них планы предстоящей летней кампании против Казда. Казалось, он абсолютно
уверен в том, что те, кто сражаются с Ономагулосом, - его друзья. После
одного из таких советов Скаурус попытался облечь свои подозрения в слова,
сказав Императору:
- Кочевники тоже атакуют Баанеса, но делают это не ради вас, они
действуют в собственных интересах. Дракс воюет только ради самого себя.
Сейчас он стоит под вашим знаменем лишь потому, что в данную минуту это
ему выгодно.
Туризин хмыкнул; слова римлянина пришлись ему явно не по вкусу.
- Чужеземец, ты давал мне хорошие советы, даже тогда, когда я не
желал их слушать, - начал он. - Но до меня доходили кое-какие слушки о
тебе, и они очень напоминали то, что ты говоришь сейчас о намдалени.
Осторожный человек верит не всему, что видит, и лишь немногому из того,
что слышит. Во всяком случае, ни один из тех, кто разносит слухи, не
пришел еще ко мне с вестью о том, что Дракс собирался предать меня в
трудную минуту.
У Скауруса похолодело в животе: что именно имел в виду Император? Не
зная, насколько осведомлен Туризин о разговоре его с намдалени,
произошедшем после неудачного штурма Видессоса, он не осмеливался отрицать
все подряд и, осторожно подбирая слова, спросил:
- Если вы верите ходящим обо мне сказкам, зачем же держать на службе
моих солдат и меня?
- Потому что глазам я верю больше, чем ушам.
Это было одновременно сигналом к окончанию беседы и предупреждением:
без серьезных доказательств Гаврас не собирался слушать обвинения,
выдвинутые против барона. Обрадованный тем, что Император не стал копаться
в его собственных грехах, Марк решил больше этой темы до поры до времени
не касаться.
После бегства Виридовикса он ждал большого шума, но этого, к его
удивлению, не произошло. Гай Филипп не замедлил предложить собственную
версию происшедшего:
- Держу пари на что угодно, Комитта уже не в первый раз прыгает в
постель к другому, - заявил ветеран. - Окажись ты на месте Гавраса, стал
бы ты кричать об этом на каждом перекрестке?
Такое предположение объясняло многое. В частности, удивительное
равнодушие, проявленное Туризином к россказням своей любовницы об
изнасиловании. Так же, как и то, почему, будучи его возлюбленной, она так
и не сделалась Императрицей.
- С тех пор как мы прибыли в Видессос, ты стал лучше разбираться в
политических интригах, - сказал Марк старшему центуриону.
- Когда дерьма на улице так же много, как сливок во время дойки
стада, не нужно прилагать усилий, чтобы его найти. Запах подскажет, что
оно поблизости.
Дракс успешно теснил Ономагулоса в западных провинциях. Когда прибыли
его донесения, Туризин прочитал их вслух своим офицерам. Донесения были
написаны толково и подробно, так, словно составлял их образованный
видессианин, и это еще больше возбудило неприязнь Аптранда к барону.
- Нет, вы только послушайте его! - воскликнул капитан наемников после
офицерского совета. - "Наши цели достигнуты, и все идет согласно
намеченному плану". Где армия Ономагулоса и почему Дракс не разбил ее? Вот
что он должен был написать, а не разглагольствовать, как чернильная крыса.
- Ты прав, - сердито поддержал его Сотэрик. - Дракс смазывает свой
язык маслом каждый раз, когда начинает говорить. То же он делает со своим
пером, прежде чем окунуть его в чернильницу.
Недовольство офицеров Марк отнес на счет зависти и ревности, которые
те питали к Драксу, занимавшему более высокий пост, чем они сами. Из
своего опыта он также знал цену их ворчанию и потому сказал:
- Разумеется, вы только прямые ребята, простые воины. То, что вы
готовы были прошлым летом бросить Видессос на произвол судьбы, ничего
общего с интригами не имеет.
У Аптранда хватило совести смутиться, но Сотэрик возразил:
- Если эти гнилые, разложившиеся имперцы не могут удержать своих
наемников, чья в том вина? Наша? Клянусь Богом-Игроком, странно, что их
Империя вообще до сих пор не развалилась!
Иногда Скаурус находил разглагольствования островитян о своей
безупречности и разложении имперцев невыносимыми и с трудом переваривал
все это.
- Не кажется ли тебе, что предательство является одним из проявлений
разложения? - спросил он резко.
- Безусловно, - ответил Сотэрик. Аптранд, более догадливый, чем его
заместитель, насторожился:
- Что ты имеешь в виду, говоря о "предательстве"?
- Только одно, - ответил Марк. - Гаврас знает, что мы встречались в
конце осады, и ему известно, о чем мы говорили. Клянусь Фосом, ни один из
римлян не проболтался. Если не считать Хелвис, о наших планах знали только
четверо, и дальше нас этот секрет не ушел. Кое-кому из ваших людей не
мешало бы подрезать не в меру длинный язык, иначе в один прекрасный день
он может споткнуться об него.
- Невозможно! - воскликнул Сотэрик с юношеской горячностью. - Мы
честные люди, зачем нам вести двойную игру?
Он гневно смотрел на мужа своей сестры, готовый пойти дальше обмена
взаимными уверениями, но Аптранд остановил его, заговорив на островном
диалекте. Марк уловил суть сказанного им: секреты, выданные случайно,
могут причинить столько же бед, сколько и намеренное предательство.
Сотэрик все еще плотно сжимал губы и кивнул в ответ на уговоры Аптранда с
явной неохотой. Трибун был благодарен старшему намдалени: в отличие от
Сотэрика, Аптранд понимал, что лишь немногие вещи абсолютны.
- Я не говорил об измене, мне только хотелось обратить ваше внимание
на то, что вы так же далеки от совершенства, как и все прочие смертные, -
примирительно сказал Марк.
- У тебя слишком грубый способ выражать мысли, - недовольно проворчал
Сотэрик.
Вероятно, в чем-то он был прав, но трибун не жалел о том, что зацепил
неимоверный эгоизм Сотэрика и его чувство собственной непогрешимости.
- Меня хочет видеть жрец? - спросил трибун у часового. - Это не
Нейпос из Академии?
- Нет, какой-то монах в голубом плаще.
Заинтересованный, Марк последовал за легионером в казарму. Жрец,
невзрачный человек неопределенного возраста с чисто выбритой головой,
поклонился и передал ему маленький свиток, запечатанный голубой печатью
патриарха.
- Особая литургия, посвященная празднованию победы Императора,
состоится в Великом Храме в девять часов вечера. У меня также приглашение
в храм для вашего старшего офицера.
- Для меня? - Гай Филипп дернул головой. - Нет, благодарю покорно, у
меня есть дела, которыми я займусь в свободное время с большей охотой.
- Вы отказываетесь от приглашения Его Святейшества Патриарха? -
поразился жрец.
- Ваш драгоценный патриарх даже не знает моего имени, - возразил Гай
Филипп и сузил глаза. - Зачем же он пригласил меня? Может быть, Император
попросил его об этом?
Жрец виновато развел руками.
- Гаврас всегда был о тебе очень высокого мнения, - сообщил Марк.
- Солдат оценит солдата, - пожал плечами Гай Филипп и сунул свиток за
пояс. - Наверное, мне лучше пойти.
Отложив свое приглашение в сторону, Марк обратился к жрецу:
- Литургия празднования? В честь чего?
- В честь милосердного Фоса, - ответил жрец, поняв слова Скауруса
буквально. - А теперь простите. Я должен передать еще несколько
приглашений.
Он исчез, прежде чем Марк успел повторить свой вопрос о причинах
праздника.
Римляне передали свои пропуска жрецу, стоявшему на вершине лестницы
Великого Храма, и вошли внутрь. Великий Храм возвышался над всеми
остальными зданиями Видессоса, но из-за своей тяжеловесности и покрытых
обычной штукатуркой стен не производил особого впечатления на Скауруса,
воспитанного в совсем других традициях. Он не поклонялся Фосу, редко
посещал храм и иногда забывал о том, как великолепен этот интерьер.
Попадая туда, Марк чувствовал себя перенесенным в другой, более чистый и
добрый мир.
Великий Храм, построенный по принятым в Видессосе канонам,
представлял собой закрытий куполом и окруженный рядами скамей зал. Над
оформлением интерьера столь простой формы работал, без сомнения, гений, к
услугам которого были неисчислимые богатства и разнообразнейшие материалы.
Скамьи были выточены из черного, красного и сандалового дерева; колонны,
облицованные агатом, золотом и серебром, отражались в полированных стенах,
имитирующих небо Фоса со звездами, сделанными из полудрагоценных камней.
Прелесть интерьера заключалась в том, что отдельные его элементы, каждый
из которых сам по себе являлся уникальным, не затмевали и не умаляли друг
друга, а были соединены умелой рукой мастера в великолепное целое. Вся эта
роскошь служила тому, чтобы обратить человеческий глаз к куполу,
казавшемуся невесомым, словно парящим над залом. Создавалось впечатление,
что не камень, а столбы солнечного света поддерживают эту мощную
конструкцию. Даже для такого упрямого атеиста, как Марк, храм этот был
чем-то вроде рая Фоса, перенесенного на землю.
- Вот это я называю зданием, достойным Бога, - пробормотал Гай
Филипп.
Он никогда прежде не был в Великом Храме и, несмотря на всю свою
черствость, не мог остаться равнодушным при виде этого чуда. Сам Фос
глядел на молящихся с высоты купола; обрамленные золотыми перегородками
витражи светились в лучах солнца. Суровый и непреклонный видессианский
бог, казалось, видел людей насквозь, взор его достигал самых отдаленных
уголков храма и самых потаенных уголков человеческой души. От этого
огненного взора, от слов, начертанных в книге, которую держал бог, не
могло быть спасения. Никогда и нигде прежде Скаурус не видел такого
истового изображения. Ни один видессианин, каким бы циничным он ни был, не
мог сидеть спокойно под всевидящими очами Фоса. Для чужеземца,
взглянувшего в них впервые, это было чем-то потрясающим, поражающим любое
воображение.
Аптранд, сын Дагобера, замер и отдал изображению бога воинский салют,
приветствуя его как великого вождя, прежде чем остановился в
растерянности.
- Я не могу винить его за это, - признался Гай Филипп. Марк кивнул.
Никто даже не улыбнулся, глядя на намдалени - надменные имперцы потеряли
здесь всю свою спесь.
Покраснев до корней волос, Аптранд опустился на скамью. Куртка из
лисьих хвостов и плотные темные штаны выделяли его из толпы видессиан. Их
широкие плащи и разноцветные шелка, бархат, обилие золотого и серебряного
шитья, белоснежные льняные одежды подчеркивали великолепие храма.
Драгоценности сверкали и переливались, отражались в полированных стенах и
плитах пола.
- Радуйтесь! - Стайки мальчиков-хористов, одетых в белое и голубое,
разбежались по проходам между скамьями и выстроились в несколько рядов у
алтаря, расположенного в центре зала.
- Радуйтесь! - Их чистые, звонкие голоса наполнили все помещение под
огромным куполом. - Радуйтесь! Радуйтесь!
Стоящие в центре зала жрецы присоединились к хору. Сладкий запах
жасмина, елея, благовоний застыл в воздухе. Даже суровый Фос, казалось,
смягчился, увидев детей, которые славили его. Позади жрецов шел Бальзамон.
Все поднялись, отдавая дань уважения патриарху. Позади Бальзамона шагал
Туризин при всех императорских регалиях.
Трибун с удивлением взирал на Гавраса. Во время предыдущих посещений
Великого Храма Император не принимал участия в церемониях, а наблюдал за
ними из своей маленькой, похожей на балкон ложи, расположенной на
восточной стене высоко над полом.
Бальзамон выпрямился и приготовился говорить, положив руку на спинку
трона патриарха. Панели трона были сделаны из слоновой кости и покрыты
