зло, так и не научившись любить их. Уходят часы в холостяцкой квартире - в
ней есть все, что мне нужно, и потому кажется, что в комнатах пусто. В них
нет чужого: запаха легких духов, уюта, какой-нибудь шкуры лигерийского
эвропода, небрежно брошенной на пол. Я уже привык и не чувствую себя
одиноким, потому что со мной всегда память о днях, когда мы были вдвоем.
Просто я редко вспоминаю - иначе было бы еще труднее...
Когда музыкальный рефрен звучит в десятый раз, я подхожу к двери
своей гримерной, открываю ее контрольным словом и смотрю на свои ладони -
ладони Риголетто. Или Фигаро. Может быть, Горелова. Иногда Елецкого,
Я начинаю гримироваться и страдаю, потому что в это время герцог
Мантуанский соблазняет мою дочь. Или радуюсь, предвкушая победу над
злосчастным доктором Бартоло. Может быть, тоскую по далекой и недостижимой
Земле, затерянной в космических безднах. А иногда мучаюсь ревностью,
потому что графиня Лиза не любит меня...
Обсерватория стояла на холме, горы, сизые, дымчатые, толпились у
горизонта. Единственная дорога во внешний мир, казалось, исчезала в жаркой
пелене, не пропетляв и километра.
В лабораторном корпусе было душно и сумрачно - свет проникал в
коридор только сквозь матовые стекла десятка дверей, Ирина открывала двери
наугад, пока не нашла Вадима в комнате со странной табличкой "...и
туманностей". В комнате шел семинар, и Вадим вышел с Ириной в коридор.
- То, что вы мне дали, - сказала Ирина, - не так уж плохо. Во всяком
случае, не графомания. Вы пишете?
- Нет, Ирина Васильевна. Я не знаю, что это. Не фантазии и не
реальность. Если вы готовы слушать... Просто слушать, не обязательно
верить...
Вадим говорил неожиданно тихо, короткими фразами, смотрел напряженно.
- Давайте пойдем в лес, - предложил Вадим. - Душно здесь. И люди... Я
всегда ухожу, когда хочу подумать или...
- Пойдемте, - согласилась Ирина.
Тропинка заросла травой, и ее приходилось угадывать. В лесу жара
сменилась сырой прохладой. Под ногами пружинили смоченные непросыхающей
росой многолетние слежавшиеся слои опавших листьев. Они готовились принять
новый слой - на деревьях уже кое-где проступала осенняя золотизна.
Ирина села на пень и улыбнулась Вадиму. Он заговорил, будто всю
дорогу от обсерватории обдумывал первую фразу и теперь боялся ее забыть.
Вадим учился на третьем курсе физфака, когда ему приснился странный
сон. Он певец, готовится в своей гримерной к выходу на сцену. Он
гримировался сам, тщательно и медленно накладывая слои приятно пахнущей
мази. В зеркале было видно вытянутое лицо, высокие брови, острый, будто
клюв, нос. Вадим напевал вслух мелодии из оперы "Трубадур", которая пойдет
сегодня в Большом зале.
Вадим пошел на сцену, ощущая на себе тяжесть настоящих металлических
лат. На сцене был парк - низко свесились над прозрачным прудом ивы, цвели
на клумбах огромные красные гладиолусы, а в глубине кипарисовой аллеи
островерхими башенками подпирал звездное небо замок, погруженный во тьму.
Он прислонился к шершавому стволу дерева и запел низким, мягким и мощным
баритоном, радостно чувствуя, как пружинит выходящий из гортани воздух...
Когда Вадим проснулся, голова была совершенно ясной, будто после
глубокого сна без сновидений, и тем не менее он помнил все. Он никогда не
занимался музыкой. Родители отдали его в школу с математическим уклоном,
и, полюбив точные науки, Вадим считал знание их вполне достаточным. Но в
то утро мелодии звучали в памяти, мешая сосредоточиться, - предстоял
экзамен по матфизике.
Вадим явился на экзамен, успел сказать несколько слов, объясняя
теорему Коши для вычетов, и неожиданно обнаружил, что стоит перед огромным
стереоэкраном. Впереди чернота, только яркие звезды полыхали, словно
подвешенные на невидимых нитях. В центре экрана угадывалось сиреневое
пятнышко. Вадим не чувствовал ни изумления, ни растерянности. Ему было не
до того. Экспедиция подходила к цели, и он, Андрей Арсенин, певец, никогда
прежде не летавший в космос, должен был принять решение. Звездолет
направлялся к Аномалии - пятнышку на стереоэкране. Вероятно, Аномалия была
живой, возможно, разумной. Это предстояло выяснить Арсенину, даже не
столько познать самому, сколько стать посредником в познании. К чему его в
детстве готовил Цесевич по странной, путаной, никем не признаваемой
методике, изобретенной им, как говорили, в минуты бреда.
Пятнышко на стереоэкране приблизилось рывком - звездолет совершил
очередной импульс-скачок, Андрей - где-то в глубине подсознания он ощущал
себя еще и Вадимом Гребницким, студентом-физиком - рассматривал Аномалию,
которую раньше много раз видел на фотографиях и в фильмах. Он чувствовал
тяжесть ответственности и думал, что Цесевич недобро поступил с ним,
обнаружив его странную и уникальную способность. "А где-то в это время
заходит солнце, - с тоской подумал он. - Театр серебрится в лучах зари..."
Вадим стоял у стола экзаменатора и договаривал конец фразы. Он сбился
и замолчал.
- Что же вы? - спросил Викентий Власович, толстый и добродушный
матфизик. - Все верно, продолжайте.
И Вадим продолжил с той фразы, которую не договорил. Он не сразу
понял, что полчаса, проведенные им в звездолете, не заняли здесь и
мгновения. Испугавшись, он едва дотянул ответ до конца и вылетел из
аудитории в смятении духа и с четверкой в зачетке.
Он не забыл ни единой подробности, ни единой мысли, ни единого своего
- чужого?! - ощущения. Больше всего его поразили полчаса, вместившиеся в
миг. Вместо того чтобы готовиться к экзамену по ядру, он украдкой читал
курс психиатрии, но не нашел синдрома, хоть отдаленно напоминающего то,
что случилось с ним. Он знал, что здоров, и объяснение (если оно вообще
есть) лежит в иной плоскости. Он ждал повторения, завтракая по утрам, сидя
в многолюдной тишине студенческой читалки, прогуливаясь вечерами около
дома, и особенно нервничал во время экзаменов, будто повторение Странности
требовало непременно тех же внешних условий. Из-за этого он едва не
завалил ядерную физику и получил первую тройку. Путаница в мыслях
нарастала.
Вадим долго молчал - держал в ладонях солнечный блик, прорвавшийся
сквозь крону дерева.
- И больше это не повторялось? - спросила Ирина.
Вадим не ответил, ей показалось, что он оценивает интонацию ее слов.
Поверила или нет. Сама она еще не задавала себе такого вопроса. Она просто
слушала.
- Не повторялось, - сказал Вадим. Он положил руку ей на плечо, и
Ирина слегка отодвинулась, но движение было таким легким, что Вадим его и
не заметил. - Не повторялось, потому что каждый раз было по-иному.
Теперь-то я знаю, что это было и что есть. Отчасти объяснил сам, отчасти
мне подсказали. Я потому и спросил, любите ли вы фантастику...
- Объясните.
- Не так сразу...
3
Они встречали Новый год - физики с четвертого курса и три девушки с
филфака. Вадим слонялся по квартире, пробовал блюда и напитки, встревал в
кратковременные диспуты об искусстве, которые мгновенно растворялись в
общих фразах и неожиданных анекдотах. Начали бить куранты, все похватали
бокалы, сдвинули их над столом в беспорядочном звоне. Вадим считал удары,
и после седьмого - это он запомнил точно - оказался в рубке звездолета.
Рядом стояли двое в прилегающих к телу одеждах. Одежда Вадима была
такой же - он носил ее с детства, она росла с ним, стоило ли удивляться? В
сознании промелькнули мысли еще одного человека - певца Андрея Арсенина.
Вадим почувствовал его напряжение, нерешительность, это была минутная
нерешительность, и Вадим - или Андрей?! - сказал своим спутникам:
- Я готов.
Оба кивнули. Арсенин (Вадим уже не ощущал собственного я, не мог
отделить его от восприятия Андрея Арсенина, певца по профессии, а по
призванию - путешественника во времени) занял место в возвращаемом бочонке
бота, люки заклеились, высветились индикаторные стены, отовсюду теперь
лилось зеленое сияние, приятное для глаз, сигнал порядка по всем системам.
У Арсенина оставался еще час времени, и он прислушался к себе, и мысленно
поздоровался с собой, точнее, с человеком, вошедшим в его мозг для
выполнения эксперимента. Потом он начал вспоминать - это было первым
пунктом программы, и Вадим ощущал эти воспоминания, переживал их заново.
Уголком сознания он понимал, что ничего из воспоминаний Арсенина не знал и
знать не мог, и все же не изумление перед открывшимся миром владело им, а
желание вспомнить больше и четче. Именно вспомнить...
Он вспомнил, как в 2156 году - два года назад - экспедиция к Антаресу
прошла около светлого газопылевого комплекса. Аномалию распознали не
сразу, лишь спектральные измерения показали, что центральное сгущение
туманности - вовсе не обычный газ. Внутри разреженной водородной оболочки
скрывалось трудно различимое относительно плотное ядрышко. Удивительно,
что спектр этого ядрышка оказался идеальным спектром абсолютно черного
тела. Такого в природе еще не встречалось. Как всякая теоретическая
абстракция, абсолютно черное тело всегда было невыполнимой идеализацией. В
излучении любого природного объекта есть линии элементов, скачки яркости.
Природа разнообразна, а черное тело монотонно. Именно такой и была
Аномалия.
Экспедиция на Антарес не стала задерживаться, но после ее сообщения с
Земли стартовали два поисковых корабля. Они не вернулись. Последним было
сообщение, что удалось измерить массу и объем Аномалии. Плотность ее
оказалась невелика - обычный разреженный газ. И разведчики решили пройти
сквозь Аномалию. Больше сообщений не поступало.
Вся последующая история исследований Аномалии стала историей неудач.
В туманность пошли киборги и впервые за сотню лет потерпели поражение. Не
вернулся ни один. Близ Аномалии собрали стационарную исследовательскую
станцию со сменным экипажем. Аномалию бомбардировали всеми видами
излучений, рассеянными и направленными пучками, вплоть до лазерных игл и
информационных потоков. И ни разу не удалось получить отраженного или
прошедшего сквозь Аномалию сигнала.
Перелом в исследованиях наступил, когда Дарчиев опубликовал работу, в
которой доказывал, что Аномалия - искусственно организованный объект. Ход
его рассуждений был таким. В природе одинаково невероятно как точное
следование одному-единственному закону, так и полное от него отступление.
Если вы встретите в космосе явление, которое можно описать одним и только
одним законом физики, такое явление можно считать искусственным. В природе
не бывает, например, абсолютно чистых металлов - только с примесями. Так и
с Аномалией. Если это искусственное сооружение, то внутренняя его
структура может быть какой угодно, возможны любые неожиданности.
Интерес к Аномалии резко возрос. В работу включились контактисты.
Тактику изменили: решено было отыскать, выделить и исследовать сигналы,
которые должны поступать к Аномалии от создавшей ее цивилизации. Поиск
вели несколько месяцев во всех мыслимых диапазонах всеми мыслимыми
приемниками - и с нулевым эффектом.
Двухлетие открытия Аномалии отпраздновали на всех базах, а на
следующий день произошло странное событие. Одна из грузовых ракет прошла в
непосредственной близости от Аномалии и, корректируя курс, "чиркнула" по
поверхности черного тела. Ракета исчезла, и диспетчеры, которые видели уже
много подобных картин, мысленно с ней распрощались. Но спустя шесть секунд
ракета опять появилась в зоне слежения. Двигаясь к базе по инерционной