пристегнутая к стенке кровать с поролоновым матрацем. Он лег, укрылся
фуфайкой, подложив в изголовье шапку, и загипнотизированный отблесками
пламени в глазницах печного поддувала заснул крепко и без сновидений.
А к утру выпал снег, и все заискрилось в восходящем солнце. Мамонт
выскочил из машины, схватил пригоршню какого-то еще теплого, будто ватного,
снега и растер лицо.
- Ура! - крикнул он солнцу.- Я Странник!
И неожиданно обнаружил вокруг машины цепочку сле-дов, оставленных босыми
человеческими ногами...
Зямщица быть здесь не могло! Он бродил где-то в Алтайских горах, куда его
доставила и отпустила Дара. Но кто-то же преследовал Мамонта!..
Или пугал, помня легенду о Зямщице?
Было неприятное ощущение, что кто-то смотрит в спину из-за ближних
деревьев. Мамонт огляделся и сел в машину, проверил пистолет: хорошо, что не
нашел покупателя... Если его запугивали, чтобы держать в постоянном
напряжении, то угадать, кто это делал, было невозможно. То ли люди убитого
им генерала Тарасова, то ли Интернационала, возможно, и гои - хранители
сокровищ Валькирии.
Озираясь, Мамонт развязал котомку, собранную Петром Григорьевичем. Там
оказался каравай хлеба, горсть крупной, серой соли в мешочке и пластмассовая
банка с медом. Он обрадовался хлебу и соли - символам земли и солнца: хоть
таким образом, но Драга все-таки намекнул, что узнал Мамонта! И как бы тем
самым просил прощения, что не может сделать это открыто, повинуясь власти
Стратига. Мамонт отщипнул кусочек, макнул его в соль и съел: для завтрака
достаточно...
Он ехал всю дорогу в приподнятом настроении, хотя иногда глаз улавливал
пятна следов на снегу, напоминая о преследовании. Однако человеческих больше
не попадалось: по первому снегу бродили лоси да скакали вездесущие зайцы.
Его подмывало заехать к серогонам, к Паше Зайцеву, но появилось сомнение,
что и здесь его не признают, а что на уме у атамана, когда в руках
гранатомет?
Ни на старом волоке, ни на мертвой дороге не было ни единого следа.
Кажется, люди в эту пору сюда уже не заглядывали. Мамонт остановился лишь
один раз, возле подорванного на гранате "Опеля", валяющегося в кювете.
Скорее всего, серогоны сняли с него все, что снималось,- от машины остался
один покореженный остов, напоминающий пустой черепаший панцирь.
В сверкающем безмолвии явственно слышалось, как бьется сердце и шелестит
в ушах кровь.
Не доезжая Кошгары, он свернул в карьер и, пробуровив глубокий, набитый
сюда с берегов снег, остановился у осыпи. Впереди были только горы- хребты,
скаты, каньоны речных долин и перевалы. Несмотря на белизну, побитую серыми
пятнами голого камня, они выглядели мрачновато, хотя Мамонт уже проходил
этим путем, мог ориентироваться без карты и знал, что там, наверху, не так
уж и страшно.
Довольно быстро он поднялся на водораздельный хребет Вишеры и Уньи,
устроившись между скал,- на вершине тянул приличный ветер,- съел кусок хлеба
с солью и немного меда со снегом. И потом шел каменистым плато, пока совсем
не стемнело. Он знал, что спать в эту ночь не придется: дров, которые он нес
с собой, и котомки могло хватить лишь часа на четыре-пять, при условии, если
жечь костерок в консервной банке. Чтобы спастись от ветра, он сразу же
принялся сооружать себе берлогу из камней и снега, с узким лазом, который
потом заделал изнутри. Разогревшись от работы, он выждал полчаса и лишь
потом запалил огонь.
Этой ночью из всех утраченных им когда-либо вещей он больше всего жалел
подарок Стратига- волчью доху...
К утру у него загноились глаза и потрескались губы. Мамонт расширил
отверстие в крыше - дрова давно сгорели, и ждал, когда начнет светлеть небо.
И вместе с его голубизной, с таянием крупных, ярких звезд он ощутил
облегчение. Встав на ноги, он выдавил спиной стенку убежища и наконец
распрямился, размял затекшее в тесноте тело.
В полусотне метров прямо перед ним на снегу стояло существо, напоминающее
человека. Сумерки не позволяли рассмотреть его, виделся лишь живой,
шевелящийся силуэт, и видение это длилось секунд десять, после чего
неизвестный спутник Мамонта метнулся за камни и пропал.
Мамонт протер снегом гноящиеся глаза, достал холодный пистолет и побежал
к месту, где только что было это существо. Осмотрел камни, расщелины среди
скал и ничего, кроме следов, не обнаружил.
На сей раз, кажется, это был настоящий снежный человек, ибо ни один
современный, даже самый завзятый "морж" не выдержал бы ночи на камнях. А
судя по следам, этот до самого утра топтался вокруг убежища Мамонта либо
лежал на снегу под ветром.
Это был рок: в прошлый раз, направляясь к заветному камню, он тащил за
собой бандитов генерала Тарасова. Сейчас - какое-то чудовище...
Первые километра два в это утро он шел с тревогой, часто и неожиданно
оглядывался, надеясь уловить за спиной какое-то движение, но скоро дорога
увлекла его: впереди маячил Поясовой Камень - хребет "Стоящего у солнца". На
вершинах и голых плато снега почти не было, но в неглубоких седловинах между
ними Мамонт тонул по пояс. К полудню он выбрался на Поясовой Камень и, чтобы
не терять времени, пообедал на ходу, заедая хлеб и соль снегом. Отсюда до
заветного камня оставалось километров шесть. Мамонт отлично помнил путь от
него ко входу в пещеры, возле которого Валькирия уронила обережный круг и
Данилу-мастера достала пуля... Мамонт спешил, чтобы засветло прийти к этому
месту и отыскать лаз в пещеру: только этим путем Карна может выходить на
поверхность...
Главный хребет оказался почище, выдутый ветрами снег лежал под скалами,
между камнями, а по всему плато виднелась щебенистая залысина, похожая на
суетливую тропинку. Мамонт перевалил на восточную сторону хребта и отыскал
взглядом заповедный камень-останец со знаком жизни. Несколько правее и чуть
выше его начинался развал крупных глыб, среди которых и был вход в пещеру.
Солнце стояло уже на уровне с вершиной хребта, через час в сибирском склоне
начнутся сумерки... Он направился прямо к развалу, утопая в снегу,- прыгать
по камням было опасно. И тут вспомнил, что где-то позади за ним идет это
человекообразное существо, по всей видимости, ориентируясь по следам
Мамонта. А он сейчас пробуравливал в снегу глубокую тропу, тем самым выдавая
вход.
Все повторялось!
Мамонт затаился в камнях и долго прислушивался, осматривая гребень
хребта, ярко освещенного солнцем. Даже крошечный предмет сейчас бросал
длинную тень, и любое движение немедленно бы отрисовалось на склоне, как на
гигантском экране. Прошло минут пятнадцать, снежный человек не появлялся,
лишь ветер гнал поземку, сдувая с плато остатки снега.
Внезапно безмолвие нарушилось криком, словно кто-то пробовал голос:
- Ва!..
Эхо взметнулось над головой и унеслось к границе леса. Забыв обо всем,
Мамонт выскочил из засады и сдернул шапку.
- Ва! Ва! Ва! - всколыхнулась тишина плачущим голосом.
- Карна,- прошептал он и вдруг увидел, что у заповедного камня
поднимается в небо мятущийся столб дыма.
От предчувствия, что она рядом, затрепетала душа и ознобило спину. Не
разбирая дороги, Мамонт побежал по склону, засмеялся, закричал на ходу:
- Валькирия! Карна!
- Ва-ва-ва!..- откликнулась она радостным криком. В этот миг свет
переломился, солнце пало за кромку хребта, и восточный склон погрузился в
голубые сумерки. Но Мамонт заметил, как от заповедного камня навстречу ему,
едва касаясь снежных застругов, летит стремительная, легкая фигурка. И будто
волосы трепещутся на ветру!
Делая огромные скачки, он мчался вниз, и ноги всякий раз, доставая земли,
находили твердую, надежную опору. Сблизившись, они не столкнулись, а как бы
одновременно взлетели и медленно опустились на землю, обняв друг друга.
Остановилось дыхание, замерло сердце, и прежде чем ожили снова, минуло
время...
- Карна, Карна,- зашептал и закричал он.- Я искал тебя, шел к тебе...
Валькирия!
Спортивная вязаная шапочка слетела с ее головы, и упали, раскручиваясь,
длинные волосы...
- Данила,- вдруг вымолвила она.- Данила-мастер... Мамонт отпрянул,
заглядывая в лицо.
- Я не Данила... Я Мамонт!
Она же с неистовой силой вновь обхватила руками его шею, зашептала
безумно:
- Прости меня, прости меня! Я не поверила в сказку! Но ты все равно
пришел! Ты спас меня!
Мамонт едва оторвал ее руки: чужое, незнакомое лицо, бордовые коросты на
обмороженных щеках, носу, коростные, в простуде, губы, мазки сажи...
- Кто ты? - чего-то страшась, спросил он.
- Не узнал меня? - счастливо засмеялась она, порываясь обнять.- Не узнал?
Я опоздала, но пришла!..
- Инга?!
- Это я! - Смех ее тоже показался безумным, на губах выступила кровь.- Ты
приходил сюда? Ты ждал меня, Данила?!
- Я не Данила! - закричал Мамонт, встряхивая ее за плечи.- Посмотри же,
посмотри! Ну?
Эхо вторило крикам, и над горами клокотал бесконечный звенящий голос:
- Ва! Ва! Ва!..
Инга вдруг шагнула назад, осела в снег, лихорадка била руки.
- Кто же ты?.. Кто?!
Он взял ее за обмороженные, в волдырях, руки, опустился на колени.
- Я прилетел к тебе на вертолете,- стараясь успокоить ее, проговорил
Мамонт.- Помнишь? А потом ты полетела со мной и показала мне этот камень...
Она медленно приходила в себя, словно просыпаясь от болезненного, тяжкого
сна.
- Где же... Данила? Данила-мастер?
- У Хозяйки Медной горы,- объяснил Мамонт.
Она заточила его в свои чертоги на сто лет. А через сто лет он вернется и
придет к камню.
Так просил передать когда-то Страга Севера, зажимая рану на груди...
- Через сто лет.- Ее взгляд остекленел.- Как долго ждать...
- Ты не пришла в назначенный день, и Хозяйка взяла его к себе.
- Мне было трудно поверить,- с болью призналась она.- А поверила... стало
поздно.
Мамонту вдруг показалось, что Инга умирает: жизнь тускнела в ее глазах,
закрывались веки с опаленными ресницами. Он поднял ее на ноги, встряхнул-
безвольно мотнулась голова...
- Инга! Инга!!
- Га-га-га!..- словно крик стаи гусей, пронеслось над головами.
- Мы пойдем с тобой искать, слышишь? Мы найдем Данилу-мастера!
- Найдем?- чуть оживилась она.- Ты знаешь дорогу к Хозяйке Медной горы?
Знаешь?
- Знаю! - Мамонт поднял ее на руки и понес к костру.- Сейчас темнеет... А
завтра мы найдем дорогу!
Огонь был разложен возле заповедного камня, и его пламя высвечивало
обветшавший знак жизни. Судя по кругу кострища и пеплу, он горел здесь
давно, может быть, месяц. Рядом лежала куча заготовленных дров, а на плоском
камне стоял закопченный котелок и несколько пустых консервных банок. Видимо,
Инга спала у костра, укрываясь прожженным во многих местах верблюжьим
одеялом.
Оставив ее у огня, Мамонт нарубил пихтового лапника - благо, что не
рядом, сдвинул костер и сделал постель на раскаленных камнях. Когда лапник
оттаял и прогрелся, уложил Ингу, накрыл одеялом и до полуночи отпаивал
медовым кипятком, грел ноги в волчьей шапке и горло горячим песком, набитым
в носок. Она оживала, и когда растаяла льдистость в ее глазах, а взгляд стал
осмысленным, медленно погрузилась в сон. Мамонт укрыл ее с головой и сам лег
с подветренного бока, ощущая живительное, целебное тепло от горячей хвои...
Обостренный слух улавливал каждый звук, но всю эту ночь в горах кричал
только ветер...
На рассвете Мамонт распалил большой костер, разбудил Ингу и просушил ее
пропотевшую насквозь одежду. Забота о другом человеке вдохновляла его,
стушевывала и притупляла остроту собственных переживаний. Тепло и сон
усмирили воспаленное сознание неожиданной спутницы. Она вспомнила о себе и,
