незнакомые люди писали ему, спрашивали совета и советовали сами, а здесь,
в родных пенатах, была тишь да гладь. Вот уже восемь лет он сидел за одним
и тем же столом без всякой надежды дослужиться до старшего научного
сотрудника. Должности требуют локтей, а толкаться Р.М. не любил. Когда-то
Таня ворчала: вот, мол, и этот лабораторию получил, и тот, оба с тобой
учились и уже доктора наук. Один, правда, национальный кадр, но второй-то
- русский. Р.М. устроил семейную сцену, сказал все, что думал о
должностях, околонаучной возне и докторах-академиках независимо от их
национальной принадлежности. Больше Таня об этом не заговаривала.
Денег им, в общем, хватало - с гонорарами. Детей не было, Таня
болела, потому и с работы ушла, а потом, когда можно было устроиться, Р.М.
не разрешил: помощь ему нужна была не деньгами.
За две недели после отправки рукописи Р.М. отыскал и решил еще одну
задачу на прогнозирование открытия. Таня распечатала сотню экземпляров, и
Р.М. разослал решение с методическими указаниями всем своим
корреспондентам. Позвонил Родикову, тот был занят, торопился, но адрес
продиктовал и даже просил звонить еще, на работу или домой, можно
встретиться, поговорить...
Отправив уже письмо, Р.М. раскаялся - не нужно было этого делать.
Ему, видите ли, любопытно, а матери каково? Набросился на Таню: почему не
отсоветовала? Но дело было сделано, и оставалось ждать.
В институте наступила спокойная пора, шеф отбыл на совещание по
сильным магнитным полям, и в лаборатории много говорили о футболе,
международных событиях, высоких ценах, гнилой картошке и армянских
националистах, почему-то считающих Нагорный Карабах частью Армении.
Впрочем, бывало, и работали. Р.М. любил самостоятельность и дома имел ее в
избытке. В институте он предпочитал выполнять то, что хотел шеф. Он так
привык, бурь ему хватало с методикой и фантастическими рассказами, а на
работе хотелось чего-то спокойного.
Как-то они пошли с Таней в кино, идти не хотелось, но жена настояла,
иногда она умела быть упорной - в таких вот мелочах. Фильм был серым, но
незадолго до конца один из персонажей сказал своей дочери несколько слов,
которые заставили Романа Михайловича вздрогнуть. И слова-то были
необязательные, что-то вроде "Таких ведьм, как ты, еще поискать надо!" Но
фраза из памяти не ускользала, и Р.М., привыкнув доверять неожиданным
впечатлениям, долго потом искал нужную ассоциацию или аналогию, слушая
одновременно Танины рассуждения о том, что такие средние фильмы очень
точно рассчитаны на средний уровень зрителя, и в этом проявился талант
режиссера. Ассоциаций не возникло - то единственное, что он должен был
вспомнить, на ум не пришло.
Еще через несколько дней позвонил Родиков и пригласил погулять после
работы. Р.М. согласился с неохотой. Он злился, с утра пришлось высидеть
больше трех часов на семинаре, обсуждалась дурацкая, по его мнению,
работа, которая не могла быть верной потому хотя бы, что противоречила
всем правилам науковедения. Р.М. отмолчался, он приучил себя не вступать в
заведомо бесплодные дискуссии. Чтобы доказать глупость автора, пришлось бы
потратить много времени и нервов, этого Р.М. себе позволить не мог. Но
настроение испортилось.
С Родиковым они встретились у афишной тумбы и медленно пошли к
станции метро, где был небольшой сквер и можно было посидеть на скамейке.
- Мать девушки ответила, - сказал следователь после недолгого
молчания. - В возбуждении уголовного дела, как я и предполагал, ей
отказали. Типичный случай, девушка была на учете в психдиспансере.
- Почему она написала вам? Я ведь дал свой домашний адрес.
- Вам писать она то ли не захотела, то ли постеснялась. Ваши рассказы
из книги "Пространство мысли" дочь читала последние дни перед... Она
просит обо всем забыть, это, мол, ее беда и так далее...
Ассоциация, которая таилась в дальних уголках подсознания, всплыла,
как всегда, неожиданно. Р.М. вспомнил и удивился. Конечно, его сбил с
толку возраст Нади. Нет, идея нелепая... Впрочем, можно спросить.
- Скажите, Сергей Борисович, фамилия у Нади, наверно, по отцу?
- Вероятно, - Родиков пожал плечами.
- А девичьей фамилии матери вы не знаете?
- Нет.
- А вы могли бы узнать? - настойчиво продолжал Р.М. - Если я напишу
ей сам, она может не ответить.
- Вполне, - согласился Родиков. - А зачем вам?
- Может быть, я знал мать Нади до замужества?
Родиков внимательно посмотрел на Романа Михайловича.
- Вам что-то пришло в голову? - спросил он.
- Привык все раскладывать по полочкам. Вы знаете, что такое
морфологический анализ?
- Да так... - неопределенно отозвался Родиков. - У меня лежит ваша
книга "Наука об открытиях", я взял ее в библиотеке еще до встречи с вами,
но... Оглавление прочитал, помню, был так и этот морфологический анализ.
Кстати, я давно хотел спросить... У вас есть рассказ "Волны Каменного
моря", я сам не читал, но сын...
Р.М. думал о своем. Что-то отвечал Родикову, а мысленно просчитывал
схему. "Таких ведьм как ты..." В этом ключ, интуицию нужно слушаться.
Узнать девичью фамилию Надиной матери. Еще лучше - посмотреть на ее
фотографию или выяснить, где она жила двадцать лет назад. Может ли быть,
что дело в матери? Казалось бы, чушь. Но все объясняет. Все?.. Девушки
нет. Нет Нади...
Ему повезло с родителями. Это он сейчас понимал - повезло. А в
детстве он отца боялся. Тянулся к нему, во многом подражал, но боялся.
Стоило отцу с сумрачным видом войти в комнату, где Рома играл в
солдатиков, и у него начинали дрожать ноги. Отец садился перед ним на
низкий продавленный диван и говорил "давай поиграем". Играли они обычно в
шашки или в "логику".
А маму Рома не боялся. Она ему все разрешала, а он хотел сделать
что-нибудь наперекор и не мог, просто руки не поворачивались. Мать он
жалел. Отец появился, когда Роме уже исполнилось четыре, а до того они
жили вдвоем, он знал, что матери трудно, она ему это часто говорила, и он
знал, но не понимал. Еще он знал, что отец ни в чем не был виноват, что
лучше его нет и не будет, но не понимал, в чем не виноват отец, которого
он никогда не видел. Когда явился незнакомый мужчина, и мать долго
плакала, Рома решил, что этот чужой дядя принес дурные известия об отце,
но оказалось, что бородатый пришелец и есть отец, а плачет мама от
радости. Рома не понимал, как можно плакать от радости, и потому ему долго
не верилось, что мать стала совсем другим человеком, и у них, наконец,
появилась семья. Позднее отца реабилитировали, но это трудное слово Рома
не мог в то время ни выговорить, ни понять.
Отец пошел работать на завод - до ареста он был инженером-механиком,
- и в пятьдесят пятом они впервые "наскребли", как сказала мама,
достаточно денег, чтобы снять на лето комнату в дачном поселке у моря.
Рома отца боялся - так он считал, - но подражал ему во всем, впрочем,
этого он тоже не понимал. Отец не любил купаться, и Рома с утра до вечера
строил с ним огромные замки из мокрого пляжного песка, а однажды провел
насыпную "железную" дорогу через весь пляж до пионерского лагеря и пустил
по ней "электричку" из спичечных коробков.
Отец научил Рому читать и по десять раз на дню загадывал загадки, а
ответ требовал искать в книгах.
- В книгах есть все, - уверял он, - нужно только не лениться искать.
Однажды отец принес засвеченную фотографическую пластинку и предложил
Роме поглядеть на солнце. Они сидели на песке, к ним подходили любопытные
и просили показать, что такого интересного можно различить сквозь
непрозрачное стекло.
- Ну вот, - сказал отец, - а завтра будет главное событие - солнечное
затмение.
День был обычным, рабочим, но Роме казалось, что наступил праздник,
что-то вроде Первого мая. Весь день они провели на пляже, погода выдалась
великолепная: ни облачка, жарко, ходить босиком по песку было невозможно.
Вскоре после полудня на диске солнца возникла щербинка. Наползала она
медленно, никто этого не замечал. Но день постепенно поблек, стало
неестественно сумрачно. Отец потом говорил, что начали лаять собаки,
где-то заблеяли овцы. Ничего этого Рома не слышал. Чувства его
сосредоточились в зрении, потому что на пляже неожиданно появилась
странная женщина. Вся в черном, закутанная в чадру, она медленно шла по
берегу у самой воды и, наверно, смотрела в небо, а не перед собой, потому
что босые ее ноги то и дело ступали в воду, она будто плыла в мелкой воде,
и была в ней сила, которая не позволяла отвести взгляд. Она прошла
недалеко от Ромы, и он почувствовал, что сейчас пойдет следом. Женщина ни
на кого не обращала внимания, но всюду люди оборачивались и смотрели
вслед.
Неожиданно отец схватил Рому за плечо и что-то сказал, и мгновенно,
будто в театре перед началом спектакля, отключили лампы, и оркестр заиграл
вступление - крики животных и людей, наконец, достигли слуха Ромы, - и
сразу поднялся занавес, на месте солнца осталась густая и непроглядная
синева, окруженная махровым ореолом, будто раскаленное вещество
выплеснулось из сердцевины светила и растеклось по полированному столу
неба неровными потеками, а внутри не осталось ничего, дыра, которая тихо
звенела, женщина подняла руки, чадра упала к ее ногам, распластавшись
черной кляксой.
Женщина звонким голосом говорила что-то, Рома не понимал ни слова и в
то же время понимал все. Она обвиняла солнце в том, что оно забыло о
людях, о тех, кого само же создало, а люди перестали быть людьми и стали
скотами, и солнце серебристым звоном отвечало, что это не так, что люди
прекрасны, и нужно только уметь видеть, а это не каждому дано. Я вижу, -
говорила женщина, будто пела, - я вижу их души и вижу, что они черны. Не
черны, - звенело в небе, - а только запачканы грязью, и нужно уметь видеть
сквозь грязь. Что же мне делать, - говорила женщина, будто молилась, - у
меня нет сил оттирать грязь с каждого. И не нужно, - слышался звон, -
достаточно видеть и понимать. Главное - понимать.
Из-за края лунного диска вырвался ослепительный луч, темень канула
мгновенно, опять был день, таинство кончилось, и у Ромы подкосились ноги.
Он сел на песок, а женщина, стоявшая по-прежнему спиной к нему, тихо
подняла с песка чадру и пошла дальше, вся теперь в белом, будто в саване,
и черный шлейф волочился за ней.
Отец ожидал, что Рома станет восторженно говорить о затмении, но
услышал только: "Кто эта женщина?" - "А, местная ведьма, - отец
усмехнулся, - ну как тебе корона?"
Это слово - ведьма - еще больше взбудоражило сознание, и Рома
принялся расспрашивать. Что он мог узнать - шестилетний мальчишка? Только
то, что зовут ее Ульвия, что ей лет тридцать пять, и что у нее дурной
глаз, не говоря о том, что она вообще психическая. Ребята, с которыми Рома
запускал змея, уверяли, что был такой случай. Они играли на улице поселка
- это было весной, - а Ульвия шла мимо. Какой-то бес в них вселился: они
побежали за ней, кричали, строили рожи, хотя и слышали от взрослых, что
Ульвии следует сторониться. Она откинула чадру и посмотрела на старшего
среди них, Ильяса, ему было уже десять лет, и он учился в третьем классе.
Ничего не сказала, но Ильяс сник и больше не бежал за ней. А несколько
дней спустя заболел. Болезнь была странная, Ильяс весь распух, его отвезли
в город, и он лежал в больнице, а на лето его отправили в санаторий.
Рома еще несколько раз видел Ульвию. Она не снимала чадры, появлялась
