как будто высечено из камня. Торопливо, но без суеты Вадин вышел из шатра
и окунулся в холодный рассвет.
- Что...
Он замолчал. Аджан поддерживал под руки шатавшуюся, завернутую в плащ
женщину.
- Алидан!
Вадин чуть не сорвался на крик. Под накидкой на ней ничего не было,
растрепанные волосы покрыты грязью и кровью. Но хуже всего были ее глаза,
спокойные, трезвые, потерявшие всякую надежду. Вадин постарался быть
осторожным. - Что случилось, Алидан?
- Я оставила свою отметину на ведьме с запада, - ответила та тихо и ровно.
- У нее нет больше силы, чтобы предать моего короля.
Беспокойство Вадина усилилось. Он не мог даже сделать вид, что не понимает
ее. Для этого он слишком продвинулся в магии. Он понимал то, что она
говорила, он начинал подозревать и то, о чем она не сказала. Она
радоваласй тому, что сотворила; возможно, в этом была единственная надежда
на спасение Мирейна. Но радость ее обернулась черной тьмой. Аджан сказал
коротко и жестко:
- Они схватили певицу. Если ей повезет, они убьют ее быстро.
Ноги сами привели Вадина к потухшему костру. Он остановился около него. В
этом сером пепле не осталось никакой жизни.
Аджан и Алидан стояли у него за спиной и вызывали теплое и болезненное
чувство. Вадина чуть не вырвало. Но усилием воли он сдержался.
- Почему? - потребовал он ответа от Алидан. - Почему ты сделала это?
Женщина закрыла глаза. Было еще слишком темно, чтобы разглядеть се лицо;
фигура в неясном свете казалась застывшей, голос был ровен.
- Мы были не вместе. Я собиралась избавить нас от этого бунтаря. Но вместо
этого ранила его мать. Певица хотела уговорить его сдаться. Одия победила
ее. Имин просто сошла с ума, - сказала Алидан, которая сама из мести,
обнаженная, прокралась во вражеский лагерь и пролила кровь ведьмы. - Она
верила в свои силы певицы и в несколько ночей любви, которые подарила
когда-то Морандену. Он был отцом ее дочери. Ты знал об этом? Моранден не
знал. И теперь никогда не узнает.
- Проклятие, - прошептал Вадин. - Из всех людей Янона ей лучше других
должно было быть известно, как это подействует на Мирейна. Она знала!
- Если бы ей удалось... - начала Алидан. - Если бы ей удалось, она
навсегда опозорила бы Мирейна, доказав, что даже у его любовницы не было
надежды на его победу.
- Это предотвратило бы кровопролитие и дало бы ему могущественного
союзника.
Вадин встряхнул гудевшей головой. Женская логика. К дьяволу честь, к
дьяволу достоинство, к дьяволу мужество! Ничто не имело значения, кроме
победы. Он поднял кулаки. Алидан не уклонилась.
- Это была жертва, - сказала она. - Теперь женщина из Умиджана должна
умереть. Теперь старый король будет отомщен. Ты говоришь о позоре. Но как
ты назовешь глупость моего господина, который позволяет этой убийце
разгуливать на свободе?
- Она не только свободна. Она может и править нами. - Вадин сжал руки за
спиной, чтобы не ударить эту сумасшедшую. - Спрячься где-нибудь и не
показывайся никому на глаза. Я постараюсь скрывать это от Мирейна, пока
будет возможно. - Вадин громко застонал. - О боги! Она ведь должна была
быть одним из его судей! Аджан, можем ли мы вызволить ее из лагеря
противника до восхода солнца?
- Нет. - Аджан был спокойнее Вадина, но выглядело это гораздо страшнее. -
Вокруг лагеря сплошная стена часовых. Они упустили одну женщину, но
удержат другую. Она - их лучшее оружие, и они прекрасно это знают.
- Оно может обернуться против них. - Летописец Обри стоял за плечом
Вадина, как будто он постоянно был там, не более чем всегда смущенный
ростом и характером янонца. - Могу я высказать одну мысль?
Вадин зарычал на него. Обри принял это за утвердительный ответ и продолжал:
- Король подготовил свой разум, верно? Он весь сосредоточен на предстоящей
битве. Пусть так и остается. Я пойду в мантии судьи, если кто-нибудь
укоротит ее вдвое. - Зубы его сверкнули в улыбке. - В конце концов, мне
надо увидеть схватку, чтобы написать о ней. Певица занемогла. Бедная
женщина, она так сильно любит его. Она сломлена, но ее подруга поможет ей,
и они не ослабят мужество короля своими слезами.
- Мирейн никогда в это не поверит, - сказал Вадин. - Если бы речь шла о
другой женщине... Но в Имин есть королевская кровь, сердце ее твердо как
сталь.
- Однако, - настаивал Обри, - король родился на юге, где и мужчины и
женщины мягче. Пока его голову занимает поединок, он не будет задавать
много вопросов, а я сделаю так, чтобы он не задал ни одного. - Вадин не
уступал, и Обри продолжал уговоры: - Доверься мне, молодой господин. Я
дурачил принцев, когда твой отец был еще в пеленках.
- Вот дьявол! - покорился Вадин.
Обри усмехнулся, отвесил ему насмешливый поклон и растворился в ночи. За
собой он оставил искорку веселья и образ младенца, запеленатого с ног до
головы, словно жертва паука. Вадин вздрогнул.
- Иди же, - рявкнул он на Алидан. - Исчезни. А ты, капитан, держись
подальше от короля, если сможешь. И молитесь, чтобы это нам удалось, иначе
нам всем конец.
Они повиновались, чему Вадин слегка удивился. Он приостановился на
мгновение, успокаивая себя, и вернулся к Мирейну.
Тот, кажется, даже и не заметил отсутствия Вадина. Оруженосцы расправляли
последние складки на его алой мантии. Как только они закончили, он
повернулся со своей неповторимой грацией и немного помедлил. Его доспехи и
оружие лежали на своих местах, вычищенные и блестящие. Он провел пальцем
по краю щита, немножко поиграл алым плюмажем на шлеме.
Внезапно он обернулся. Все смотрели на него. Мирейн поднял выше голову и
улыбнулся им, сияющий и сильный. Они расступились, чтобы дать ему пройти.
На самом восточном холме лагеря за ночь поднялся алтарь - обтесанный
камень, обложенный землей и зеленым дерном. На нем горел священный огонь,
охраняемый жрецами армии, воинами Аварьяна, облаченными в солнечно-золотые
накидки. Еще до прихода Мирейна они начали исполнять древний Обряд Битвы.
Ритмы его переплетались со стуком сердца: кровь и металл, земля и огонь,
пронизанные звуками барабанов и высоким, леденящим кровь свистом флейт.
Жрецы поставили Мирейна возле алтаря, помазали его землей и кровью,
оградили металлом, закаленным на божьем огне.
Стоя во время обряда там, на возвышении, и стараясь вплести свой разум в
разум Мирейна, Вадин глазами другого человека взглянул через покрытые
утренней дымкой холмы. Огни вражеского лагеря мерцали, бледнея по мере
того как приближался Аварьян, но в центре его, рядом с огромным красным
шатром, бушующее пламя взвивалось почти до небес. Вокруг него сгрудились
люди. Ближе всех к огню, окруженная людьми в капюшонах, движущимися в
некоем подобии странного и дикого танца, стояла какая-то высокая фигура.
Смотреть на это было ужасно. Черный с алыми пятнами силуэт двигался
рывками, с какой-то пародией на грацию, как будто танцевал калека. Вадин
не знал, что там происходит, и нс хотел знать. Он только молился всей
душой, чтобы это не было тем, чего он так боялся.
Пока он наблюдал, огонь поднялся еще выше. Танцор завертелся, взвыла
пронзительная, сводящая с ума музыка. Огонь взметнулся, как руки,
простирающиеся к небу: огненные руки, кроваво-красные, красные, как вино,
темно-красные, как плоть, отделенная от костей. Эти руки дотянулись до
танцующего силуэта, обхватив его, завлекли прямо в сердце огня.
Огонь Солнца обжег лицо Вадина. Или лицо Мирейна? Жрец опустил сосуд со
священным огнем и повернул короля на восток, навстречу восходящему пламени
Аварьяна. Мирейн поднял к нему руки. Слова обряда текли поверх него и
через него и смешивались в единый мощный крик приветствия, мольбы и
согласия.
- Да будет так, - пропел жрец.
И в сердце Мирейна, и в сердце Вадина невольно прозвучало: "Да будет так".
По закону поединка борец должен ехать на место встречи в сопровождении
лишь судьи и свидетеля. Они ехали позади Мирейна. Коричневое одеяние Обри
и изысканный наряд Вадина были спрятаны под двухцветными плащами: белый
цвет - для победы, охра - для смерти. В одной руке Обри держал
соответствующий его обязанностям жезл - простую деревянную палку с двумя
наконечниками, костяным и янтарным.
Оба хранили молчание. Обри оказался прав: Мирейн не задавал летописцу
вопросов и не удивился отсутствию своей певицы. Все мысли короля были
обращены к предстоящей битве.
Позади них армия выстраивала свои ряды, передние из которых отмечали
границу лагеря: достаточно близко, чтобы видеть, и слишком далеко, чтобы
помочь. Расстояние между королем и войском увеличивалось с каждым шагом,
небо пылало ярче, а враг становился ближе.
Над армией Морандена теперь не веяли ни тень, ни мираж, как будто бы
колдовство не удалось или действие его кончилось. Но армия принца и без
того была очень велика, включая все силы западного Янона и Окраин. Будь у
Мирейна вторая армия, он мог бы у них за спиной опустошить все их земли.
Если он победит в этом поединке, то будет править всеми этими людьми.
Небольшая группа отделилась от плотных вражеских рядов и стала
приближаться к берегу Илиен. Вадин подхлестнул Рами и встал между Мирейном
и рекой. Но что он мог сделать, когда у него не было даже кинжала? Разве
что еще раз умереть за Мирейна.
Но у всадников не было оружия. Первым ехал герольд, облаченный в белое и
охру, неся жезл судьи. Следом за ним - Моранден на черном жеребце, гордо и
прямо сидящий в седле и подобно Мирейну облаченный в алое, как и
полагается королю во время войны. А за спиной Морандена ехал его второй
свидетель, леди Одия, которую можно было узнать даже под густой длинной
вуалью, со своим старым евнухом, ведущим под уздцы сенеля с какой-то ношей.
Вадин и герольд одновременно достигли кромки воды, но ни один не отважился
войти в реку.
- Что это? - крикнул Вадин, перекрывая шум Илиен. - Почему вас так много?
- Приехали все, кто должен, - ответил герольд. - Мы привезли твоему королю
то, что он, вероятно, потерял.
Вперед выехал евнух, ведя упирающееся животное вниз к берегу, а затем - по
воде. Вадин понял, что за ноша была на спине сенеля: длинный и узкий
предмет, застывший и одновременно податливый, окутанный тенью смерти.
Вадин был как во сне. Он мог сделать только то, что сделал: дал всаднику
возможность приблизиться к нему, а не к Мирейну. Он ждал неизбежного. Не
проронив ни слова, не удостоив Вадина взглядом, евнух передал ему на руки
ношу, повернулся и побрел обратно к своей госпоже.
Вадин очень медленно соскользнул с седла Рами. Он не думал, что так
произойдет. Он вообще не думал с того момента, как проснулся. Он только
знал, что Мирейну не надо этого видеть. Ему предстояло сражаться, и он не
должен был оплакивать свою возлюбленную или метаться в ярости из-за ее
утраты.
На мгновение Вадину показалось, что ему лучше исчезнуть вместе со своей
немой ношей. Броситься в далекую даль и похоронить Имин, и тогда Мирейн
ничего не узнает.
Мимо него прошел кто-то в королевской алой мантии, достаточно невысокий,
чтобы проскользнуть у него под рукой, достаточно быстрый, чтобы уклониться
от его протянувшейся было руки. Мирейн потянул за конец веревки. Вадин еще
раз отчаянно попытался оттолкнуть его. Но Мирейн был тверд как скала, и
лицо его застыло как камень. Веревки разом развязались, и Имин оказалась в
руках у Мирейна.
Она умерла не красиво, не легко, не быстро. Вадин знал это. Он видел, как
она умерла, вовлеченная в огонь богини. Огонь пощадил лишь ее чресла, но
было понятно, что перед смертью она много выстрадала: ее избивали, сдирали
кожу и, возможно, пытали еще страшнее. Но ни огонь, ни пытки не тронули ее
лицо, кроме глаз. Под выжженными глазницами черты ее были спокойны и не
выражали ни боли, ни страха.
- Как она должна была взбесить их, - проговорил Мирейн, - умирая в покое,
вопреки их воле.
Его голос был безумен, потому что звучал так рассудительно. Мирейн с
огромной нежностью опустил Имин на землю и закрыл ее черными покрывалами,
как будто она могла проснуться и почувствовать боль. Рука его чуть
