не сомневаясь в том, что пешеходы сами поостерегутся, чтобы их не
затоптали.
Внезапно характер улицы изменился в худшую сторону. Однообразные
обшарпанные дома теснились друг к другу, лишь изредка улицу прорезали
узкие переулки. Скорее всего, это были некогда общественные здания,
проданные частным владельцам под лавки, ночлежки, доходные дома. Перед
ними прямо на улице в грязи копошились голые дети.
Черчилль отыскал нужную лавку и вместе с Сарвантом вошел в нее. Лавка
представляла из себя небольшое помещение, заваленное различной одеждой.
Цементный пол и стены были очень грязны, противно воняло собачьим калом.
Два пса неопределенной породы бросились на вошедших.
Хозяин был невысок, лыс, с большим животом и двойным подбородком, с
большими медными серьгами в ушах. Вид у него был такой же, как и у каждого
лавочника из любого столетия, разве что на черты его лица время наложило
некоторый отпечаток сходства с оленем.
- Мы хотим продать нашу одежду, - обратился к нему Черчилль.
- А она разве чего-нибудь стоит? - спросил лавочник.
- Как одежда - немного, - ответил Черчилль. - Как редкость - может
быть и много. Мы с того корабля. - Маленькие глаза хозяина расширились.
- О, братья Героя-Солнце!
Черчилль не знал точного смысла этого восклицания. Что он знал - так
это то, что Том Табак вскользь обронил, что капитан Стэгг стал
Героем-Солнце.
- Я уверен, ты сможешь продать каждый предмет нашей одежды легко и
недешево. Эти одежды были среди звезд в местах столь отдаленных, что идти
к ним без остановки для еды и отдыха пришлось бы тысячи лет да еще целую
вечность. Ткани этих костюмов хранят свет чужих солнц и запах экзотических
миров, где, сотрясая землю, бродят чудища больше этого дома. - Однако на
лавочника это не произвело сколько-нибудь благоприятного впечатления.
- А Герой-Солнце прикасался к этим одеждам?
- Много раз. Как-то он даже одел эту куртку.
- О-о!
Хозяин должно быть понял, что выдал свое нетерпение. Он потупил
глаза, лицо его стало безразличным.
- Все это очень хорошо, но я бедняк. И у матросов, которые
заглядывают в мою лавку, денег немного. Когда они проходят мимо таверн,
они готовы продать собственную одежду.
- Возможно, что это так. Но я уверен, вы имеете дело и с теми, кто
может продать эти вещи более состоятельным господам.
Хозяин вынул из кармана юбки несколько монет.
- За все я дам вам четыре колумба.
Черчилль взял Сарванта за руку и двинулся к выходу. Однако хозяин был
ловок и преградил путь к выходу.
- Я мог бы предложить пять колумбов.
Черчилль показал на юбку и сандалии.
- Столько это стоит? Или вернее, сколько вы запрашиваете за это?
- Три рыбы.
Черчилль задумался. По золотому содержанию колумб был примерно равен
долларам 21-го века. Рыба была равна четверти доллара.
- Ведь я же отлично знаю, что вы на нас заработаете 1000 процентов. Я
отдам все за двадцать колумбов.
Хозяин в отчаянии всплеснул руками.
- Идемте отсюда, Сарвант. Я бы мог пройтись по домам богачей и по
одной вещи все распродать. Но у меня нет времени. Даете двадцать или нет?
Спрашиваю в последний раз.
- Вы вырываете хлеб из рта моих бедных детей, но я принимаю ваше
предложение.
Через несколько минут оба звездолетчика вышли из лавки, одетые в
юбки, сандалии и круглые шляпы с отвислыми полями. Талии стягивали широкие
кожаные пояса с ножнами для длинных стальных ножей. Убранство довершали
сумки с накидками от дождя, а в карманах каждого еще оставалось по восемь
колумбов.
- Следующая остановка - гавань, - сказал Черчилль. - Когда-то я ходил
матросом на яхтах богачей во время летних каникул, чтобы заработать на
оплату колледжа.
- Я знаю, что вы умеете ходить под парусами, - подтвердил Сарвант. -
