Пусть мой народ встретит неизбежный конец. Зло победит. Ничто не остановит
его. А я умру здесь. Я лягу рядом с отцом...
В ту ночь она в последний раз выбралась из Башни наружу. Небрежно
набросив на плечи тонкий плащ, отправилась она к могиле, над которой
нависало больное, искореженное дерево. В ладони ее был по-прежнему зажат
Камень-Звезда.
Бросившись на землю, Эльхана принялась судорожно рыть ее голыми
руками. Очень скоро мерзлые комья в кровь разодрали ей пальцы. Ей было все
равно. Ничтожную боль тела переносить было гораздо легче, нежели ту, что
терзала ей сердце.
Наконец она вырыла небольшую ямку. Алая луна, Лунитари, выползла в
ночное небо, смешав свой кровавый отблеск со светом серебряной луны.
Эльхана смотрела и смотрела на Камень-Звезду, пока слезы окончательно не
застлали ее взгляд. Потом опустила талисман любви в ямку. Усилием воли
заставила себя перестать плакать. Утерла слезы - и начала забрасывать ямку
землей.
И вдруг замерла...
Протянула дрожащую руку и смахнула землю с Камня-Звезды. Уж не свело
ли ее горе с ума?.. Нет, в Камне действительно мерцал свет! Вначале едва
заметный, он разгорался все ярче. И Эльхана подняла сверкающую
драгоценность, оставив крохотную могилу пустой.
- Но ведь он... умер, - тихо проговорила она, глядя на Камень,
сверкавший и лучившийся в серебряном сиянии Солинари. - Я знаю, что его
взяла смерть, и ничто этого не изменит. Так почему же свет...
Неожиданное шуршание заставило ее испуганно обернуться. Сперва она
шарахнулась прочь: ей показалось, что изуродованное дерево, сторожившее
могилу Лорака, пыталось схватить ее скрипучими ветками. Но потом она
увидела, что ветви, наоборот, перестали болезненно корчиться. Вот они
застыли в неподвижности, а потом... потом дерево вздохнуло и потянулось
вверх, к небу. Ствол его выпрямился, кора вновь сделалась гладкой и
заблестела в свете двух лун. Кровь перестала сочиться, раны закрылись.
Прожилками листьев вновь побежали соки, несущие жизнь.
Ахнув, Эльхана неверными движениями поднялась на ноги и огляделась
кругом. Нет, ничто больше не переменилось. Прекрасным, как прежде, стало
только одно дерево, охранявшее последний покой Лорака.
Я схожу с ума, подумалось Эльхане. Страх стиснул сердце... она быстро
повернулась назад, к могиле. Дерево в самом деле исцелилось. Ей
показалось, что оно становилось все краше прямо на глазах...
И Эльхана бережно вернула Камень-Звезду на прежнее место - против
своего сердца. Потом пошла к Башне. Нужно было сделать много дел, прежде
чем лететь на Эргот.
Утром следующего дня, когда первые солнечные лучи едва озарили
несчастный край Сильванести, Эльхана еще раз посмотрела на лес. Все
оставалось по-прежнему. Тошнотворный зеленый туман окутывал замученные
деревья. Так оно и будет, сказала она себе, пока не возвратятся эльфы и не
изменят свою страну подвигом покаянного труда.
Только одно дерево... то самое, над могилой Лорака...
- До свидания, отец, - сказала Эльхана. - Мы вернемся.
Подозвав грифона, она взобралась на его могучую спину и твердым
голосом отдала приказ. Грифон развернул крылья и взвился в небо,
поднимаясь все выше над Сильванести. По слову Эльханы он повернул к западу
и устремился в далекий путь - на Эргот.
Далеко внизу, среди черного ужаса, заполонившего лес,
одно-единственное дерево шелестело на стылом зимнем ветру роскошной
зеленой листвой. Напевая тихую песню, оно простирало зеленые ветви,
защищая могилу Лорака от мрака и холода. Дерево терпеливо ждало весны...
ЙНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory є
є в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2" є
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД¶
є Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент є
є (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov є
ИННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј
Маргарет УЭЙС
Трейси ХИКМЭН
ДРАКОНЫ ОСЕННИХ СУМЕРЕК
ПЕСНЬ О ДРАКОНЕ
...Слушайте же эту Песнь,
Каждое слово которой, подобно дождинке,
Смывает прах веков и пыль домыслов
С величавой Легенды о Битве Драконов,
Легенды о том, как во дни юности мира,
Когда три луны поднимались над Кринном,
Мир содрогнулся от посвиста драконьих крыл.
И о том, как во дни тьмы, и ужаса,
Под черной луной,
Бесстрашный свет возгорелся в Соламнии:
Явился истинный Рыцарь.
Воззвав к Богам, он выковал сияющее Копье -
И пронзил им самую душу Темных Драконов,
Изгнав их черную тень
С посветлевших берегов Кринна.
Это был Хума, Соламнийский Рыцарь,
Прозванный Носителем Света.
У подножия гор, в священной тиши храма,
Собрал он Кователей Копий
И принял в себя их мощь, круша извечное Зло,
Вгоняя его назад в драконью глотку Тьмы.
И Паладайн, великий Бог Добра, сиял за его плечом,
Наполняя силой десницу.
Так Хума изгнал Владычицу Тьмы и все Войско Ужаса
Назад в Бездну,
В бессолнечный мир,
В царство смерти,
В Ничто,
Откуда не долетают проклятья.
Так, в громе и грохоте, окончился Век Мечтаний
И наступил Век Силы,
Когда в пределах Востока возвеличился Истар -
Королевство света и правды,
Чьи золотые и белые минареты
Возносились к солнечной славе,
Знаменуя уход Зла.
Сиял он,
Словно праматерь добра,
Словно метеор в небесах Справедливости.
Но Король-Жрец Истара все искал пятен на солнце.
Деревья в ночи виделись ему когтистыми демонами,
Реки под луной - густыми потоками крови.
Он хотел пройти путем Хумы
И тоже воззвать к Богам,
Чтобы изгнать из мира последнюю тень греха.
Святой была его цель.
Но Боги отвратили от мира свое лицо.
И настал час смерти и ужаса,
Когда огненная гора упала с небес,
Нацеленная в сердце Истара.
Город взорвался, словно череп в огне
Плодоносные долины вздулись горами,
Моря хлынули в разверстые могилы гор
Сухими пустынями сделались ложа морей,
Дороги Кринна стали дорогами мертвых.
Таково было начало Века Отчаяния,
Когда узлом связались дороем,
Когда ветры завыли в костях пустых городов,
А людей приютили горы, и пустоши
Древние Боги более не слышали их.
Вотще простирали мы руки к пустому серому небу,
Призывая новых Богов.
Нет нам ответа.
Равнодушно молчит Небо...
СТАРЕЦ
Тика Вейлан со вздохом выпрямила спину и повела плечами, пытаясь
размять прихваченные судорогой мышцы. Бросив тряпку в ведро, она обвела
комнату взглядом.
Содержать старую гостиницу в порядке делалось все трудней. Как ни
ухаживай, как любовно ни полируй вощеную мебель - на поверхности старинных
столов появлялись все новые трещины, а посетитель, садясь на скамью,
рисковал схлопотать занозу пониже спины. Что говорить, "Последнему
Приюту", верно, далеко было до тех новомодных гостиниц, которые, насколько
слышала Тика, появились в Гавани. Но зато как здесь было уютно! Громадное
дерево, на чьих могучих ветвях было построено здание, казалось, ласково
обнимало его. Стены дома были до того искусно вписаны в естественные
изгибы ствола, что глаз не мог различить, где потрудилась природа, а где -
человеческая рука. Полированная стойка бара выгибалась изящной волной,
опираясь на выступы живых ветвей. Цветные оконные стекла разбрасывали по
комнате веселые блики...
Тени становились короче: близился полдень, скоро придет время
открывать заведение. Тика огляделась еще раз, теперь уже с довольной
улыбкой. Столы были чисто вымыты и натерты до блеска, оставалось только
пройтись тряпочкой по полу. Тика принялась переставлять тяжелые деревянные
скамьи, и в это время из кухни появился Отик, сопровождаемый облаком
душистого пара.
- Еще один бодрящий денек! - сказал он. - И в смысле дела, и в смысле
погоды!
Подобрав пухлый животик, он протиснулся за стойку и, весело
насвистывая, принялся расставлять кружки.
- Я бы предпочла погоду потеплей, зато дела - без запарки, - ответила
Тика, таща увесистую скамейку. - Я вчера ноги по колено стоптала, и хоть
бы кто спасибо сказал, про чаевые я уж молчу! Такие все мрачные, прямо
страшно смотреть. И знай подскакивают на всякий чих, точно ужаленные.
Честное слово, стоило мне уронить кружку, как Ретарк выхватил меч!
- Подумаешь! - фыркнул Отик. - Ретарк - стражник утехинских
Искателей, а у этой публики вечно душа не па месте. Поди-ка поработай у
фанатика вроде Хедерика, сама станешь такой же...
- Тихо ты, - остерегла его Тика.
Отик только пожал плечами:
- Пока Высокий Теократ еще не приспособился летать, ему нас не
подслушать. Скрипучие ступеньки выдадут его прежде, чем он разберет, о чем
мы болтаем! - По Тика заметила, что голос он все-таки понизил. Он
продолжал: - Помяни мое слово, девочка, наши, утехинские, не долго будут
терпеть подобное безобразие. Это же надо, людей хватают и тащат неизвестно
куда! Ох, времена!.. - Отик покачал головой, но потом лицо его
просветлело: - Зато дела идут замечательно...
- Пока он не надумал нас закрыть, - хмуро отозвалась Тика. Схватила
швабру и принялась мыть пол.
- Даже Теократам нужно наполнять чем-то желудок, а также отмывать
глотку от серы и огня, которые они извергают во время проповедей, -
засмеялся Отик. - Каждый день задвигать людям про Новых Богов - небось
жажда замучит. То-то он, как вечер - так к нам...
Тика оставила швабру и наклонилась поближе, поставив локти на стойку.
- Отик, - сказала она серьезно и тихо. - Ходят ведь и другие слухи...
люди говорят о войне! О том, что на севере собираются какие-то армии! По
городу слоняются непонятные типы в надвинутых капюшонах. Их все время
видят с Высоким Теократом, они его о чем-то расспрашивают...
Отик с любовью взглянул на свою девятнадцатилетнюю собеседницу и
ласково потрепал ее по щеке. Он старался заменить ей отца - с тех самых
пор, как ее родитель таинственным образом исчез.
- Война? Еще чего! - фыркнул он и легонько дернул Тику за рыжие
кудри. - Со времени Катаклизма только и слышно - "война" да "война".
Болтовня, девочка, обычная болтовня. Может, сам Теократ ее и подогревает,
чтобы народ не отбивался от рук...
И тут дверь растворилась.
Тика и Отик испуганно вздрогнули и разом повернулись к двери. Ни он,
ни она не слыхали скрипа ступеней, что само по себе превосходило всякое
разумение! "Последний Приют", как и все здания Утехи, был выстроен высоко
на ветвях раскидистого валлина; единственным во всем городе исключением
была кузница. Горожане подались на деревья очень давно, еще в эпоху
