легенда об историческом Христе основана именно на такой драме-мистерии, в
которой было пять актов: Тайная Вечеря, Молитва в Гефсиманском саду, Страсти,
Суд, Распятие. Позднее к этим актам добавили Воскресение из мЛртвых - драму,
которая исполнялась ранее, неизвестно где и когда, и которая описана в
Евангелиях как историческое событие, случившееся в Иерусалиме.
Тенденция не быть собой, тенденция к театральности в жизни человека интересно
описана в книге Н.Н. Евреинова 'Театр в жизни', СПб, 1915.
Заметим, кстати, что природу автоматизма, управляющего жизнью улья или
муравейника, невозможно объяснить при помощи психологических концепций
европейской литературы. Я буду говорить о них в другой книге, излагая основы
учения, упомянутого во вводной части.
Н.А. Морозов, учЛный по образованию, принадлежал к революционерам 70-80-х годов.
Он был арестован в связи с убийством императора Александра II и провЛл 23 года в
заключении, главным образом, в Шлиссебургской крепости. ОсвобождЛнный в 1905
году, он написал несколько книг: одну - об Откровении апостола Иоанна, другую -
об алхимии, магии и т.п., которые находили в довоенное время весьма
многочисленных читателей. Любопытно, что публике в книгах Морозова нравилось не
то, что он писал, а то, о чЛм он писал. Его подлинные намерения были весьма
ограничены и строго соответствовали научным идеям 70-х годов XIX века. Он
старался представить 'мистические предметы' рационально; например, объявлял, что
в Откровении Иоанна дано всего-навсего описание урагана. Но, будучи хорошим
писателем, Морозов весьма живо излагал предмет, а иногда добавлял к этому
малоизвестный материал. Поэтому его книги производили совершенно неожиданные
результаты; после их чтения многие увлеклись мистикой и мистической литературой.
После революции Морозов примкнул к большевикам и остался в России. Насколько
известно, он не принимал личного участия в их разрушительной деятельности и
больше ничего не писал, но в торжественных случаях безотказно выражал своЛ
восхищение большевитским режимом.
В этих рассуждениях о воображаемых мирах я частично следую плану, предложенному
Хинтоном, но это не значит, что я разделяю все мнения Хинтона.
Выражение 'психические явления' употреблено здесь в своЛм единственно возможном
смысле - те психические, или душевные, явления, которые составляют предмет
психологии. Я упоминаю об этом потому, что в спиритической и теософской
литературе слово 'психический' употребляется для обозначения сверхнормальных или
сверхфизических явлений.
Karl Blossfeldt, Art Forms in Nature. London, 1929.
Ницше не понял или не пожелал понять, что его сверхчеловек в значительной
степени - продукт христианского мышления. Кроме того, Ницше не всегда был
откровенным, даже с самим собой, относительно источников своего вдохновения. Я
не смог найти ни в его биографии, ни в письмах указаний на то, что он знаком с
современной ему 'оккультной' литературой; в то же время он, очевидно, хорошо еЛ
знал и использовал. Интересно, например, провести параллель между некоторыми
главами 'Заратустры' и главой IX первого тома 'Догм и ритуалов высшей магии'
Элифаса Леви.
Сыном Аполлона называли и Платона. Александр Великий в Египте, в храме
Зевса-Аммона был провозглашЛн сыном Зевса, после чего отверг родительские права
своего отца Филиппа. Египтяне признавали его сыном божества.
Юстин Мученик в 'Первой апологии', адресованной императору Адриану, писал: 'Сын
Божий по имени Иисус, даже если он и был человеком по обычному рождению, тем не
менее, достоин за свою мудрость называться сыном Божиим... и если мы утверждаем,
что он был рождЛн от девы, прими это как то же самое, что ты принимаешь о
Персее'
В 'Истории вероисповеданий' Дж. Р. Лэмби говорится: 'Нигде нет более энергичного
требования тщательно хранить тайну, чем в творениях отцов Церкви, написанных до
V века. ВсЛ нужно было хранить в памяти. Само учение называлось 'символом'; это
слово можно объяснить как некий пароль, по которому христиане узнавали друг
друга. Св. Августин говорит: 'Вы не должны записывать ничего, касающегося
символа веры, ибо Господь сказал: 'Я вложу закон Мой в их сердца, и в их умах
запишу его'. Поэтому символ веры заучивается при слушании, его не записывают на
табличках или на иных материальных предметах, а хранят в сердце...
Неудивительно поэтому, что не сохранилось ни одного образца символа веры,
записанного в I веке; самый древний текст символа веры относится приблизительно
к концу III века'.
Необходимо отметить, что в 1911 г., когда я писал книжку 'Символы Таро', я
пользовался современной английской колодой Таро, которая оказалась переделанной
и во многих случаях изменЛнной в соответствии с теософскими толкованиями. Лишь в
единичных случаях, где изменения казались мне совершенно необоснованными и
искажающими идею Таро (как, например, в нулевой карте, Безумный), я
воспользовался Таро Освальда Вирта по книге Папюса 'Цыганское Таро'.
Впоследствии я перерисовал некоторые из своих 'картинок' в соответствии со
старинными картами и Таро Освальда Вирта.
Так говорил Заратустра, III.
Это слово есть перевод греческого planh, означающего 'искушение', 'соблазн'. Но
русское слово 'прелесть', кроме своего первого значения 'обольщение', имеет
много ассоциаций, связанных с его вторым значением 'очарование', 'красота'. Оно
также ясно показывает характер опытных переживаний, предпочитаемых католицизмом
и псевдо-оккультизмом, их внешнюю и формальную 'прелесть', противопоставленную
внутреннему смыслу и содержанию.
Здесь необходимо сделать одно замечание. Говоря о литературе, посвящЛнной снам,
я не имею в виду так называемый психоанализ, т.е. теорию Фрейда и его
последователей - Юнга, Адлера и других. Причина этого, во-первых, в том, что в
то время, когда я заинтересовался снами, психоанализ ещЛ не существовал или был
мало известен. Во-вторых, как я впоследствии убедился, в психоанализе нет и не
было ничего ценного; ничто не заставит меня изменить мои выводы, даже если они
противоречат психоанализу.
Чтобы не возвращаться больше к этому вопросу, я хочу отметить, что и другие
стороны психоанализа (а не только его неудачи в исследовании снов) так же слабы
и зачастую вредны: они слишком многое обещают, и находятся люди, которые верят
этим обещаниям - вследствие чего совершенно утрачивают способность отличать
реальное от иллюзорного.
Психоанализ сослужил психологии единственную службу: он сформулировал принцип
необходимости всЛ новых и новых наблюдений в тех областях, которые до сих пор
психологией не изучались. Но именно этому принципу сам психоанализ и не
последовал, ибо, выдвинув на этапе своего зарождения ряд довольно сомнительных
гипотез и обобщений, он на следующем этапе догматизировал их и таким образом
пресЛк какую бы то ни было возможность дальнейшего развития. Специфическая
'психоаналитическая' терминология, возникшая из этих догматических гипотез и
превратившаяся в своеобразный жаргон, помогает нам распозновать приверженцев
психоанализа и их последователей, как бы они себя ни называли и как бы ни
старались отрицать связь между разными школами психоанализа и их происхождением
из общего источника.
Характерная черта этого жаргона - обилие в нЛм слов, относящихся к
несуществующим явлениям, которые последователи психоанализа полагают реальными.
На воображаемом существовании этих явлений и на их воображаемых взаимоотношениях
психоанализ построил сложнейшую систему, нечто вроде 'естественной философии'
начала XIX века; эта система отчасти напоминает некоторые средневековые системы,
также занимавшиеся описанием и классификацией несуществующих явлений, например,
очень точные и подробные 'демонологии'.
Изучение истории психоанализа демонстрирует одну забавную его сторону: все
важнейшие особенности психоанализа были почерпнуты Фрейдом из наблюдений
одного-единственного случая. Эти наблюдения, проводившиеся в середине 80-х годов
XIX века лишь над одной пациенткой, и образуют базис психоанализа, основу всех
его теорий; интересно, что эти наблюдения проводились при помощи метода, который
впоследствии самим Фрейдом был осуждЛн. Пациентку погружали в гипнотическое
состояние и задавали касающиеся еЛ вопросы, на которые в нормальном состоянии
она не могла дать ответа. Как было неоспоримо установлено, подобный метод ни к
чему не приводит, ибо настоятельно предлагаемые вопросы приводят к одному из
двух: или гипнотизЛр, не подозревая об этом, внушает ответы загипнотизированному
объекту, или субъект сам изобретает фантастические теории и рассказывает
воображаемые истории. Таким образом, и был обнаружен пресловутый 'отцовский
комплекс', вслед за ним 'материнский комплекс', а затем, после целой серии
трюков, - 'миф об Эдипе' и т.д. и т.п.
Главные факты, относящиеся к этому трагикомическому аспекту психоанализа, можно
найти в книге Стефана Цвейга, одного из виднейших апологетов Фрейда. К счастью,
автор приводит эти факты, очевидно, совершенно не понимая их значения.
Новейшая тенденция в психоанализе - называть себя психологией и выступать от
имени психологии вообще. Занятно во всей этой истории то, что под маской
психологии психоанализ проник в нескольких странах в университетскую психологию
и вошЛл в обязательный курс наук некоторых медицинских институтов и факультетов,
так что студентам приходится сдавать экзамены по всему этому вздору.
Неоспоримый успех психоанализа в современном мышлении объясняется идейной
нищетой, робкой методологией и полным нежеланием психологии применять свои
теории на практике, ибо современная психология остаЛтся схоластической; главная
же причина успеха психоанализа заключается в болезненно переживаемой потребности
в единой теории.
Популярность психоанализа среди некоторых литераторов, людей искусства и в
определЛнных слоях публики объясняется ещЛ и тем, что психоанализ находит слова
оправдания и защиты для гомосексуализма.
Об этих чувствах и их значении говорится в 11 главе этой книги.
В книге Виолет-Ледюка мы читаем:
'В обширных записях церкви Нотр-Дам, восходящих к XII веку, нет ни слова о
работе по строительству собора. Согласно хроникам периода, предшествовавшего
эпохе готики, в монастырские библиотеки собирались описания строительства
зданий, биографии и восхваления строителей. Но с наступлением эпохи готики всЛ
это внезапно прекращается. До XIII столетия нет упоминания ни об одном из
архитекторов'.
Настоящая глава, в основном, закончена в 1912 году; первая еЛ часть написана
позднее. Делая обзор современного состояния физики, я не пытался довести его до
сегодняшнего дня и упомянуть все теории, появившиеся к этому времени, потому что
ни одна из них ничего не меняла в моих принципиальных выводах. Наиболее полное
изложение взглядов на пространство читатель найдЛт в книге Эддингтона
'Пространство, время и тяготение', особенно в главе 'Виды пространства'.
Эддингтон цитирует там У.К. Клиффорда, который в книге 'Здравый смысл точных
наук' писал: 'Теперь читателю до некоторой степени будет понятна опасность
догматического утверждения о том, что аксиомы, основанные на опыте в
ограниченной области, обладают универсальностью. Это утверждение может привести
к тому, что мы не обратим внимания на возможное другое объяснение какого-нибудь
явления или сразу же отбросим необычное объяснение. Гипотезам о том, что
пространство не является плоским, что его геометрический характер способен со
временем измениться, вероятно, предстоит сыграть важную роль в физике будущего:
возможно, это и не так, но нам не следует отбрасывать их как возможные
объяснения физических явлений лишь потому, что они могут противоречить
популярному догматическому убеждению в универсальности некоторых геометрических
аксиом - убеждению, которое возникло благодаря столетиям бездумного преклонения
перед гением Евклида'.
Это высказывание имеет, кажется, связь с идеей разнородности пространства.
