освещение небосклона всю ночь заревами. Картина ужасная. С утра вы видите
несущиеся вереницы экипажей тройками и парами, наполненных людьми, бегущими
из усадеб; а как только смеркнется, весь горизонт одевает как бы огненное
ожерелье из зарев. Были ночи, когда насчитывали до 16 зарев сразу...
Помещики бегут в панике, заражая ею все на пути своем".
За короткое время было сожжено и разрушено в стране свыше 2 тысяч
помещичьих усадеб, из них в одной Саратовской губернии - 272. Убыток
помещиков только по десяти наиболее пострадавшим губерниям определяется, по
официальным данным, в 29 миллионов рублей, из которых на одну Саратовскую
губернию приходится около 10 миллионов.
Если верно вообще, что не политическая идеология определяет ход классовой
борьбы, то это трижды верно по отношению к крестьянству. У саратовского
мужика должны были быть веские причины в пределах его двора, гумна и
околицы, раз они заставили его бросить зажженный пук соломы под дворянскую
крышу. Но было бы, тем не менее, ошибкой совершенно игнорировать влияние
политической агитации. Как ни смутно, как ни хаотично было восстание
крестьян, но в нем уже имелись несомненные попытки политического обобщения.
И это внесла работа партий. В течение 1905 года даже либеральные земцы
делали опыты оппозиционного просвещения крестьян. При различных земских
учреждениях вводилось полуофициальное крестьянское представительство, на
обсуждение которого ставились вопросы общего характера. Несравненно
деятельнее цензовых либералов были земские служащие: статистики, учителя,
агрономы, фельдшерицы и пр. Значительная часть этой публики принадлежала к
социал-демократам и социалистам-революционерам; большинство состояло из
неоформленных радикалов, которым частное землевладение во всяком случае не
казалось священным институтом. В течение нескольких лет социалистические
партии через земских служащих организовывали среди крестьян революционные
кружки и распространяли нелегальную литературу. В 1905 г. агитация стала
массовой и вышла из подполья. Большую службу сослужил в этом отношении
нелепый указ 18 февраля, который установил нечто вроде права петиций.
Опираясь на это право или, вернее, на вызванную указом растерянность
местных властей, агитаторы созывали сельские сходы и побуждали их принимать
резолюции об отмене частной собственности на землю и о созыве народного
представительства. Подписавшиеся под резолюцией крестьяне во многих местах
считали себя членами "крестьянского союза" и выбирали из своей среды
комитеты, которые нередко совершенно оттирали в сторону законную сельскую
власть. Так шло дело, например, среди казачьего населения Донской области.
В станицах собиралось по 600 - 700 человек. "Странная аудитория, - пишет
один из агитаторов. - За столом атаман при оружии. Перед вами стоят и сидят
люди с шашками и без шашек. Этих людей мы привыкли видеть, как не совсем
приятный апофеоз всяких собраний и митингов. Странно смотреть в эти глаза,
постепенно зажигающиеся гневом против панов и чиновников. Какая невероятная
разница между казаком в строю и казаком у пашни!". Агитаторов встречали и
провожали с восторгом, ездили за ними за десятки верст и зорко охраняли от
полиции. Но представление об их роли было во многих глухих углах смутным.
"Спасибо добрым людям, - говорил иногда мужичок, расписавшись под
резолюцией, - выхлопочут нам земельки".
В августе месяце собрался под Москвою первый съезд крестьян. Свыше ста
представителей от 22 губерний заседали двое суток в большом старом сарае,
укромно расположенном в стороне от дороги. На этом съезде была впервые
оформлена идея Всероссийского Крестьянского Союза*58, объединившая многих
партийных и беспартийных крестьян и интеллигентов.
Манифест 17 октября дал еще больший простор агитации в деревне. Даже
умереннейший псковский земец, граф Гейден*59, ныне уже умерший, начал
устраивать по волостям митинги для разъяснения начал "нового строя".
Крестьяне сперва относились к его агитации безучастно, затем раскачались и
почувствовали потребность перейти от слов к делу. Для начала решили
"бастовать" лес*. То-то либеральный граф сделал большие глаза! Но если при
своих попытках установить гармонию сословий на основе царского манифеста
цензовые либералы обжигали себе пальцы, зато революционная интеллигенция
имела огромный успех. По губерниям происходили крестьянские съезды; шла
лихорадочная агитация; города выбрасывали в деревни горы революционной
литературы; креп и расширялся крестьянский союз. В далекой и глухой Вятской
губернии состоялся съезд крестьян, на котором присутствовало 200 человек.
Три роты местного батальона прислали своих делегатов с выражением
сочувствия и обещанием поддержки. Такое же заявление через своих
представителей сделали рабочие. Съезд добился у растерянных властей
разрешения беспрепятственно устраивать митинги в городах и деревнях. Недели
две шли по всей губернии непрерывные собрания. Постановление съезда о
прекращении уплаты податей энергично проводилось в жизнь... При всем
различии форм крестьянское движение во всей стране привело к массовым
проявлениям. На окраинах оно сразу приобрело резко революционный характер.
В Литве крестьянство, по постановлению виленского съезда, насчитывавшего
более 2 тысяч уполномоченных, сменило революционным путем волостных
писарей, старшин, учителей народных училищ, прогнало жандармов, земских
начальников и ввело выборные суды и волостные исполнительные комитеты...
Еще более решительным был образ действий грузинского крестьянства на
Кавказе...
/* Слово "забастовщик" приобрело у крестьян и вообще у широких народных
масс то же значение, что революционер. Бастовать - значит совершить
какое-нибудь революционное дело. "Забастовали исправника" значит арестовали
или убили исправника. Это своеобразное словоупотребление свидетельствует,
однако, об огромном революционном влиянии рабочих и их методов борьбы./
6 ноября открыто и гласно открылся в Москве второй съезд Крестьянского
Союза. Присутствовало 187 делегатов от 27 губерний. Из них 105 привезли с
собой полномочия от волостных и сельских сходов, остальные - от губернских
и уездных комитетов и местных групп Союза. В составе делегатов было 145
крестьян, остальные - из интеллигенции, близкой к крестьянству: народные
учителя и учительницы, земские служащие, врачи и пр. В бытовом смысле это
был один из самых интересных съездов революции. Тут можно было видеть
немало живописных фигур: провинциальных самородков, внезапных
революционеров, до всего дошедших "своим умом", политиков с большим
темпераментом, с еще большими надеждами, но без достаточной ясности в
голове. Вот несколько силуэтов, набросанных одним из участников съезда:
"Сумский батька Антон Щербак, высокий, седой, с короткими усами и
пронзительным взглядом, как будто одна из казацких фигур, выхваченная из
"Запорожцев" Репина, прямо с полотна. Щербак называл себя, однако, фермером
обоих полушарий, ибо он провел в Америке 20 лет и имел в Калифорнии хорошо
обстроенную ферму и русскую семью... Священник Мирецкий, делегат из
Воронежской губернии, представил пять волостных приговоров. В одной из
своих речей отец Мирецкий назвал Христа первым социалистом. "Если бы
Христос был здесь, он был бы вместе с нами"... Две крестьянки в ситцевых
кофтах, шерстяных платках и козловых башмаках явились в качестве делегаток
от женского схода одного из сел той же Воронежской губернии... Капитан
Перелешин был делегатом от кустарей той же Воронежской губернии. Он явился
на съезд в мундире, при сабле и вызвал немалый переполох. Кто-то из публики
крикнул даже: "Долой полицию!". Тогда офицер поднялся и при общих
рукоплесканиях сказал: "Я капитан Перелешин, делегат из Воронежской
губернии; никогда не скрывал своих убеждений и действовал совершенно
открыто, поэтому и сюда пришел в мундире"...
В центре обсуждения стояли вопросы тактики. Одни делегаты защищали мирную
борьбу: митинги, приговоры, "мирный" бойкот властей, создание
революционного самоуправления, "мирную" запашку помещичьих земель и
"мирный" отказ платить подати и давать рекрут. Другие, особенно из
Саратовской губернии, призывали к вооруженной борьбе, к немедленной
поддержке начавшегося восстания на местах. В конце концов, принято было
среднее решение. "Прекратить бедствия народа, проистекающие из недостатка
земли, - гласила резолюция, - может только переход всей земли в общую
собственность всего народа, с тем чтоб ею пользовались только те, кто
трудится на земле сам со своей семьей или в товариществе". Установление
справедливого земельного устройства поручалось далее Учредительному
Собранию, которое должно быть созвано на самых демократических началах -
"не позднее (!) февраля будущего года". Чтобы достигнуть этого,
"Крестьянский Союз войдет в соглашение с братьями-рабочими, городскими,
фабричными, заводскими, железнодорожными и другими союзами, а также
организациями, защищающими интересы трудящегося народа... В случае если
требования народа не будут исполнены, Крестьянский Союз прибегнет ко
всеобщей земельной (!) забастовке, именно - откажет владельцам хозяйств
всех наименований в рабочей силе и тем закроет их, для организации же
всеобщей забастовки войдет в соглашение с рабочим классом". Постановив
далее прекратить употребление вина, съезд под конец резолюции заявляет "на
основании всех сведений, полученных со всех концов России, что
неудовлетворение народных требований приведет страну нашу к великим
волнениям и неизбежно вызовет всеобщее народное восстание, потому что чаша
крестьянского терпения переполнилась". Как ни наивна эта резолюция в
некоторых своих частях, она во всяком случае показывает, что передовое
крестьянство становилось на революционный путь. Призрак экспроприации
помещичьих земель выступил пред глазами правительства и дворянства во всей
своей жестокой реальности из заседаний этого мужицкого парламента. Реакция
усиленно и с полным основанием забила тревогу.
3 ноября, т.-е. за несколько дней до съезда, правительство опубликовало
манифест о постепенной отмене выкупных платежей за надельные земли и о
расширении средств Крестьянского банка. Манифест выражал надежду, что
правительству удастся в союзе с Думою удовлетворить насущные нужды
крестьянства - "без всякой обиды для прочих землевладельцев". Резолюция
крестьянского съезда худо согласовалась с этими надеждами. Еще хуже,
однако, обстояло дело с практикой "любезного сердцу нашему крестьянского
населения" на местах. Не только разгромы и поджоги, но и "мирная" запашка
латифундий вместе с самовольным установлением заработной платы и арендных
цен породили ожесточенный натиск помещиков на правительство. Отовсюду
летели требования о присылке войск. Правительство встряхнулось, поняв, что
время сентиментальных излияний прошло, что пора браться за "дело".
12 ноября закрылся крестьянский съезд, а 14-го было уже арестовано
московское бюро Союза. Это было началом. Через две-три недели в ответ на
запросы по поводу крестьянских волнений министр внутренних дел дал
буквально следующую инструкцию: "Немедленно истреблять силою оружия
бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища. В настоящую
минуту необходимо раз навсегда искоренить самоуправство. Аресты теперь не
достигают цели, судить сотни и тысячи людей невозможно. Ныне единственно
необходимо, чтобы войска прониклись вышеизложенными указаниями. П.
Дурново". Но этот каннибальский приказ открывает уже новую эру адских
сатурналий контр-революции. Она разворачивается сперва в городах и лишь
отсюда передвигается в деревню.
"1905".
КРАСНЫЙ ФЛОТ
"Революция, - писал в конце ноября старик Суворин, заслуженная рептилия
русской бюрократии, - дает необыкновенный подъем человеку и приобретает
множество самых преданных фанатиков, готовых жертвовать своей жизнью.
Борьба с нею потому и трудна, что на ее стороне много пыла, отваги,
искреннего красноречия и горячих увлечений. Чем сильнее враг, тем она
