Афиняне! Защитники свободы, берегитесь!
Вооружитесь и на страже будьте!
Вам враг грозит с горы, как коршун кривоклювый.
Сегодня маски прячут заговор.
Ждет Гиппия в опочивальне не супруга,
Но бронза острая, которая мила
Лишь заговорщикам у врат Афин!
Главк отступил назал к хору. Раздались хлопки, но довольно
неуверенные. Среди зрителей послышался недоуменный ропот, но он затих,
когда на подмостки вернулись актеры и впервые появилась "корова", вызвав
неудержимый хохот.
Однако нашились среди зрителей и такие, у которых заключительные
строки не вызвали никакого недоумения. И они не стали любоваться
проделками "коровы".
Со своего насеста Алексид видел, как по всему амфитеатру то тут, то
там поодиночке, по двое, по трое поднимаются отдельные фигуры и начинают
проталкиваться к выходу. Их соседи негодовали, и на некоторое время
внимание зрителей было отвлечено ворчливой бранью и возгласами: "Да
садитесь же!" Однако "корова" какой-то проделкой, которой Алексид не
видел, вызвала новые громовые рукоплескания, и все взгляды зрителей опять
устремились на подмостки. Непоняный уход нескольких грубиянов был скоро
забыт, и все устроились поудобнее, чтобы ничего не упустить из второй
половины комедии.
Так же поступил и ее молодой сочинитель. Хитрость удалась. Афины были
спасены.
Когда Лукиан, отыскав наконец своего друга, забрался к нему наверх,
ему пришлось дважды толкнуть Алексида, прежде чем тот обратил на него
внимание. Алексид сердито обернулся, но резкие слова замерли у него на
губах, когда он увидел приятеля и вспомнил, чем ему обязан.
- Спасибо за помощь, - прошептал он.
- Не за что. Это было очень забвно. Ну и погонял же я их по реке!
Послушай, Алексид, а у всех выходов стоит стража!
- Знаю. Я тебе потом все расскажу. Лукиан, - хриплым шепотом попросил
Алексид с прямотой, какая возможна только между самыми близкими друзьями,
- помолчи пока, ладно? Надо же мне послушать мою комедию!
- Твою комедию? - недоуменно повторил Лукиан.
Но Алексид уже отвернулся и глядел на залитую солнцем орхестру, где
вновь начали ритмично двигаться хоревты, похожие сверху на пестрых жуков.
Лукиан не стал повторять своего вопроса. Блаженное выражение на лице его
друга служило достаточным ответом. Полный гордости за Алексида и
любопытства, Лукиан скорчился рядом с ним, и так, не шевелясь, они
пролежали до конца предстваления.
Значит, все это и вправду сочинил Алексид! Шутки, от которых
покатывается весь амфитеатр, красивые строфы хора, которые заставляли
слушателей благоговейно затаить дыхание... В горле Лукиана поднялся комок,
когда раздались заключительные строки, в которые Алексид вложил все, что
думал об Афинах, всю свою любовь к родному городу, стороки, которые еще
многие годы повторяли афиняне, в какой бы уголок земли ни занесла их
судьба:
Фиалковый венец наш город носит,
И море синее - кайма его одежд.
Когда отзвучали последние слова и замерли звуки флейты, зрители
воздали комедии высшую дань восхищения - несколько мгновений царила
зачарованная тишина, затем раздался единый громкий вздох и разразилась
буря: все кричали, хлопали, стучали ногами, и в чаше амфитеатра, точно
гром, перекатывалось эхо. Лукиан почувсьвовал, что его глаза влажны от
слез, и смущенно покосился на Алексида. Но, как ни странно, в глазах
Алексида он тоже заметил слезы - а ведь он сам все это сочинил!
Пока десять судей подавали свои голоса, юноши молчали. Толпа внизу
гудела и колыхалась, как море, но друзья были слишком измучены событиями
этого утра, и им не хотелось говорить. Наконец Лукиан привстал.
- Сейчас узнаем, - сказал он.
Внизу раздался голос глашатая:
- Награда за лучшую комедию присуждается "Оводу" Алексида, сын
Леонта...
19. СЕРЕБРЯНЫЙ КУЗНЕЧИК
Конон решил устроить пир, чтобы отпраздновать победу "Овода". "И
кое-какие другие радостные события", - добавил он, и в его суровых глазах
мелькнула улыбка, хотя (как впоследствии напомнил ему Алексид), говоря
это, он и не подозревал, какое еще радостное событие предстоит ему
отпраздновать.
- Только я ничего не приготовил, - признался Конон. - Конечно, я
знал, что, по обычаю, хорег комедии, снискавшей награду, угощает актеров и
хор, но, сказать по правде, я никак не ожидал, что мы можем победить
Аристофана! Впрочем, это дело поправимое. Один мой друг предоставил в мое
распоряжение свой городской дом. Теперь только надо найти повара.
- Тут могу помочь я, - предложил Алексид. - Я могу найти повара.
- Ну еще бы! - сказал Конон с непривычной шутливостью. - Теперь,
когда я знаю, что ты не только раскрыл заговор Магнета, но и сочинил
комедию твоего деда, меня очень огорчило бы, если бы ты не сумел сделать
такую пустяковую вещь - подыскать мне повара.
- Видишь ли, и в том и в другом мне очень помогала Коринна...
- Эта красивая девушка, которую я видел в театре?
- Да. И, собственно говоря, мне и тут не обойтись без ее помощи. Ведь
повар, о котором я говорю, - ее мать.
- Ну, так поговори с ней, Алексид. Пусть готовит пир на пятьдесят
человек. Хор и акреры - это уже почти тридцать, а кроме того, твоя семья и
твой друг Лукиан... Но, может быть, ты хочешь сам кого-нибудь пригласить?
Алексид несколько мгновений в нерешительности молчал. Но наконец он
собрался с духом:
- А можно... можно, я приглашу Сократа?
- Конечно, если только он согласится. Скажи моему рабу, где его
искать.
- Наверно, он у себя дома. Видишь ли, - пояснил Алексид, с грустью
вспоминая, что "Овод" был написан ради Сократа, - он почти никогда не
ходит в театр и, значит, не видел и моей комедии. Ну, а так как во время
представления ему не найти на улицах обычных собеседников, он, наверно,
сидит дома и ждет, чтобы праздники кончились и было с кем поговорить.
- Ну, пусть разговаривает со мной сегодня на пиру, - деливито сказал
Конон. - Расскажи моему рабу, где он живет, а сам сходи к этой твоей
хваленой стряпухе... как ее зовут?
- Горго.
- Горго? - недоуменно повторил Конон. - Я где-то слышал это имя.
- Ну, это понятно: лучше ее никто в Афинах не готовит. Но сегодня,
может быть, она и свободна, потому что в Афинах ее пока не все знают, они
совсем недавно приехали из Сиракуз...
- Так как же я мог о ней слышать? - пробормотал Конон. - На пирах я
не бывал вот уже много лет. Она, ты говоришь, мать этой девушки?.. Ну,
неважно, наеважно... - Он повернулся к рабу: - Когда пригласишь Сократа,
беги со всех ног домой и скажи госпоже, чтобы она оделась и приехала сюда
на пир. Скажи, что пир будет очень скромный и женщины, если пожелают,
останутся на своей половине. Конечно, она отвыкла от шумного веселья, но
сегодня же все-таки Дионисии! Скажи ей, что вино будет сильно разбавлено,
что не будет ни флейтисток...
- Ты ошибаешься, - перебил его Алексид, и уголки его рта лукаво
задергались. - Без одной флейтистки мы все-таки не обойдемся, или Горго
откажется прийти, да и я тоже, хотя и нижайше прошу меня простить.
Конон просмотрел на него, и его лицо стало почти испуганным.
- Неужели эта девушка - флейтистка?
- Не такая, как другие, - но ведь и этот пир будет на таким, как
другие.
Так оно и было.
Первое, что бросилось в глаза Алексиду, когда он вошел в дворик
харчевни, была старая овчина, разбитые деревянные сандалии и широкополая
пастушеская шляпа - все это валялось на земле.
Коринна выбежала к нему из кухни.
- Ах, Алексид, я так рада, так рада! - воскликнула она.
- Так ты уже слышала? - спросил он с досадой. А он-то, расставшись с
Кононом, бежал всю дорогу бегом, чтобы его никто не опередил!
- Слышала? - Коринна закинула голову и засмеялась своим беззвуычным
смехом. - Неужели ты думаешь, что я не сумела и посмотреть? - Она указала
на кучу одежды: - Можешь забрать свою старую овчину. В театре она
сослужила мне хорошую службу - она так благоухала, что мои соседи
старались отодвинуться то меня подальше!
- Значит... - в восторге начал он. - Ах ты, хитрая...
- Это еще что? - вопросила Горго, выходя из кухни. - Что на вас
нашло? В жизни я...
- Я к тебе с поручением, - объяснил Алексид. - Сегодня вечером пир на
пятьдесят человек. Все самое лучшее. Денег не жалеть. Ты согласна?
Лицо Горго расплылось от удовольствия.
- Еще бы! Я всегда говорила, господин Алексид, что ты нам добрый
друг. Все и будет только самое лучшее.
Этот вечер Алексид запомнил как самый счастливый в своей жизни. Что
могло быть приятнее минуты, когда отец обнял его, а потом отступил на шаг
и оглядел его даже с каким-то страхом!
- Так, значит, то, о чем говорит весь город, правда? Комедию написал
ты, а не дядя Алексид? Я горжусь тобой, сын!
А ведь Леонт еще не слышал тогда, что его сын помог раскрыть опасный
заговор!
А мать, сильно оробевшая (она согласилась прийти на пир только с
условием, что будет сидеть с Диметрией в соседней комнате и лишь украдкой
поглядывать на пирующий), поцеловала его и шепнула:
- А я нисколько не удивилась, милый. Я всегда знала, что твой отец
недостаточно тебя ценит.
Алексид невольно улыбнулся - то же самое она говорила и про дядюшку
Живописца! Но ведь у нее доброе сердце и она обо всех думает хорошо.
Филипп, на этот раз отпущенный домой на праздники, поздравил его с
неловкостью старшего брата, а Теон произнес целую речь и замолчал только
тогда, когда Алексид дернул его за ухо. Ника клялась, что, знай она, в чем
дело, она переоделась бы мальчиком, а уж в театре побывала бы непременно!
Дядюшка Живописец, ничуть не огорченный утратой славы, веселился больше
всех - до чего же приятно, заявил он, не притворяться больше умником! А
завтра можно будет снова спокойно работать в гончарне.
Сократ всем очень понравился. И особенно Леонту, чье мнение о нем,
как и у многих других афинян, переменилось к лучшему благодаря "Оводу".
Теон же присосался к старику философу, как пиявка; они устроились в
спокойном уголке и вели длинную беседу, ни на кого не обращая внимания,
пока Теон уже за полночь вдруг не уснул на полуслове. Сократ улыбнулся,
подложил ему под голову подушку и подошел к Главку, чтобы расспросить его
о природе ритма.
Но самое важное случилось раньше, как только унесли столы и в зал
вошла Коринна с флейтой в руке. В этот вечер она казалось совсем взрослой,
потому что на ней был длинный хитон из сверкающей голубовато-серой ткани
под цвет ее глаз. Она не надела никаких украшений, кроме старой серебряной
броши, изображающей кузнечика. Эту брошь она хранила с раннего детства,
надевала только в особо торжественных случаях и верила, что она приносит
удачу.
Пока она играла, Конон тихонько прошел в соседнюю комнату, где на
приличном расстоянии от пирующих сидели его жена, мать Алексида и еще
несколько женщин, а так же Ника, очень недовольная этим уединением.
Деметрия посмотрела на мужа и улыбнулась. После стольких лет сельского
затворничества ей было очень приятно наблюдать такое весеье.
- Какая красивая девушка! - прошептала она.
Конон как-то странно поглядел на нее.
- Она тебе никого не напоминает, милая? - спросил он с притворным
равнодушием.
Деметрия повернулась и посмотрела в зал. Она покачала головой:
- Не помню.
- И неудивительно. Это же было... довольно давно. А ту девушку ты в
