обвиваясь вокруг них, блестя тут и там глазами из золота или драгоценных
камней.
В стороне от этого поблекшего великолепия стоял алтарь, возведенный на
высоком постаменте. Он единственный не имел украшений или драгоценных
инкрустаций: это был простой прямоугольный камень. Но позади него, на
стене, сияло и горело единственное подобие, которое только и мог допустить
бог, - золотое, чистое и величественное, сверкающее даже при свете
мерцающей лампы изображение в полную величину знака Солнца на руке
Мирейна.
Элиан низко склонилась перед ним, но ни одной молитвы не сорвалось с ее
уст. Спустя мгновение она отвернулась.
В крытых нишах вокруг столбов, расположенных по кругу, стояли
маленькие алтари. Там находились гробницы прежних князей. В одной из
них покоилось тело избранницы бога, его невесты, жрицы Санелин. А другая,
очень маленькая, очень древняя, заставила Элиан подойти ближе. Здесь не
лежал ни господин, ни госпожа, здесь не было ни золотых украшений, ни
резьбы. Даже сам камень не имел чистой красоты главного алтаря: простой
серый гранит, грубо обтесанный и вделанный в пол. Его вершина была
относительно гладкой, и это единственное, что можно было видеть,
поскольку алтарь накрывала темная ткань, делавшая тени еще глубже. Но это
было не алтарное покрывало, а мантия с капюшоном. А под ней, в
углублении камня, мерцала вода, которая никогда не застаивалась и не
высыхала, всегда оставаясь свежей и чистой, словно весенний ручеек. Вода
Видения, покрытая мантией Пророка из Хан-Гилена.
Она знала Элиан и звала ее: <Возьми мой покров. Посмотри на меня.
Владей мною. Пророчица. Пророчица из Хан-Гилена>.
Элиан научилась сопротивляться. Но эту силу нельзя было отринуть.
Неужели она владела умом Элиан даже во дворце ее отца, заставила ее
назначить здесь свидание Илариосу, чтобы привести ее к себе?
<Посмотри на меня. Ты не знаешь, какой путь избрать. Посмотри на меня
-и увидишь>.
- Я выберу его, - прошептала Элиан, - чтобы сбежать от тебя.
<Смотри на меня, - звучало пение, - владей мною>.
- Нет!
Элиан резко повернулась на каблуках. По непонятной ей самой причине
она надела платье. Его тяжелые юбки взметнулись вокруг ее лодыжек,
короткие волосы коснулись щек.
Неужели в ней нет ничего, кроме противоречий? Из хоровода теней
выделилась одна. В неясном свете лампы блеснуло золото. Элиан мотнулась
вперед, замерла, затем снова двинулась, уже менее порывисто и без улыбки.
Илариос взял ее руки и поцеловал их. Он все еще был одет в черное
одеяние, поверх которого набросил темный плащ. Откинутый капюшон
лежал на плечах, обнажая волосы.
- Мой господин, - очень тихо сказала Элиан.
- Моя госпожа.
Это не было вопросом, но в его словах трепетал и вопрос, и с трудом
сдерживаемый пыл, и страх быть отвергнутым. Если бы Элиан попросила, он
мог бы изображать галантного придворного и говорить о пустяках.
Но она не смогла бы вынести этого - играть в придворных, делать выбор.
Горячие сильные руки Илариоса дрожали, лицо побледнело. Взгляд был
спокойным и ясным.
- Мой господин... - Она с трудом сглотнула. - Я... Прости меня. О,
пожалуйста, прости меня.
Она и сама не знала, что имеет в виду. Но свет в его глазах потух, а лицо
лишилось последних красок. И тогда Элиан воскликнула:
- Я не могу быть той, в ком ты нуждаешься! Я не могу быть твоей
императрицей или твоей странствующей возлюбленной. Я не могу любить
тебя так. Этой любви во мне нет.
- Она есть, - сказал Илариос с горечью. - Но не для меня.
Элиан протестующе затрясла головой.
- Пожалуйста, пойми меня. Я хочу принять твое предложение. Очень
хочу. Но не могу. Меня держит Хан-Гилен. Я связана присягой оруженосца.
Я должна принять свою судьбу здесь.
- Понимаю. - Илариос был очень спокоен. Слишком спокоен. - Ты
принадлежишь своему господину так же, как я - своему. И когда начнется
война - а это неминуемо случится, потому что мир не выдержит двух
империй, - будет лучше, если мы оба не станем разрываться между двумя
враждующими сторонами.
- Но ведь возможно объединение. Если...
- Оно возможно на какое-то время. Может быть, на год, на десять лет, на
двадцать. Но в конце концов произойдет столкновение, и наш союз не сможет
помещать этому. Империи не берут в расчет интересы влюбленных, даже
если эти влюбленные принадлежат к королевским родам.
- Нет, - сказала Элиан, - нет.
Илариос улыбнулся. Его улыбка оставалась по-прежнему нежной и
печальной, но невинности в ней не было, да и не могло быть вопреки глупым
фантазиям Элиан. Он был принцем Асаниана, сыном тысячелетней династии
императоров. Он сказал:
- Я могу взять тебя независимо от того, скажешь ли ты <да> или <нет>,
будет ли это мудростью, или глупостью, или простым умопомрачением.
Потому что ты - любовь моего сердца. Потому что без тебя я не смогу жить.
Он держал ее за руки. Элиан попыталась высвободиться. Из темноты
выступили тени - стражи Илариоса в своих вечных непроницаемых черных
одеждах, с холодными глазами, вооруженные асанианской сталью. Сила
Элиан не могла подействовать на них.
- Да, - мягко сказал Илариос, - мои вышколенные воины имеют оружие
против магии. Они поклялись умереть за меня, как ты поклялась умереть за
твоего короля-разбойника.
Элиан вгляделась в него. Теперь он предстал перед ней в новом свете.
Маски упали, мягкость тоже исчезла, ибо не одна она составляла его
сущность. Мирейн смеялся, когда убивал, а потом плакал над ранеными.
Зиад-Илариос мог плакать убивая и плакать после, но при этом его рука не
становилась менее неумолимой. Он мог схватить Элиан, подчинить ее,
заставить уехать с ним и быть его невестой.
Она не испугалась. Скорее была зачарована. Как странно они вели себя, эти
царственные мужчины, перед лицом женской непреклонности. Как чудесно
противостоять им; как это похоже на упоение битвой. Элиан чуть не
засмеялась. Она была в плену - и все-таки свободна. Могла выбрать одного,
или другого, или никого. Могла убежать. Могла умереть. Могла вообще
ничего не делать.
Она посмотрела на свои руки, лежащие в его руках, а потом в его бледное
лицо. Было ли любовью это нежное безумие? Элиан хотела поцеловать его.
Ударить. Толкнуть на пол этого святого храма и сделать с ним все что ей
захочется. Она хотела убежать от него, отбросить все мысли о нем, стать той,
какой была до того, как он начал свою осаду. Ее разум кричал ему: <Да! Да, я
поеду. К черту все предопределения, к черту все пророчества, к черту моего
надменного короля, который не хочет и не может говорить>.
Илариос не слышал ее. Он был не магом, а всего лишь простым смертным.
Он родился, чтобы стать императором. Он состарится, как и все его родичи,
быстро и жестоко. Его золото превратится в серебро, красота увянет, жизнь
сгорит дотла, так как его тело не сможет больше выдерживать пламя его духа.
Она могла бы заставить его жить. Могла бы стать его силой, потому что ее
пламени хватит для обоих. И она сделала бы это добровольно, с радостью и
ликованием. Если бы только ее демон уступил ее языку.
Палец Илариоса коснулся ее поврежденной щеки. Его голос был
бесконечно нежным, бесконечно печальным:
- Я не могу сделать это. Я не могу принуждать тебя. Моя боль, моя
роковая болезнь. Я слишком сильно тебя люблю. Ты - существо, созданное
для вольного воздуха. В Золотом Дворце ты зачахнешь и умрешь. И я тоже.
Но я был рожден для этого и научился принимать это, а иногда даже
преодолевать. Ты очень многое дала мне. Я узнал тебя и за одно это уже
должен благодарить богов. - Он склонялся все ниже и ниже. - На заре я
уезжаю. Да хранит тебя твой бог.
Элиан протянула к нему руки, чтобы вернуть его, чтобы возразить. Но он
исчез. Ночь поглотила его.
А она, совершенно застывшая и опустошенная, не могла даже плакать.
18
Элиан долго блуждала, сама не зная куда идет, не думая о времени. Слезы
никак не приходили.
Не один раз она резко останавливалась. Еще можно было вернуться.
Можно было побежать к Илариосу. Удержать его. Сказать, что солгала, что
лишилась разума, что только проверяла его. Жестокая, жестокая проверка. Да
была ли Элиан когда-нибудь не жестокой? Вадин оказался прав: она все
превратила в игру. Играла в любовь, играла в потерю. Сердца мужчин для
нее были не важнее пешек на шахматной доске.
И она нанесла ему рану, которая, вероятно, никогда не затянется.
Элиан забилась в какой-то затерянный уголок и дрожала, уставившись в
беспросветный мрак. Теперь, потеряв Илариоса, она точно знала, что любит
его. Язык и трусость заставили ее притворяться. Горе лишало ее сил сделать
то, что еще можно было сделать. Вернуться. Уехать с ним. Быть его императ-
рицей. Родить сильных детей со светлыми волосами и золотыми глазами.
Подарить ему радость в самом сердце его холодной империи.
Она подняла голову и посмотрела в окно, за которым царил мрак. Глубокая
тьма перед рассветом.
Элиан вскочила и побежала, ничего не видя перед собой, обуреваемая
одним стремлением. Перед ней распахнулась дверь - и она увидела
комнаты, богато убранные, завешенные асанианскими шелками, благоу-
хающие асанианскими ароматами. Пусто.
Везде пусто. Стража, слуги, вещи Илариоса - все исчезло. Комнаты
померкли, заполнившись мучительной пустотой. Но среди подушек, лежащих
на его постели, что-то блеснуло. В руку Элиан лег топаз, выпавший из его
короны. Он не был похож на случайно оброненную и забытую безделушку.
Этот камень заставлял вспомнить глаза принца, спокойные, золотые,
любящие. Элиан будто вновь услышала его слова: <Увы, мое постоянство -
мое проклятие. Я должен любить там, где получаю удовольствие. И если я
люблю, то люблю вечно>.
Она зарылась лицом в чужеземные шелка, сжав в руке топаз, углы которого
больно врезались в кожу. Но она только крепче сжала камень. Волны плача
поднимались в ней, достигали вершины и застывали. Все выше, выше, выше.
Элиан задыхалась от слез.
Позади нее кто-то стоял. Стоял уже долго, наблюдая и выжидая. Элиан
медленно обернулась.
На нее молча смотрел Мирейн. Но теперь язык ее был развязан.
- Он оставил меня! - закричала она. - Он уехал прежде, чем я смогла
отправиться с ним. А я хотела его!
Спокойствие, молчание. Мирейн был тенью, блеском глаз, мерцанием
золота в ухе и на шее. Внезапно Элиан страстно возненавидела его.
- Я не хочу тебя! - зашипела она.
Мирейн сел на груду подушек, подобрав под себя ноги и склонив голову
набок. Он всегда так делал, когда Элиан давала волю своему нраву. Изучал
ее. Обдумывал, как ему самому следует обуздывать ярость. Даже в такой
ситуации Мирейн не проявлял снисходительности к сопернику.
Элиан призвала всю свою волю против его обаяния. Он ей не старший
брат, а она - не его младшая несносная сестра. В еще меньшей степени он
мог бы быть ее возлюбленным. Он отказался помочь ей сделать выбор, и из-
за этого все пошло наперекосяк, и она потеряла Илариоса.
- Я не твоя, - сказала она ровно и строго, - просто потому, что я и не
его тоже. Он уехал в отчаянии, но я последую за ним. И ты не остановишь
меня.
-Я и не пытаюсь.
- Тогда почему ты здесь?
Он пожал плечами по северному обычаю. На нем была темная простая
одежда, но и в ней он выглядел по-королевски. Вероятно, Элиан сошла с ума,
раз способна была заметить это сейчас, когда в ее голове смешались черное и
золотое, горе, ярость и пророчество.
- Я нужен тебе, - сказал Мирейн. Надменный, невыносимый.
- Мне никто не нужен!
- Даже твой асанианец?
-Я ему нужна. - Элиан дрожала, задыхалась, трясла кружившейся
головой. Рука болела. Она заставила себя разжать пальцы. Топаз сверкнул,
как золото и лед. - Пусти меня.
- А разве я держу?
Она пошатнулась и упала на Мирейна. Он подхватил ее. Элиан застыла без
движения.
- Я хотела бы никогда не родиться на свет!
- Это могло бы избавить нас от огорчений, - сказал он.
Элиан вскинулась. Это искусство не было присуще Мирейну. Скорее оно
