Несколько секунд он внимательно рассматривал каждого пленного, но
поняв, что они ничего не скажут, кивнул головой и произнес:
- Да, я Герман Геринг.
- Кто это Геринг? - удивился Бартон.
- Ваш друг сможет рассказать вам об этом позже, - рассмеялся
немец. - Если это "позже" все же наступит для вас. Я не сержусь за то
великолепное сражение, которое вы дали. Я восхищаюсь людьми, которые
умеют хорошо драться. Мне всегда нужны лишние копья, особенно если
учесть, что вы убили много наших людей. Поэтому мужчинам я предлагаю
выбор. Становитесь на мою сторону, и ваша жизнь будет заполнена пищей,
спиртным, табаком и женщинами, которых вам наверняка захочется, как
только вы очухаетесь. Ха-ха-ха! В противном же случае - будете
работать на меня в качестве рабов.
- На нас! - поправил его по-английски второй мужчина, сидевший за
столом. - Вы забыли, Герман, что я тоже мог бы повторить ваши слова.
Геринг улыбнулся, хихикнул и сказал:
- Ну конечно же! Просто под этим "я" надо подразумевать нас обоих.
"Я" - это как бы единое целое двух наших индивидуальностей. Но если
вам не нравится это "я", то давайте говорить "мы". Так вот, ребятки, -
снова обратился он к пленникам, - если вы поклянетесь служить нам - а
для вас будет гораздо лучше, если вы так поступите - вы принесете
присягу на верность мне, Герману Герингу, и бывшему Императору Древнего
Рима - Туллу Гостилию.
Бартон присмотрелся. Мог ли это быть на самом деле легендарный
Император Древнего Рима? Рима, когда он был еще маленькой деревенькой,
которой угрожали племена италиков, сабин, аквы и вольски? Который по
очереди подвергался нападению то со стороны умбрийцев, то со стороны
более могущественных этрусков? Был ли это на самом деле Тулл Гостилий,
воинственный преемник миролюбивого Нумы Помпилия? В этом человеке не
было ничего, чем он мог бы выделиться среди тысяч мужчин, которых
Бартон видел на улицах Сиены. И все же, если он тот, за кого себя
выдает, то он был бы ценнейшей находкой для историков и лингвистов.
Тулл был, скорее всего, этруском и знает этот язык вдобавок к
доклассической латыни и языку сабинов и, возможно, даже знает язык
греков Кампинии. Он мог знать Ромула, предполагаемого основателя Рима.
Какие истории мог бы поведать этот человек!
- Ну? - прервал молчание Геринг.
- Что мы должны будем делать, если присоединимся к вам? -
поинтересовался Бартон.
- Во-первых, я! мы должны быть уверены, что вы немедленно и без
колебаний выполните все, что мы прикажем. Поэтому вам придется
выдержать небольшой экзамен.
Он отдал распоряжение, и через минуту вперед вывели группу
изможденных и покалеченных людей.
- Они у нас были на тяжелой работе, ха-ха-ха. И поэтому слегка
надорвались. Правда, вот те двое были пойманы при попытке к бегству.
И поэтому должны быть наказаны. Эти двое - за побег, остальные - за
то, что стали плохо работать. Мы постановили, что все они должны быть
убиты. Они стали для нас бесполезны. Поэтому вам следует без
- 81 -
колебаний убить всех этих людей и тем самым доказать свою решимость
служить нам.
Должен также вам заметить, что этот сброд перед вами - евреи. А
раз так, пусть ваши души ничем не омрачатся!
Рыжеголовый, который швырнул Гвенафру в Реку, протянул Бартону
увесистую дубину с кремневыми лезвиями. Два стражника схватили раба и
поставили его на колени. Это был крупный светловолосый человек с
голубыми глазами и греческим профилем. Он бросил на Геринга полный
ненависти взгляд и плюнул в его сторону.
Немец засмеялся.
- Он полон высокомерия, как и вся его раса. Я мог бы превратить
его в груду корчащегося вопящего мяса, умоляющего о смерти, если бы
только захотел. Но я равнодушен к пыткам. Какой-нибудь другой мой
соотечественник с удовольствием дал бы ему попробовать вкус огня, но я
по натуре человеколюб.
- Я могу убивать, только отстаивая свою жизнь или защищая тех, кто
нуждается в этом, - сказал Бартон. - Но я не убийца!
- Убийством этого еврея вы как раз и спасете свою жизнь, - ответил
Геринг. - Если вы этого не сделаете, то умрете сами. Только для этого
придется немного подождать.
- Я отказываюсь!
Геринг тяжело вздохнул.
- Вы - англичанин! И этим сказано все. Что ж. Я бы очень хотел,
чтобы вы были на моей стороне. Но раз вы не хотите совершить разумный
поступок, то пеняйте на себя. Ну, а вы как? - спросил он, обращаясь к
Фригейту.
Фригейт, который все еще испытывал сильные страдания от ран,
покачал головой:
- Ваши останки были сожжены в Дахау и развеяны по ветру. Причиной
этому были вы и ваши преступления. Неужели вы хотите все повторить на
этой планете? Неужели вы не пресытились преступлениями там, на Земле?
Геринг засмеялся и сказал:
- Мне известно, что случилось со мной после моей смерти. Об этом
мне подробно, даже слишком подробно, рассказали мои "друзья" - евреи.
Он указал на Моната.
- А это что за урод?
Бартон объяснил. Геринг сделал важный вид, а затем сказал:
- Я не могу ему доверять. Пусть отправляется в лагерь для рабов.
А ты, обезьяночеловек? Что скажешь ты?
Казз к удивлению Бартона вышел вперед.
- Я убивать за нас! Я не хочу быть рабом!
Он взял дубину. Стражники подняли на перевес копья, чтобы
опередить его, если только у него появится желание воспользоваться
дубиной не по назначению. Неандерталец взглянул на них из-под нависших
бровей и поднял оружие. Раздался хруст костей, и раб упал. Казз
вернул дубину рыжему и отошел в сторону. Он так и не взглянул на
Бартона.
- Сегодня вечером все рабы будут собраны, и им покажут, что с ними
произойдет, если хоть один из них попытается бежать.
Беглецов сначала немного поджарят, а затем убьют. Мой выдающийся
брат-соправитель, я думаю, сам проведет это собрание. Ему нравятся
подобного рода увеселения.
Он указал на Алису.
- А вот эту я беру себе.
Тулл вскочил.
- 82 -
- Нет! Нет! Она нравится мне. Забирай остальных, Герман, а эту
женщину оставь мне. У нее вид, как это вы говорите! аристократки! нет!
э! королевы!
Бартон взревел, вырвал дубинку из рук рыжего убийцы и прыгнул на
стол. Геринг опрокинулся на спину, кончик дубины едва не задел его
нос. Римлянин ткнул копьем Бартона и ранил его в плечо. Не выпуская
дубины из рук, Бартон мгновенно повернулся и вышиб оружие из рук Тулла.
Рабы с криками набросились на стражников. Фригейт вырвал у
кого-то копье и древком ударил Казза по голове. Неандерталец осел
наземь. Монат лягнул одного из стражников в пах и схватил его копье.
Что произошло дальше, Бартон не помнил.
Он пришел в себя за несколько часов до наступления темноты.
Голова болела еще больше, чем раньше. Ребра и оба плеча от боли
онемели. Он лежал на траве в загоне из сосновых бревен, который
огораживал примерно 50 на 50 футов пустого пространства, а на высоте
около 15 футов по всему периметру сосновой ограды тянулся балкон, по
которому прохаживались вооруженные стражники.
Бартон приподнялся, пытаясь сесть, и застонал. Фригейт, сидевший
на корточках рядом с ним, повернул голову и произнес:
- Я боялся, что вы так и не придете в себя.
- Где женщины?
Фригейт всхлипнул. Бартон покачал головой и сказал:
- Перестань реветь, как девчонка. Где они?
- Где же, черт возьми, они могут быть? О, Боже, Боже!
- Не думайте о женщинах. Все равно вы им ничем не можете помочь.
Во всяком случае сейчас. Почему меня не убили после того, как я
бросился на Геринга?
Фригейт вытер слезы и сказал:
- Убейте меня, не знаю. Может быть, они оставили вас и меня в
живых для того, чтобы предать огню? Для примера. Жаль, что они сразу
не убили нас.
- Вы же только-только обрели рай и уже так быстро желаете его
потерять? - спросил Бартон. Он начал смеяться, но затем затих, так
как боль пронзила его голову.
Бартон разговорился с Робертом Спрюсом, англичанином, родившимся в
1945 году в Кенсингтоне. Спрюс сказал, что прошло не более месяца с
тех пор, как Геринг и Тулл захватили власть. Пока они не тревожат
своих соседей, но вскоре, конечно же, попытаются завоевать прилегающие
территории, в том числе и земли индейцев онондаго на другом берегу
Реки. До сих пор ни одному рабу не удалось убежать и поведать соседям
о намерениях этих двух маньяков.
- Но люди, живущие у границ, сами в состоянии увидеть, что рабы
возводят крепостные стены, - удивился Бартон.
Спрюс посмотрел на него и криво улыбнулся.
- Геринг распространил слухи о том, что это все из-за евреев.
Его, видите ли, интересуют только евреи, и он только из них намерен
набирать себе контингент рабов! Поэтому, дескать, соседям нечего
беспокоиться. Но как вы сами могли убедиться, это абсолютная ложь.
Половина рабов не являются евреями.
С наступлением сумерек Бартона, Руаха, де Грейстона и Моната
вывели из загона и погнали к чашному камню. Здесь собралось уже около
двухсот рабов, охраняемых семьюдесятью приверженцами Геринга. Чаши
Бартона и его друзей поставили в камень и стали ждать. После того, как
прогрохотало пламя, чаши были убраны. Каждый из рабов открыл свою, и
стражники изъяли из них табак, спиртное и половину еды.
- 83 -
- Значит, мы - настоящие рабы! - чуть ли не с гордостью произнес
Фригейт. - Дик, вы довольно долго размышляли об институте рабства.
Что вы думаете о нем сейчас?
- Все, что мы знали на Земле можно было бы назвать "восточным"
рабством. Здесь же у раба нет ни малейшей возможности стать свободным
человеком. Здесь нет никаких личных чувств между рабом и
рабовладельцем, кроме ненависти. На востоке же положение резко
отличалось. Разумеется, как у любого человеческого института, там были
свои злоупотребления.
- Вы упрямый человек, - произнес Фригейт. - Вы заметили, что по
крайней мере половина рабов - евреи? Причем большинство из государства
Израиль двадцатого века. Девушка возле чашного камня сказала мне, что
Герингу удалось ввести чашное рабство, возбудив антисемитизм в этой
местности. Разумеется, чтобы его можно было возбудить, он и раньше
должен был существовать. Затем, после того как он с помощью Тулла
добился власти, он обратил в рабство многих своих бывших сторонников.
Самое дьявольское во всем этом, - продолжал он, - это то, что Геринг на
самом деле - не антисемит. Он неоднократно лично вмешивался в дела
Гиммлера и других, чтобы спасти некоторых евреев. Но Геринг в чем-то
даже хуже, чем искренние антисемиты. Он - оппортунист. Антисемитизм
был приливной волной в Германии. Для того, чтобы заполучить приличное
место, нужно было оседлать именно эту волну. Так же как Геринг
воспользовался ею там, он воспользовался ею и здесь. Такие антисемиты,
как Геббельс или Франко, верили в принципы, которые они проповедовали.
Пусть это были извращенные, основанные на ненависти, но все же это были
принципы. В то время "счастливчик" Геринг был по сути абсолютно
равнодушен к евреям. Он просто использовал их.
- Все это хорошо, - согласился Бартон, - но какое это имеет ко мне
отношение? О, я понимаю! Этот взгляд! Вы, я вижу, готовитесь поучать
меня!
- Дик, я восхищаюсь вами в такой степени, как восхищался очень
