которая пришлась как нельзя более кстати: лошади во французской кавалерии
падали тысячами от отсутствия овса, а сухари и мука тоже далеко не во всех
частях великой армии оказывались в изобилии[28].
Этот случай был не единичен.
В Старом Лепеле французы нашли 750 мешков муки и 327 тонн сухарей[29]. В
Орше Наполеон нашел огромные склады.
Но не всегда от этих находок было много толку: армия быстро двигалась к
Витебску, а перевозочных средств не хватало. Только что Наполеон радовался,
что в Орше нашлось огромное количество муки, а уже 21 июля император
раздражается и пишет генералу Груши запрос, почему он не присылает эту муку
в Глубокое, где сосредоточивается центр великой армии. "Мы в величайшей
нужде"[30].
Дисциплина в великой армии совсем не походила на обычную дисциплину
наполеоновских войск, так восхищавшую военных людей разных наций.
Один из ограбленных, виленский помещик Эйсмонт, вздумал как-то заикнуться о
том, как, "по словам библии", бесчисленное войско фараона погибло в пучине
Красного моря. Но это сравнение успеха не имело: "Когда я сие мое замечание
сообщил некоторым последователям Наполеона, то едва не сделался жертвой
моей откровенности, ибо один из сумасбродных вынул полуаршинный кинжал и
бросился ко мне, закричав: "Умри, не верующий в могущество земного бога и
его непостижимый порядок..." И вот от сих пор научился я молчать" [31].
Грабили, по единодушным отзывам литовцев и потом русских, больше всего
баварцы, пруссаки, рейнские немцы, хорваты (из итальянского корпуса
вице-короля Евгения). Императорская гвардия почти совсем не грабила. Но это
не удивительно: она получала несравненно больше продовольствия, чем
остальная армия.
Самая армия была не та, что прежде. В ней не было прежних волонтеров, она
была даже не чисто французская, а какая-то громадная всеевропейская.
Дисциплина, как сказано, не походила на ту, которая всегда царила в
наполеоновских войсках. И это замечали более опытные французские офицеры
постарше с первых же дней похода, они предвидели много бед и не переставали
с тревогой повторять, что армия грабит, мародерствует, отстающих,
дезертирующих - масса и что дело может от этого страшно пострадать.
"Но уже сказано было, что в этой кампании ничего не будет делаться так, как
делалось в прежних кампаниях" [32], - это характерное замечание мы находим
в рукописи одного пленного французского генерала, начальника штаба 3-й
кирасирской дивизии.
Никогда еще Наполеону не приходилось в самые первые дни войны выслушивать
столько докладов о дезертирах, об отстающих, о солдатах, покидающих ночью
полк, чтобы
образовывать грабительские мародерские шайки. Дело дошло до того, что
император приказал своему начальнику штаба Бертье передать маршалу Нею
повеление: "Разослать отряды кавалерии под начальством офицеров главного
штаба, чтобы изловить отставших, многие из них совершают преступления и
кончают тем, что попадают в руки казаков" [33]. И этот приказ пришлось
отдать 4 июля, т. е. ровно через десять дней после открытия кампании.
Грабеж, конечно, не прекратился, а продолжался под видом "питания от
квартирохозяев".
Французы составляли на этот раз меньшинство в наполеоновской армии.
Большинство же состояло из немцев, итальянцев, голландцев, португальцев,
испанцев, иллирийских славян, хорватов, швейцарцев. Тут были люди, от души
ненавидевшие Наполеона как поработителя их отечества, и шли они на войну
исключительно из страха. Дезертирство для многих из них было пламенной,
любимой мечтой с первого же момента вступления на русскую территорию.
Конечно, другие в их среде шли, надеясь на личное обогащение, на повышение,
на те выгоды, которые так щедро сыпались всегда на наполеоновскую армию во
время и после всякого похода.
Но, конечно, убийственно провалилась идея Наполеона забирать в свою армию
также и испанцев только потому, что они "числились" подданными Жозефа
Бонапарта.
Интересно отметить, что Наполеон отлично знал, что, например, образовывать
полки сплошь из испанцев - хотя бы при французах-офицерах - дело
рискованное. "Такие полки пробуют сформировать, но на них не
рассчитывают"[34], - писал он еще перед нашествием на Россию графу Дарю. Он
предпочел вливать понемногу испанцев в чисто французские батальоны. Но и
это плохо удалось: испанцы всюду оставались испанцами, ненавидящими
Наполеона.
Испанцы, силой забранные в армию, не только не хотели отдавать свою жизнь
для завоевания России, но норовили и тут продолжать свою бесконечную,
непримиримую войну не против русских, а против французов. Вот сцена еще из
того периода войны, когда наполеоновская армия быстро продвигалась в глубь
России. Рассказывает французский лейтенант Куанье, дело происходит по пути
из Вильны в Витебск: "Один сгоревший лес лежал вправо от нашего пути, и
когда мы с ним поровнялись, я увидел, что часть моего батальона пустилась
как раз туда, в этот сожженный лес. Я скачу галопом, чтобы вернуть их
назад. Каково же было мое удивление, когда вдруг солдаты оборачиваются ко
мне и начинают в меня стрелять... Заговорщики были из солдат Жозефа...
(брата Наполеона, испанского короля), все без исключения испанцы. Их было
133; ни один француз не замешался среди этих разбойников". На другой день
испанцы были схвачены французским кавалерийским отрядом. Полковник решил
расстрелять не всех, а половину. Началась лотерея: часть вынимаемых
билетиков была белая, часть черная. 62 человека, вынувшие черные билеты,
были тут же, на месте, расстреляны, остальных полковник помиловал" [35].
Подобные эпизоды показывали чрезвычайно ясно, до какой степени забота
Наполеона о количестве солдат великой армии повредила ее качеству.
6
Находясь в Вильне, Наполеон должен был одновременно обдумать и предпринять
две операции: против Багратиона, отступавшего со 2-й армией (45 тысяч
человек) к Несвижу, и против Барклая, который уже 26 июня вышел из Вильны
со своей 1-й армией (около 100 тысяч человек) по направлению к Дрисскому
укрепленному лагерю на Двине.
Наиболее трудным было положение Багратиона, и Наполеон сразу же велел
двинуть против него большие силы. По его приказу в погоню за Багратионом
вышел из Вильны маршал Даву с 50 тысячами человек. Даву шел через Ошмяны на
Минск, обходя Багратиона и отрезая отступление. Своему брату, вестфальскому
королю Жерому Бонапарту, у которого было около 16 тысяч человек, Наполеон
велел идти на Новогрудок, предупреждая движение туда Багратиона, который 29
июня еще был у Немана. Багратиону грозила капитуляция или полнейшее
истребление.
В два часа ночи 1 июля Наполеон послал маршалу Даву следующий приказ:
"Сегодня уже нет сомнения, что Багратион прошел из Беженца на Гродно, из
Гродно прошел в шести лье от Вильны и направился в Свенцяны. Я организовал
три сильные колонны для того, чтобы его преследовать. Все три будут под
вашим начальством" [36]. Даву находился в этот момент в Ошмянах.
Положение Багратиона казалось отчаянным. У него было около 40 тысяч
человек, так как целых две дивизии были уже при начале преследования
отброшены на Волынь. За ним гнались маршал Даву с 70 тысячами, Понятовский
с 35 тысячами, король вестфальский Жером Бонапарт с 16 тысячами, Груши с 7
тысячами и Латур-Мобур с 8 тысячами. Французские показания (Бельфора и др.)
говорят нам, что если из этих 136 тысяч вычесть отставших, больных,
мародеров, даже 46 тысяч человек, то все же останется 90 тысяч свежего,
великолепно вооруженного войска с обильной кавалерией. И все-таки Багратион
ушел. Французские командиры сваливали вину один на другого. Отбиваясь с
обычным своим мастерством и упорством от наседавшего на него Даву,
Багратион бросился к югу и здесь мог бы погибнуть, если бы Жером Бонапарт
пришел вовремя и перерезал ему путь. Но Багратиону удалось уйти раньше, чем
сомкнулись французские клещи.
Маршал Даву, преследуя Багратиона, занял Могилев, занял Оршу и двинулся
дальше. Столкнувшись с корпусом Раевского и наблюдая казачьи разъезды
Платова, посланные Багратионом к Могилеву для маскировки собственного его
отступления со всей 2-й армией, Даву замедлил движение и тут сделал
убийственную ошибку, послав за Багратионом корпус Жерома Бонапарта,
вестфальского короля, наиболее бездарного из всех бездарных братьев
Наполеона. Для Багратиона уйти от Жерома, сбить его с толку и замести все
свои следы было, что называется, вопросом жизни и смерти. Он ушел от
страшной опасности. Если бы Даву стал быстро и круто теснить и догонять его
со всеми своими силами, катастрофа 2-й русской армии была бы очень
возможна, и во всяком случае благополучное соединение Багратиона с армией
Барклая в Смоленске было бы немыслимым.
Уже 5 июля для Наполеона стало вполне очевидно, что его брат Жером упустил
Багратиона и что вся эта операция в первом своем фазисе провалилась, но еще
и теперь малейшая ошибка Багратиона могла его погубить. Что Жером напортил
и напутал столько, сколько было в его силах, это императору стало ясно:
"Сообщите вестфальскому королю, - разгневанно диктовал он Бертье, - что я
крайне недоволен тем, что он не отдал все свои легкие войска князю
Понятовскому для преследования Багратиона, чтобы тревожить его корпус и
остановить его движение... Скажите ему, что невозможно маневрировать хуже,
чем он это делал. Этого мало. Скажите ему, что все плоды моих маневров и
прекраснейший случай, какой только представился на войне, потеряны
вследствие этого странного забвения первых правил войны"[37].
Наполеон 6 июля дает новую директиву: "Нужно либо заставить Багратиона идти
в Могилев, либо отбросить его в Пинские болота. И в том и в другом случае
французские части могут войти в Витебск раньше Багратиона, и Багратион
окажется отрезанным". Одновременно Наполеон приказом от 6 июля подчинил
Жерома со всеми его корпусами маршалу Даву [38].
7 июля надежды Наполеона оживились: прибыли сведения. "Багратион в
Новогрудке, преследуемый со всех сторон", - писал император вице-королю
Евгению Богарне из Вильны. Но это было ошибочно. Багратион снова ушел.
7 июля Багратион послал секретный приказ полковнику Грессеру, стоявшему с
отрядом в Борисове: "Узнав, что неприятель должен находиться в Минске,
предписываю вам, как скоро он приблизится в 30 верстах, не ожидая другого
повеления, заклепать все пушки, бросить их в воду и самим с вверенной вам
командой отступить в Бобруйск" [39].
Наполеон вскоре уже окончательно понял, что Багратиона не удалось окружить,
и, вероятно, убедился, что Багратион - не генерал Мак и не похож на
прусских генералов и что этот русский командующий, несмотря ни на что,
приведет в Смоленск свою армию в полной боевой готовности.
Наполеон вновь и вновь гневно обрушился на своего бездарного брата,
злополучного Жерома: "То, что вы не были осведомлены о том, сколько
Багратион оставил на Волыни, что вы не знали, сколько дивизии при нем
находится, что вы даже не стали его преследовать и что он мог совершить
свое отступление так спокойно, как если бы никого позади него не было, -
все это противно всем военным правилам" [40].
Багратион, стоя в Несвиже, вечером 10 июля узнал, что маршал Даву со своим
корпусом уже вошел в Минск, что король вестфальский Жером Бонапарт
наступает на него из Новогрудка и что одновременно появились французские
разъезды и на его левом фланге. Значит, грозят обход, окружение и
капитуляция. 10 июля Багратион пришел в Слуцк, а из Слуцка пошел, все
ускоряя темп отступления, к Бобруйску, куда и прибыл 18 июля. Все время ему
грозила страшная опасность: маршал Даву занял последовательно Свислочь,
Минск, Оршу и явно ставил себе целью отрезать Багратиону путь к дальнейшему
отступлению 19 июля Багратион, еще находясь в Бобруйске, узнал, что маршал
Даву подходит уже к Могилеву Багратион очень скоро после первого известия
получил и другое - что Даву уже занял Могилев. Он тогда отрядил Раевского,
дав ему 15 тысяч человек, против Даву. 23 июля началась битва между
