поворот сибирских рек, но для десятков людских судеб не менее драматичной.
Лет двадцать назад надумали в республике построить обсерваторию. Однако
место для нее выбрали наспех и неудачно, да и коллектив был подобран вовсе
не из энтузиастов своего дела. Сотрудники половину времени тратили на
работу, а половину - на склоки. Евгений уверял Романа Михайловича, что это
типично для многих обсерваторий: оторванность от города, необходимость
почти всегда быть вместе и на виду, а люди ведь разные, и многие
психологически несовместимы... Перспективной и единой программы
исследований не существовало. Началось многотемье, все были недовольны
всеми и, прежде всего, директором.
Р.М. плохо представлял себе, что там, в обсерватории, происходило.
Знал, что на директора писали анонимки. Жалобы, которые сотрудники
подписывали, годами лежали без движения. Точно такие же жалобы, но без
подписи, вызывали немедленную проверку.
Анонимки директора и доконали. Р.М. не знал точно, за что его в конце
концов сняли. Вовсе, однако, не за то, что не сумел создать научной школы
и плодил мелкотемье. Что-то было, с наукой не связанное, какие-то
хозяйственные упущения. И тогда назначили астрономам в начальники физика,
специалиста по монокристаллам. Ни одной работы по астрономии, но зато -
апломб: "Астрономия? Понадобится - через десять дней буду знать назубок!"
И желание сделать карьеру. Руководил лабораторией в физическом институте,
перспектив роста никаких, несмотря на то, что был "национальным кадром".
Стал директором и был уверен, что выговорами заставит людей делать все,
что он захочет.
С Женей Гарнаевым Роман Михайлович познакомился как-то во Дворце
пионеров - обоих пригласили рассказать ребятам о космосе и фантастике.
Евгений был моложе всего на несколько лет, но из-за непрошибаемого
оптимизма казался юнцом. К Петрашевским он заходил довольно часто, увлекся
теорией открытий, хотел даже помогать в разработке, но все же настоящим
помощником не стал - достаточно у него было и своих проблем. Вот снимут
директора, - говорил он, - и можно будет работать. Р.М. живописал ему,
что, с точки зрения науковедения, произойдет, когда директора снимут:
полный хаос, развал и взаимное озлобление. Нет, - уверял Евгений, -
тогда-то все и придет в норму.
А пока, впрочем, Гарнаев получил очередной выговор. Все по прогнозу.
Р.М. предсказал этот выговор еще месяц назад, потому просто, что Евгений
старался держаться в стороне от склок, воображал, что если он никого не
трогает и занимается своей диссертацией, то и его трогать не станут. Это
было ошибкой. Если склока захватила коллектив, то неучаствующий
приравнивается дезертиру.
- Я загляну к тебе, ты не занят? - спросил Евгений.
- Заходи, - согласился Роман Михайлович.
Все сегодня шло кувырком, книгой придется заниматься вечером, когда
стихнет уличный шум и придет второе дыхание. Если придет. А завтра - идти
в институт, и неизвестно, удастся ли вырваться хотя бы после обеда. Плохо.
Все же до прихода Гарнаева удалось немного подумать. Задача об
излучении квазаров в конце концов получилась. Он применил обходное
решение, систему стандартов, и задача поддалась. Во всяком случае, то, что
получилось в результате, вполне могло существовать и в природе. Оставалось
главное - обсчитать идею. Все, что делал Р.М. до этого момента, наукой
почти никем не считалось. Наука - это идея плюс математика. Идея - вот
она, а считать Р.М. не собирался. Пусть этим действительно занимаются
специалисты. Попросить Евгения? Не возьмется. Его тема - туманности и
молодые звездные комплексы. Ну хорошо. Пусть читатель-астрофизик, если
какой-нибудь астрофизик эту книгу прочитает, наводит математику сам. А
ведь, скорее всего, пока книгу будут печатать - целый год впереди! -
кто-нибудь из реальных специалистов по квазарам задачу эту решит, ведь
задача настоящая, кто-то наверняка над ней бьется. Опубликует решение,
причем почти наверняка то самое, о котором Р.М. напишет в книге, не
имеющей к астрофизике прямого отношения...
Гарнаев ввалился в квартиру и поволок на кухню две тяжелые сумки, за
ним шла Таня.
- Слушай, - сказал Евгений, который всегда говорил подлецам, что они
подлецы, - почему ты разрешаешь своей жене таскать такую тяжесть? Своей я
не позволю. Если женюсь.
- Ничего-ничего, - поторопилась Таня, - я шла за хлебом, а это просто
случайно. Помидоры выбросили по тридцать копеек государственные, да еще в
гастрономе мясо без талонов давали. И потом, Женя, кто же у нас тяжести
таскает, если не женщины? Мужчины тащат на своих плечах страну, а мы,
женщины...
- ...Мужчин, а с ними и всю страну, да? Вот только, почему не в ту
сторону?
Р.М. повел Евгения в кабинет, Гарнаев был громогласен, перебить его
могла лишь сирена воздушной тревоги, и Роману Михайловичу пришлось
безропотно выслушать рассказ о том, как Евгений потребовал протокол
заседания аттестационной комиссии, постановившей, что он, Гарнаев, не
соответствует занимаемой им должности младшего научного сотрудника.
Сначала ему сказали, что протокол в сейфе, а ученый секретарь болен. Тогда
Евгений нашел ученого секретаря на его личном огороде и потребовал либо
протокол, либо сатисфакцию. Ученый секретарь предпочел выдать протокол,
видимо, не зная, что означает иностранное слово "сатисфакция". И что же?
Вопросы в протоколе были сформулированы иначе, чем на самом деле. А ответы
перефразированы или сокращены до неузнаваемости. Гарнаев заявил, что
отправит эту фальшивку в Отделение Академии. Тогда началась небольшая
потасовка: ему отказались выдать копию, после стычки он и обозвал всю
директорскую мафию подлецами. Сказано это было во всеуслышание, немедленно
составили акт, и директор заполучил на Евгения компромат.
Что тут можно было сказать?
- Так и дальше будет, - резюмировал Р.М. - И поделом. Потому что
позитивной программы ни у кого из вас нет. И демагогу вашему вам
противопоставить нечего, кроме того, что вам он не нравится. Единственный
аргумент - не специалист. Ты лучше мне другое скажи... У тебя вот
племянница девятнадцати лет...
- Огонь-баба, - сообщил Евгений.
- Вот и скажи мне, по каким причинам, кроме любовной, может покончить
с собой современная девушка?
- Ты и психологические задачи хочешь включить в книгу? Они тоже
решаются по приемам?
- Сначала ответь, - попросил Р.М.
- Ну... Во-первых, связалась с подонками, что-то натворила, а потом
испугалась... Или наоборот, не она, а с ней что-то сотворили, и она не
выдержала... Или еще - наркотики. Сошла с катушек, и того... Дальше -
алкоголизм. Впрочем, я ведь не по методике рассуждаю.
- Жуткие вещи ты говоришь, - пробормотал Р.М. - Я и не подумал... А
если у нее потом находят папку со странными рисунками и посвящением
некоему Петрашевскому Роману Михайловичу, прозванному Петряновым?
- Какие рисунки-то?
- Понятия не имею. Странные.
- Наркотики, - убежденно сказал Гарнаев. - Видения, бред и фантазии.
И посвящение фантасту, который может во всем этом разгадать смысл. Тем
более, что в городе только один писатель-фантаст.
- И в стране тоже?
Гарнаев понял, наконец, что речь идет не о решении учебной задачи.
- Ну-ка, - потребовал он.
Р.М. рассказал о посещении прокуратуры.
- В этом есть нечто загадочное и даже романтическое, - сказал
Евгений.
- Романтика самоубийства? - возмутился Р.М.
- Я имею в виду обстоятельства. Папка, что ни говори, адресована тебе
и никому другому. Неужели ты не хотел бы поглядеть, что в ней?
Роман Михайлович промолчал. Не встретив поддержки, Евгений опять
переключился на обсерваторские темы, и Р.М. сказал, что он, пожалуй,
поработал бы еще над последней главой. Гарнаев не обиделся и пошел на
кухню прощаться с Таней.
До вечера работалось хорошо. Удалось подступиться к решению задачи о
втором законе Ньютона. Задача была любопытна, учила даже к самым "стойким"
законам природы относиться с долей здравого недоверия. Р.М. получил
удовольствие от хода рассуждений, методика не пробуксовывала ни на одном
шаге, даже прогноз-матрица на этот раз удалась.
И тогда, под влиянием неожиданного порыва, он позвонил Родикову.
Следователь был у себя и, наверно, опять сочинял какую-нибудь бумагу.
Предложение побеседовать в неофициальной обстановке он принял сразу и
сказал, что минут через десять закончит работу, и почему бы...
Они встретились у афишной тумбы и медленно пошли по направлению к
драматическому театру.
- Чего только я ни повидал, - говорил Родиков, - но когда так вот,
совсем молодая... А что до той папки, то и мне ее содержимое практически
неизвестно. Рисунки. Карандаш, фломастеры, акварель... Вы девушку так и не
вспомнили?
- Нет, - Р.М. покачал головой. - Но есть два вопроса. Первый: почему
она это сделала? Второй: почему там моя фамилия? Если адресовано мне,
значит, она что-то хотела этим сказать. И оттого, что я ее не знаю, ничего
не меняется. В общем, я хотел бы увидеть папку. Это возможно?
Минуту они шли молча. Родиков обдумывал что-то, никак не показывая
свое отношение к просьбе.
- Почему она это сделала? - сказал он наконец. - В запросе было
сказано предположительно о психической болезни. Только предположительно.
Мое личное впечатление, из опыта: она столкнулась с жизнью. Только и
всего. Иногда это бывает убийственно. Девочка, над которой мать тряслась,
отец с ними давно не живет. Матери, знаете ли, иногда большие дуры.
Думают, что если дети у них живут как у бога за пазухой - радостное
детство и все такое, - это и есть правильное воспитание. А потом
какой-нибудь подлец оскорбит, сам, может, и не заметив, - и все. Трагедия.
Жить не стоит. Пачка снотворного. Много таких случаев знаю. Большинство -
девушки. Практически всех откачивают. Но случается, конечно, - не
успевают. Рисунки Нади тоже работают на эту версию. Реальности в них нет,
жизни... А фамилия ваша... Может, и не ваша вовсе, случаются ведь самые
удивительные совпадения. Это раз. А может, она любила фантастику. Но это
уже, понимаете, мои домыслы. А точно не знаю. Возбуждать дело прокурор не
станет, забот и без Нади больше чем... Так что папка с рисунками останется
у матери. Попробуйте написать ей. Вы мне позвоните, я скажу адрес, секрета
здесь нет.
2
Р.М. был собой недоволен. Книгу он закончил и отослал, но, перечитав
рукопись, понял, что в нескольких местах все же недотянул. Это было
нормальное состояние. Если бы он был доволен сделанным, из этого наверняка
следовало бы, что книга - дрянь.
В институт он теперь ходил ежедневно, нужно было наверстывать. За
прошедшие месяцы, пока мысли были заняты книгой, появилось много
публикаций по его плановой теме. Информационный бум, как говорили коллеги.
На самом деле никакого бума не было, потому что большую часть статей можно
было без вреда для науки сразу спускать в мусоропровод. Избавляться от
этого хлама Р.М. предлагал с помощью своей методики открытий. Худо-бедно,
но работы нулевого уровня эта методика отсекала мгновенно.
На работе к Петрашевскому относились как к человеку с приемлемыми для
ученого странностями. Никто - никто! - из сотрудников, высказывая уважение
к его работам по специальности, хроматографии селена, даже не пробовал
понять, чем он занимается дома. Никто не прочитал хотя бы одну из его
брошюр или статей по прогнозированию открытий. Из многих городов страны
