литературе, хотя среди моих знакомых были и писатели. Более того, когда я
написал первый рассказ, мне прямо сказали, что не стоило портить пленку.
Чтобы стать писателем, нужно знать людей. Излишне рациональное мышление
для писателя - гибель.
Так я и пришел к фантастике. В ней для меня переплелось все: желание
конструировать будущее, воображать его, не будучи стесненным рамками какой
бы то ни было науки, желание писать, конструктивизм мышления, выражавшийся
в том, что характеры людей я конструировал из деталей, как и то будущее, в
котором мои герои жили.
Первая моя книжка выходила трудно. "Сейчас нельзя так писать, -
говорили мне. - Так писали сто лет назад, когда фантастика считалась
литературой второго сорта. Но сейчас..." Я все-таки добился пробного
тиража для фильмотек. И неожиданно посыпались заказы. Сейчас тираж
размножения достиг семи миллионов, не бестселлер, конечно, но я и этого не
ожидал.
Книгу спасла изюминка, на которую, несмотря на частые напоминания,
внимания обычно не обращают. Фантастические идеи. Идеи у меня возникали
неожиданно легко, и я обратил внимание: за два века существования научной
фантастики процент реализованных идей значительно превысил случайные
совпадения. Ясно, что существовал какой-то метод, которым настоящие
фантасты интуитивно пользовались. И я решил этот метод найти. Составил
картотеку "Фантастика двух веков" - все идеи вошли в нее, более трехсот
тысяч.
Я считало что метод придумывания фантастических идей годится не
только для литераторов, но и для ученых. В сущности, это новый метод
прогнозирования. Тогда я написал книгу "Фантастика в науке". Тираж был
приличным, заказов много, но профессионалы обошли книгу молчанием. А
ученые считали ниже своего достоинства учиться чему-то у дилетанта.
Вероятно, нужно было бороться, отстаивать свои взгляды. Но я мог
делать это только письменно. В устных спорах меня всегда побеждали, я
уходил с больной головой и мыслью, что занимаюсь несусветной чепухой.
Обдумав аргументы, я понимал потом, что был прав. И писал об этом в
очередном рассказе. Друзья окрестили меня чемпионом мира в спорах по
переписке.
Со Стоковым, Лидером Полюса, мы тоже схлестнулись в заочном споре.
Переписывались долго, и вот, когда Стокову представилась возможность
убедить меня, - авария. Как-то нелепо все это. И странно...
Пневмовагончик (идея принадлежала еще Жюлю Верну) домчал меня от
обзорной башни к гостинице, когда на часах было семь. Комиссия по
расследованию аварии, вероятно, закончила свое заседание, на которое меня
не звали, и я направился в кафе "Полет", где мы с Ингрид договорились
встретиться.
3
Комаров выделялся своей шевелюрой: белая грива спадала на плечи,
растекалась рекой, пенной и прекрасной. Он наклонял голову, слушая,
раскачивался в ритм речи, и белая грива послушно меняла русло, отзывалась
бурей или легким волнением. Рядом с Комаровым футуролог Николай Борзов
совершенно не смотрелся. У него была настолько неброская внешность, что,
если бы такое выражение существовало, я бы сказал: у него вовсе не было
внешности. Кибернетик Ли Сяо, самый старший сейчас на Полюсе - ему,
наверно, перевалило за семьдесят - был так же похож на китайца, как я на
египетского фараона.
Когда я вошел, все доедали десерт. Ингрид, улыбаясь, смотрела, как я
второпях наверстываю упущенное, и смысла разговора я долго не мог уловить
- спор шел давно, начавшись без меня и, может, не сегодня. Оуэна за столом
не было. Изредка он возникал на экране, молча слушал и исчезал, не
проронив ни слова. Дежурил в медотсеке.
- Леонид Афанасьевич, - неожиданно обратился ко мне Борзов, - в
фантастике, вероятно, уже описывалась сходная ситуация? Я имею в виду
аварии на астероидах.
- Конечно, - сказал я, - есть большая группа идей...
- И вы считаете, что этот псевдонаучный арсенал может помочь в
научной работе? Я читал вашу "Фантастику в науке". Увлекательно, но не
убедительно.
- Жаль, что я вас не убедил... К сожалению, моя картотека на Земле,
иначе я смог бы отыскать для вас достаточно близкий аналог сегодняшней
аварии. И возможно, даже подсказать правильное решение.
- Серьезно? - сказал Борзов с откровенной иронией. - А что, друзья,
не поспорить ли нам, как это когда-то было принято? Помните героев
пиратских романов? Ставлю двести пиастров против ломаного пенса, что вам,
Леонид Афанасьевич, не разобраться в причинах аварии "Конуса", пользуясь
только вашими фантастическими методами.
Я почувствовал, что краснею. Это был прямой вызов, и я не мог
отступить. Представляю, как бы я выглядел в их глазах, если бы не стал
спорить. Но и согласиться я не мог. Слишком все серьезно и сложно, а у
меня нет с собой ни картотеки, ни даже материалов по методике. Я не могу
спорить, я не готов к этому.
- Принимаю пари, - сказал я неожиданно для самого себя и протянул
Борзову руку через стол. Пожатие оказалось крепким и долгим, все смотрели
на нас улыбаясь и, по-моему, не принимали спора всерьез.
- Нашла коса на камень, - добродушно сказал Комаров.
4
Проснулся я ночью, будто от сигнала будильника. Лежал неподвижно,
думал, и беспокойство, возникшее во сне, усиливалось. Я не понимал его
причины и нервничал все больше. Может, что-то случилось на Земле с Наташей
или мальчиками? Обычно я остро ощущаю такие неприятности, но то на Земле,
вряд ли ощущение опасности могло настичь меня через сотни миллионов
километров! Все же нужно во время сеанса связи поговорить с Наташей...
Нет, не в том дело. Этот спор, навязанный вечером. Какая-то несуразность
бросилась в глаза... А, вот что! Почему единственный человек, который
должен прекрасно разбираться в энергетических блоках - Оуэн - безвылазно
сидит в медицинском отсеке под предлогом, что он к тому же врач? И почему
Лидером стал не он, а Комаров, человек здесь посторонний? Не странно? И не
странна ли вообще эта авария? Почему, например, не сработала система
защиты? В чем-то, вероятно, была вина Оуэна, если его изолировали в
медотсеке.
Я выплыл из спального мешка, включил ночник и вызвал по информу
медотсек. На экране возникла Ингрид.
- Доброе утро, - сказал я с довольно глупым видом. Я-то думал, что
увижу Оуэна и спрошу его кое о чем.
- Доброе утро, - улыбнулась Ингрид. - Как спалось?
- Благодарю вас, отлично. Стокову лучше?
- Да, он спит. Послеоперационное течение гладкое.
- А где Оуэн?
- В районе аварии, естественно. Он единственный среди нас
астроинженер, без него не разобраться.
Действительно, единственный инженер и единственный врач. И кажется,
вообще единственный, кто знает что-то об аварии. Во всяком случае, моя
первая версия оказалась курам на смех. Что и следовало ожидать.
5
Борзова я встретил в обсерватории, в зале операторов. Сюда сводилось
управление всеми четырьмя инструментами обсерватории Полюса: большим
оптическим телескопом с двадцатиметровым зеркалом, малым рефлектором,
работавшим в инфракрасном диапазоне, антенной микроволнового локатора и
рентгеновскими детекторами.
Я пришел сюда поразмышлять в одиночестве, будучи уверен, что после
аварии никому нет дела до астрономии. Николай сидел у пульта, и я хотел
уйти, но Борзов обернулся, и мне пришлось сесть с ним рядом.
- Авария аварией, - сказал Борзов, - а план планом. Я поработаю, а вы
спрашивайте. Идет?
Чтобы спрашивать, нужно знать, о чем спрашивать! Умения задавать
вопросы у меня никогда не было. И я сказал первое, что пришло в голову:
- Скажите, Николай Сергеевич, какой доклад вы собирались делать на
конференции?
- Динамика развития интеллекта. Проблема гениальности в футурологии.
Знаете ли вы, что гениев на Земле больше нет? Вывелись, как в свое время
мамонты.
Я усмехнулся. Заострение проблемы - неплохой ораторский прием.
- Напрасно смеетесь! Во все времена над людьми со средним уровнем
интеллекта возвышались пики гениев. Пики-одиночки колоссальной высоты.
Чуть пониже шла гряда талантов. Когда мы обработали архивные данные за два
века, оказалось, что высота пиков гениальности понизилась. Это, кстати,
стало сто лет назад одной из причин для утверждения, что роль
коллективного мышления в науке возрастает.
Все, конечно, не так просто, Леонид Афанасьевич, как я это
рассказываю. Исследование очень сложно, и до сих пор нет полной
уверенности в результате. А результат такой: человечество перестало
эволюционировать как разумный вид. Что говорит об этом фантастика, Леонид
Афанасьевич?
Я промолчал. Вопрос был риторическим, Борзов и не ждал ответа. Он
влез в кокон наблюдателя, опустил колпак, став на время чем-то вроде
придатка к обсерваторскому компьютеру. Я машинально отметил, что в
фантастике системы "человек - компьютер" были начисто отработаны еще в
прошлом веке...
Я попытался вспомнить, кого из наших современников можно по масштабу
дарования сравнить с Эйнштейном? Кружавина? Бог химии - так о нем говорят.
Но я не мог назвать работу, которую он подписал бы один. Кружавин
руководил огромным коллективом, и в этом качестве его знали все. Может
быть. Шестов? Единая теория поля - его детище, он сделал то, что оказалось
не по силам Эйнштейну. Но разве он сделал это один? Сотни исследователей,
которых он организовал, которые составили единый мозг Института
физпроблем...
Кто же еще?
Борзов бормотал что-то, полузакрыв глаза. То ли менял программу
наблюдений, то ли надиктовывал что-то в журнал. Я повернулся к зрительному
пульту - опытные наблюдатели обычно не пользуются им, предпочитая прямой
контакт с машиной. Но для дилетантов вроде меня - в самый раз. Включил
подсветку, четко обозначились цифры координат, параметры исследуемых
объектов. Необычное бросилось в глаза сразу. - Во всех индексах, кроме
координатных, стояли нули. Иными словами, все приборы пялились в какие-то
участки неба, где ровным счетом ничего не было, кроме первозданного
мирового шума, который всякая приличная машина сама вычитает. Довольно
трудно, по-моему, выбрать на небе участки, где даже в мощные телескопы
нечего было бы наблюдать. Сотрудникам Полюса это блестяще удалось.
Непонятно только зачем? И тут мне бросилась в глаза другая странность. Все
телескопы наблюдали одну и ту же точку - на пультах всех четырех систем
стояли одинаковые координаты с точностью до всех возможных знаков. Сначала
это меня успокоило - все же одну такую область найти легче, чем четыре.
Но, с другой стороны, если в этом направлении ровно ничего нет, то зачем
его исследовать с такой тщательностью?
Любопытно... Сколько же времени длится это странное наблюдение? Я
пустил назад тайм-индекс, и оказалось, что цель была принята вчера в
11:47. Число было знакомым. Именно в это время началась пробная передача,
которая закончилась взрывом!
Интересно узнать, в каком направлении велась передача. И если
координаты совпадут... Странная была передача. Недаром комиссия в лице
Борзова заинтересовалась обсерваторией, хотя здесь ничего не взрывалось.
Борзов, наконец, перестал бормотать и вылез из кокона.
- Ну что? - спросил я не без ехидства.
- Хотел бы я знать, - задумчиво протянул Борзов. - То есть, я хотел
сказать, Леонид Афанасьевич, что это прекрасные телескопы.
- Я думаю! Они наблюдают ничто...
- А, вы обратили внимание?
