отведено почетное место непосредственно около принца. Хирел выпадал из
поля зрения Саревана, и, только повернув голову в неудобном сверкающем
шлеме, он мог заметить юношу. Он делал это неоднократно, пренебрегая
дисциплиной. Доспехи Хирела были такими же нелепыми, как и его
собственные, на голове сиял шлем с маской дракона, лицо прикрывало
забрало с двумя темными прорезями для глаз. Этот покров полностью
скрывал Хирела.
Когда на рассвете юноша проснулся, ему было дурно до умопомрачения,
как и предсказывал Сареван. Рабы Араноса принесли ему какое-то снадобье,
с которым, по всей видимости, он уже имел несчастье познакомиться. Хирел
с отвращением выпил его, скорчив гримасу, однако после этого его глаза
снова заблестели, а щеки покрыл румянец. Он даже немного поел, хоть и по
принуждению. Благодаря этому он казался уверенным и готовым с
твердостью взглянуть в лицо неизбежности.
Сареван не вполне был убежден в этом. После горького разговора прошлой
ночью Хирел не сказал ему ни слова. Он не позволил Саревану помочь ему
справиться с дурнртой; когда
Сареван пытался заговорить с ним, он поворачивался к нему спиной. Он
надел свою самую высокомерную маску и вел себя самым невыносимым
образом.
Сареван вздохнул и уставился перед собой. Он не мог видеть армию
братьев Хирела, но чувствовал их за своей спиной. Аранос появился
последним, и выход его был почти королевским; когда он медленно
шествовал мимо братьев, они замерли в низком поклоне. У Саревана
оказалось достаточно времени, чтобы сосчитать их и даже разглядеть их
лица. Сорок, подвел он итог, и это наверняка не все: остальные, без сомнения,
слишком молоды или не расположены присутствовать при дворе. Мальчики,
юноши и молодые люди с кожей всех оттенков от темно-коричневого до
цвета слоновой кости, одетые в соответствии с их положением в пять, шесть
или семь одеяний, крепкие, как быки, и тонкие, как тростник, дрожащие от
волнения или застывшие в высокомерии, красивые и не очень, и даже просто
уродливые - все они носили на себе печать своего происхождения. У одних
оно проявлялось в такой малости, как посадка головы. У других
чувствовалось во всем, как у Хирела, портрет которого украшал стену Зала
Высоких принцев; но на самом деле этот портрет был написан с его отца в
молодости и повторял черты отца его отца.
Особо Сареван отметил двух принцев. Они стояли выше всех, рядом с
Араносом. Только они, Аранос и еще несколько очень маленьких детей имели
право носить семь одеяний принцев первого ранга. Они были одними из
красивейших сыновей императора. Вуад даже мог бы превзойти Хирела, если
бы по злой иронии судьбы волосы его не оказались цвета старой бронзы.
Здесь это считалось изъяном и трагедией, хотя Саревану показалось очень
красивым. Но он был всего лишь варваром с кожей цвета дегтя, который не
имеет представления о красоте.
Сайел ему понравился меньше, по крайней мере на первый взгляд: бледное
существо, достаточно красивое для тех, кто любит молоко или воду, но
неудачно наряженное в пурпурные одежды. Однако его глаза были
проницательнее, чем у Вуада, а напряжение в них было гораздо менее
заметно. Он следил за Араносом, как птица за кошкой: испытывая страх, но
помня о своих когтях и клюве. Сайел обратил особое внимание на необычных
сопровождающих Араноса. Судя по покалыванию в затылке Саревана во
время движения церемонии, это внимание не ослабевало.
Сареван едва заметно пошевелился. У него чесалась спина. Мочевой
пузырь сводила судорога. Он проклинал и то и другое, а заодно и свои
доспехи, заставлявшие его истекать потом. Они оказались ужасно тяжелыми
и слишком вычурно украшенными, чтобы в них можно было сражаться. С их
весом он еще мог бы смириться, но завитушки постоянно цеплялись за
клинки и затрудняли движения рук.
Нет, драться ему не придется. Во всяком случае, не здесь. Не перед лицом
асанианского императора. Придворные строили свои козни более хитроумно,
используя отравленные слова и отравленное вино.
Битва приближалась. Сареван осмелился немного развернуться всем
корпусом и скользнуть по залу глазами, скрытыми шлемом. Принцы слегка
напряглись. Их глаза были широко раскрыты и блестели.
Какого-то очень молодого лорда представляли императору; ему пришлось
выполнить полный ритуал и даже девять раз пасть ниц перед своим
повелителем. Он проделал все это с грацией и хладнокровием, несмотря на
мертвенную бледность лица.
Наконец он в последний раз поднялся, произнес слова, которые положено
было произнести, и, медленно пятясь, занял свое место в ряду дворян.
Наступила тишина. Глаза придворных возбужденно заблестели, все подались
вперед. Лишь Ара-нос остался неподвижен.
С величественной медлительностью Зиад-Илариос поднялся с трона. Но не
только величие сковывало его движения: его одежды были так же тяжелы,
как бремя императорской власти. Он поднялся словно изваяние, оживленное
при помощи чар, а его лицо вообще было не лицом, а маской из кованого
золота.
Таков был обычай. Хирел рассказывал об этом Саревану. Маска - это лик
бога: без возраста, без изъянов, без слабостей, свойственных человеку. Как же
в таком случае просто, ответил ему тогда Сареван, тайно убить императора и
присвоить себе его маску, его имя и его силу. Хирела это предположение
отнюдь не позабавило. Чернь не должна знать, что император стар, болен и
безобразен. Действительно, император, который положил начало этой
традиции, был чужеземным завоевателем с ужасно изувеченным лицом и
дерзким намерением добиться доверия своего предшественника. Он женился
на единственной дочери императора, после чего избавился от тестя, решив,
что предательство в данном случае выгоднее честной игры. Однако с тех пор
ни одна попытка стать самозванцем не увенчалась успехом, потому что не
только королевы, принцы и некоторые знатные лорды Высокого двора имели
право видеть лицо императора: через равные промежутки времени его
личность удостоверялась на специальном совете, состоящем из жрецов и
лордов, убеленных сединами, бдительных и неподкупных.
Именно такой ритуал состоялся перед началом празднества. Но Саревану
не было нужды проверять. Он кожей чувствовал, кто скрывается под этой
маской.
За исключением случаев, когда требовалось обсудить дела высшей
государственной важности, император не говорил даже с Высоким двором. За
него это делал Голос - герольд в черной безликой маске, обладающий
красивым голосом.
- Настало время, - провозгласил он, - время и время. Трон занят, его
величество силен, да живет он вечно. Однако даже величайший владыка,
творящий законы, обязан им повиноваться. И было сказано в дни
Асутхараньяса, чья память нетленна: каждый лорд обязан назвать своего
наследника. Это достаточно сделать единожды, если наследник достиг
совершеннолетия. Если упомянутый наследник младше, будь то ново-
рожденный младенец или отрок, он должен сам, по достижении зрелости,
сделать запрос и принять титул наследника из уст своего лорда. И только
тогда этот титул будет считаться действительным.
Герольд сделал паузу. Воцарилась глубокая тишина. Даже мириады звуков,
издаваемых множеством людей, живых, дышащих и стоящих вплотную друг
к другу, потонули в тишине.
- В первый день осени на тридцать втором году правления божественного
императора Гаран-Шираза Олуебьяса, да будет вечной его память, у
Высокого принца Зиада ин Шираза Илариоса и достопочтенной и
благородной принцессы Азии родился сын, Асукирел ин Зиад Увериас,
высокородный, избранный наследник избранных наследников Асаниана. На
восьмом году правления его величества, великого Льва, золотого завоевателя
Асаниана, Зиада ин Шираза Ушаллина Илариоса, до него дошла весть о
смерти его избранного наследника. Эта весть пришла ночью, весной этого
года, и принесла неизмеримое горе. Однако закон продолжает действовать,
он не знает скорби. Каждый лорд, даже сам повелитель лордов, обязан на-
звать наследника. Пришло время, время и время. Слушайте и запоминайте.
Тишина обострилась, зазвенела, стала оглушительной. Настал
исторический момент. Согласно букве закона, сам император должен был
заговорить и назвать имя. Принцы ждали, и даже Аранос выпрямился,
насторожившись и перестав изображать притворную скуку.
Это окончательно сокрушило Саревана, чуть не сбило его с ног. Какая
жестокая и горькая неудача! Имя наследника должен назвать сам император.
Ах, если бы Хирелу удалось добраться до него, объявиться, открыто
присутствовать на церемонии! Но они послушались Араноса. Они доверились
ему, позволили изолировать их всех. А он предательски посмеялся над ними.
Зиад-Илариос и понятия не имеет, что его законный наследник присутствует
сейчас здесь. Перед лицом Хирела он назовет Араноса наследником
Асаниана.
В глубокой тишине металл звякнул о металл. Сареван взглянул вбок и,
проклиная свой шлем, наполовину развернул корпус.
Один из гвардейцев Араноса сошел со своего места. Он одиноко стоял на
блестящем песке. Золотая стража в знак предупреждения нацелила копья. Он
же отбросил свое прочь.
Казалось, император не видит его. Он был просто каким-то сумасшедшим,
недостойным внимания. По эту сторону рва с драгоценным песком только
принцы будут знать, что он здесь. Стража разберется с ним, и двор так и не
поймет, что произошло. Золотая маска поднялась.
Человек на песке сделал быстрое движение. Его руки ухватились за латы.
Рыцари императора начали приближаться к нему. Сареван оставил свое
место, расталкивая локтями ошарашенных стражников, взвизгивающих рабов
и абсолютно невозмутимого мага.
Внутри искусно изготовленных доспехов имелись скрытые замки. Они
щелкнули, хитроумная скорлупа раскрылась и с грохотом упала на песок.
Под ней воссияли белые одежды, надетые одна поверх другой - простота
асанианской изысканности. Одеяний было семь. А над ними сверкало золото.
Восьмое платье, императорское, полагалось носить лишь Высоким принцам.
Из воздуха, а может быть, из группы магов выпрыгнула серая тень и
припала к земле перед Хирелом. Ее рычание было тихим, отчетливым и
гибельным. Рыцари императора застыли на месте.
Саревану удалось пробиться к Хирелу. С ним был Зха'дан. Они
остановились за его спиной, и не было охраны надежнее.
Казалось, он не осознает их присутствия. Его спина была такой же прямой
и гибкой, как раньше, несмотря на то, что плечи стали намного шире. Гордый
и все же невыразимо одинокий, он стоял под изумленными взглядами
множества глаз, повернувшись лицом к отцу. Его руки легли на украшенный
перьями нелепый шлем. Он отбросил его в сторону резким, лишенным
придворной учтивости движением, и встряхнул своими коротко обрезанными
волосами. Приподнял подбородок и устремил глаза на императора.
Сареван почувствовал, как во рту у него пересохло. Он отдал бы многое,
лишь бы видеть лица Вуада и Сайела, но еще больше, неизмеримо больше,
чтобы видеть лицо самого императора. Но маска не выдавала чувств, которые
мог испытывать человек, скрывавшийся под ней. Он породил почти полсотни
сыновей. Узнает ли он этого, столь переменившегося, превратившегося из
ребенка в мужчину? И даже если узнает, то назовет ли его своим
наследником?
Хирел сделал то, что могло быть признано крайне мужественным
поступком - или проявлением крайнего безрассудства. Он двинулся вперед,
сопровождаемый Юланом. Он, не колеблясь, шел прямо на стальные
наконечники копий. Когда сталь едва не вонзилась в его грудь, он поднял
руку.
Копья заколебались и внезапно качнулись вверх. Олениай медленно
отступили назад.
Все принцы видели происходящее. Возможно, некоторые из них поняли, в
чем дело. Тишина, царившая в зале, нарушилась удивленными шепотками.
Приглушенный шум голосов усилился.
Хирел поставил ногу на первую степень возвышения. Идти дальше он не
дерзнул. Он стоял и ждал, подняв глаза на отца. Теперь люди, находившиеся
за спинами принцев, видели его и зверя рядом с ним, а также двух высоких
воинов. Шум голосов в зале уподобился вою лесного ветра, грозившему
