ударила будто цыганской плетью - даже щелчок послышался! однако
сокрушительный этот удар не пошатнул Зарембу и наглую его улыбку не стер с
лица. Только зубы теперь излучали зловещий свет. Ева внезапно прыгнула к
потолку, и перевернувшись в воздухе, достала его тупыми и жесткими пятками -
одной в лоб, другой целила в горло - он продолжал улыбаться, хотя в уголке
толстых губ накопилась черная капля крови и потекла по подбородку. Стерев
ее, Заремба посмотрел на ладонь, и его ленивую ухмылку можно было расценить
как удивление.
- Хватит прыгать-то, - сказал он. - А то допрыгаешься.
Следующий удар полетел ему в зубы, и неповоротливый этот человек
неожиданно ловко и стремительно перехватил пятерней ее ступню, сделал
неуловимое вращательное движение - и Ева полетела на паркет, ударившись
затылком. Она тут же попыталась вскочить и присела, опершись руками об пол:
вывихнутый голеностопный сустав не держал легкого тела, а сама ступня
оказалась развернутой чуть ли не назад.
Адам сидел лицом к углу и делал вороватые попытки обернуться, втягивая
голову в плечи. На всякий случай Заремба вышиб из-под него стул, накинул на
шею провод от вентилятора, затянул.
- Сиди спокойно, - предупредил. - Не дергайся, не люблю.
Тем временем Ева все-таки встала, только на руки, отчего подол ее
легкого, шелкового платья опустился вниз, обнажив серебристый треугольник
тонких трусиков.
Видение это длилось мгновение, как фотовспышка, и так же ослепило,
поскольку Заремба пропустил удар ногой в толстый живот и шатнулся назад, а
раскосая молния в тот же миг выкинула вперед-острый, угловатый, как осколок
камня, кулачок. От тычка в гортань перехватило дыхание, но запястье Евы
оказалось в руке Зарембы, как в стальном браслете. Он мог переломать ей
конечности и в секунду вытряхнуть из сознания, как вытряхивают сор из волос,
но опасался ненароком вышибить жизнь из стройного, резиново-жесткого тела.
Он лишь выбил ей обе руки из плечевых суставов и бросил на пол, словно муху
с оборванными крыльями. Ева не успокоилась, поползла к окну, а Заремба тем
временем сел на край стола и набрал номер телефона Лугового: своих оперов не
оставалось, все улетели в Питер. К счастью, Луговой оказался на месте и не
отказал прислать машину и людей на Гоголевский бульвар. Договорить с ним
Заремба не успел: пришлось бросить трубку и хватать Еву за ноги - голова ее
уже торчала на улице и с изрезанного стеклом лица стекала густая, алая
кровь.
- Ну что ты, дура, - сказал он. - Испортила мордашку. А если шрамы
останутся?
В дверь застучал охранник снизу - прибежал на звон стекла.
- Что там происходит, Павел Михайлович?
Заремба сунул Еву под тумбу стола, вынул пистолет и открыл замок.
Охранник сам уперся в ствол.
- Ничего тут не происходит. Ложись на пол. Оружие есть?
Парень дернулся и получил стволом под дых и в следующий миг ногой в пах.
Заремба выдернул из его плечевой кобуры пистолет - газовый, "Вальтер",
выстрелил у самого уха, чтобы струя ушла за дверь.
- На пол, на пол, - швырнул его на паркет. - Лицом вниз.
Мужики послушались, улеглись как положено, а Ева выбралась из-под стола и
снова поползла к окну, извиваясь как змея. Вывихнутые руки не слушались,
одна нога волочилась, но эта тварь словно не ощущала боли. В самом деле
нелюдь!
Заремба взял ее за волосы, вывернул голову назад.
- Сам бы выбросил в окно, да ты мне живая нужна.
И непроизвольно отшатнулся: Ева улыбнулась ему, щуря и так узкие глаза.
Люди Лугового приехали минут через пять, забили мужиков в наручники и
свели в машину, затем унесли на руках Еву.
- Посадите ее в мою машину, - распорядился Заремба. - А этих - в контору.
Здесь оставить засаду. Брать всех, кто придет.
Он снова позвонил Луговому, кратко, на эзоповом языке, обрисовал ситуацию
и спросил напоследок, нет ли в конторе какого-нибудь шума вокруг скандала на
правительственном заседании.
- Да нет, вроде бы все спокойно, - отозвался тот. - Ничего не слыхать.
- Все равно, сходи в столовую, - посоветовал Заремба. - Послушай радио.
Я позже перезвоню.
В конторской столовой можно было имеющему уши услышать или получить всю
информацию о внешней и внутренней жизни, в том числе и строго секретную.
И если во всех прочих очередях России передавались домыслы и сплетни, в
этой очереди каждое оброненное слово можно было начертать на скрижалях.
Еву пристегнули наручниками к петле над задней дверцей - пока несли в
машину, успела кого-то укусить. Ехать с ней, несмотря на тонированные
стекла, все-таки было неприлично, - лицо в крови, - поэтому Заремба подсел
рядом и оставшейся от киллеров "фантой" умыл ее, стряхнул с платья пыль.
- Будешь хорошо себя вести - руки вправлю, - пообещал он. - Но все равно
теперь так уж не попрыгаешь. На всю жизнь будут застарелые вывихи. Чуть
неловко дернешься - сустав и вылетит.
Ее восточное лицо оставалось непроницаемым, разве что после мытья
апельсиновым напитком кожа пожелтела еще сильнее.
Заремба снял с пояса пейджер и повесил его на зеркало - вдруг вспомнит о
нем начальство и попросит позвонить, - вырулил на Сретенку и покатил вперед,
без определенной цели, до ближайшего тихого угла, сквера или пустыря, где
можно спокойно допросить пришелицу. И допрос начал уже по дороге,
предварительно вытряхнув сумочку Евы на пассажирское сиденье.
Кроме редкого, австрийского пистолета "литтл Том", помады, теней, темных
очков и прочих дамских принадлежностей, оказался паспорт на имя Айны
Исумото, уроженки Бурятии, с московской пропиской и удостоверением помощника
депутата Гоаударственной Думы.
- Почему же тебя зовут Евой? - спросил он, наблюдая за пассажиркой в
зеркало. - Или ты в самом деле первая женщина на Земле? И от тебя пойдет
новый человеческий род?
Она по-прежнему молчала, сидя с закрытыми глазами, будто молилась про
себя.
- Сказала бы хоть словечко, а то я твоего голоса не слышал. Ты хоть
порусски-то понимаешь? Шипишь, как змея, и больше ничего.
Под светофором он вскрыл пудреницу, затем помаду и тщательно осмотрел
столбик красящего вещества, попробовал проткнуть его шпилькой - не вышло:
маслянистая помада намазана только сверху, внутри твердый стержень. Это мог
быть портативный радиомаяк - штука у пришельцев обязательная.
- Извини, придется выбросить, - Заремба тронул машину и ловко забросил
помаду в кабину разгоняющегося рядом "москвича", затем резко прибавил
скорость и пошел вперед.
- Вас все равно уничтожат, - не открывая глаз, произнесла Ева.
- О, какой чудный голосок! - обрадовался он. - Да, когда-нибудь
обязательно уничтожат. Если за это дело взялись помощники депутатов - не
сомневаюсь. А мою голову тебе депутат заказал? Кстати, кто он? Да не скрывай
ты, говори. Это же легко установить, - Заремба показал трубку сотового
телефона. - Сейчас, прямо отсюда... Ну?
- Что вы от меня хотите? - она открыла глаза и сразу стало ясно - не
молилась, а скрывала боль. Прикованные к петле руки не давали покоя
суставам. Боевой каратистский дух ее сейчас упал, обнажив
чувствительность...
- Особенного ничего. Но кому потребовалась моя голова - любопытно. Ты
скажи, если человек этот подходящий, я, может, сам сниму и отдам, как шляпу.
Он тоже наконец ощутил боль - в переносье, отчего начинался насморк.
Кажется, и два зуба в нижней челюсти расшатались, у одного, с золотой
коронкой, возможно, корень сломался: чте-то здорово качается, если трогать
языком, и ноет...
- Ты же не из шайки какой-нибудь, - продолжал Заремба. - Не шпана
уличная.
Чувствуется же почерк... Так давай говорить как профессионалы. А то ты
как партизанка... Я уже слишком старый, зубы съел в контрразведке. И хитрый,
еще потому что цыган по Национальности. Видишь, я твоих киллеров сделал.
Адама без звука взял и сразу расколол до задницы.
- Дерьмо собачье, - проговорила она.
- Это точно. С такими связываться нельзя, если хочешь дело сделать. Но ты
же это по молодости?.. Бывало и у меня. За один только страх человека
работать не заставишь, особенно в России. Хотя ты восточная женщина, могла
бы придумать комбинацию похитрее. Ты же основной исполнитель акции? Тебе
поручили снять с меня голову. Рассуждать "повезло - не повезло" - это же не
серьезно. Плохо сработала, вот и весь сказ. Любителю можно простить, тебе -
нет. Ни в одной разведке мира такого не прощают. Думаю, у пришельцев из иной
цивилизации дело с этим даже построже.
Заремба сделал паузу, проезжая перекресток, заметил, что Ева уже не
скрывает боли, вероятно, она становилась мучительной: вздернутые вверх руки
беспокоили растянутые связки, а сустав на ноге распух, сделав изящную,
сильную ступню уродливой колотушкой. Верный признак разрыва связок...
Миновав мост через Яузу, он повернул на набережную, в сторону парка места
малолюдные в обеденное время.
- Так что выхода у тебя нет, - надо отвечать на вопросы, - вздохнул он. -
Ты же понимаешь, на тебе висит провал операции. А я сегодня победил. Твои
наемные убийцы - мелочь, жлобы. И Адам - дерьмо. Ясно, у тебя не было
времени основательно подготовиться и ликвидировать меня аккуратно. Поэтому
пришлось воспользоваться тем, что оказалось под рукой. Тебе же только
сегодня утром приказали меня убрать? Где-то после одиннадцати?
- Я не могу отвечать на ваши вопросы, - не сразу проронила Ева.
- А придется. Иначе отвезу тебя в контору, там наширяют уколов, накачают
всякой дрянью и ты расскажешь мне все, даже то, что сама забыла.
- Это не поможет.
- Ну! Еще как поможет. Недавно какая-то новая зараза появилась, кстати,
японского производства. Купили через третью страну. После первого же укола -
состояние полной откровенности. Пациент ощущает сильнейшее сексуальное
возбуждение и на почве этого отказывают самые мощные тормоза. А у женщин -
особенно... Слышала о таком зелье?
- Слышала... Но на меня не действует.
- Да ладно, не бойся, - усмехнулся он, показывая зубы. - Я же тебя только
запугиваю... Ты можешь не отвечать на мои вопросы. Молчи. Просто молчи и
все. А я пойму. Я же цыган, по глазам умею читать.
- Снимите наручники, - вдруг попросила она.
- Снять? Пожалуйста, - Заремба въехал в парк сквозь отсутствующий пролет
в металлической изгороди, загнал машину под сень старых лип. Не спеша и
грузно пересел к Еве на заднее сиденье.
- Болят суставы? - с циничной улыбкой спросил он и как бы со стороны
посмотрел на свою, в общем-то неприятную, мерзкую физиономию - таким он ей
должен казаться.
- Болят, - с покорностью призналась Ева.
Заремба бесцеремонно и грубо расстегнул кнопки на ее платье, залез рукой
за пазуху, ощупал - на шее никаких украшений и бюстгалтера нет, грудь
маленькая - два прыщика. Ева испытующе сузила глаза до темных щелок.
- Придется трусики снять,. - продолжал улыбаться он. - Красивые у тебя
трусики!
И отвернув подол, захватил жесткими пальцами тесемки на бедрах, сдернул
их до колен, преодолевая инстинктивное сопротивление, затем уже аккуратно и
бережно снял трусики с ног. Ева мгновенно расслабилась, откинула голову на
спинку сиденья.
Заремба поправил подол и, не сводя взгляда с ее лица, прощупал, пропустил
между пальцев резинку.
- Нет, ты молчи, - посоветовал он. - Я же все понимаю. Дурочка ты, хоть и
помощник депутата. Разве старого цыгана обманешь?
Под резинкой заднего треугольника трусов оказалась плоская пластмассовая
ампула с бесцветной жидкостью. Заремба упрятал ее на место, а предмет
женского туалета свернул, вложила пластиковый пакет и убрал в карман.
