это сражение". После такой проигранной битвы Александр уже сможет заключить
мир, не подвергая себя бесчестию. "Но если и тогда Александр будет
упорствовать, хорошо, я начну переговоры с боярами или даже с населением
этой столицы: это население значительно, объединено и, следовательно,
просвещенно; оно сообразит свои интересы, оно поймет свободу"[48]. Что
понимал император под этими словами? Можно ли в этих словах усматривать
хоть намек на освобождение крепостных? Конечно, нет, не мог же он считать
"просвещенными" и объединенными в столице русских крепостных крестьян. Он
мог иметь в виду только крупную буржуазию, интересам которой он подчинял
всю Францию, на чем он совершенно сознательно и планомерно строил свое
владычество в покоренных странах. Ни разу император вместо этих фантазий о
переговорах с "боярами" и с "просвещенным населением" святого города Москвы
не вымолвил в этом восьмичасовом споре, в этой, вернее, беседе вслух с
самим собой, самого главного: ни разу он не сказал, что объявит русских
крестьян свободными от крепостного ига, ни разу не упомянул даже, что
пригрозит этим Александру или "боярам", если те будут упираться. Он хотел
прежде всего переговоров с Александром, если не удастся с Александром, то с
"боярами", если не удастся с дворянами, то с московской "просвещенной"
буржуазией. На этом в Витебске кончались, и не могли не кончиться,
предположения императора. Никаких надежд на поддержку крестьянства Наполеон
не возлагал и не мог возлагать, потому что для этого нужно было прежде
объявить крестьянство свободным, а этого Наполеон не хотел ни в Витебске,
когда еще могли быть надежды на мир с царем и с дворянством, ни, как
увидим, даже в Москве, когда эти надежды исчезли окончательно.
Слышал что-то Наполеон и о традиционном духе соперничества, некоторой
оппозиции, который существовал в Москве относительно Петербурга, и в этом
долгом разговоре с Дарю император безмерно преувеличил значение этой
московской дворянской фронды, этих ворчливых выходок членов московского
Английского клуба против петербургского двора и петербургских сановников:
"Москва ненавидит Петербург, я воспользуюсь этим соперничеством,
последствия подобного соревнования неисчислимы". Очевидно, великосветские
шпионы Наполеона, с давних пор доносившие ему обо всем, что делается и
говорится в обеих русских столицах, придавали преувеличенное значение тому,
что они подслушали среди резких на язык московских бар и опальных
бюрократических тузов, проживавших в Москве. Выслушав все это, Дарю
продолжал возражать, потому что эта аргументация Наполеона (которой
император явно стремился убедить самого себя) нисколько его не успокоила.
Дарю обратил внимание Наполеона на то, что до сих пор "война была для его
величества игрой, в которой его величество всегда выигрывал". Но теперь от
дезертирства, от болезней, от голодовки великая армия уже уменьшилась на
одну треть. "Если уже сейчас тут, в Витебске, не хватает припасов, то что
же будет дальше?" - говорил Дарю. Фуражировки не удаются: "Офицеры, которых
посылают за припасами, не возвращаются, а если и возвращаются, то с пустыми
руками". Еще на гвардию хватает мяса и муки, но на остальную армию не
хватает, и в войсках ропот. Есть у великой армии и громадный обоз, и гурты
быков, и походные госпитали, но все это остается далеко позади, отстает,
решительно не имея возможности угнаться за армией. И больные и раненые
остаются без лекарств, без ухода. Нужно остановиться. Теперь, после
Витебска, уже начинается коренная Россия, где население будет встречать
завоевателя еще более враждебно: "Это - почти дикие народы, не имеющие
собственности, не имеющие потребностей. Что у них можно отнять? Чем их
можно соблазнить? Единственное их благо - это их жизнь, и они ее унесут в
бесконечные пространства". Бертье поддерживал это мнение и поддакивал Дарю,
но не очень отваживался на самостоятельные речи. В этом долгом разговоре,
где император явственно больше спорил со своим внутренним голосом, тайно
говорившим ему то самое, что вслух говорил Дарю, Наполеон вдруг с большой
горячностью стал вспоминать о шведском походе времен Петра Великого. "Я
хорошо вижу, что вы думаете о Карле XII!" - воскликнул он, хотя никто и не
помышлял говорить ему о Карле XII. Это он сам вспомнил, конечно, о шведском
короле, о своем прямом предшественнике в деле нашествия на Россию, и, как
во всем этом роковом разговоре, император и в данном случае возражал не
Дарю, а самому себе. Пример Карла XII, рассуждал Наполеон, ничего не
доказывает: шведский король не был достаточно подходящим человеком для
подобного предприятия. Наконец, нельзя из одного случая (т. е. из гибели
шведов) выводить общее правило: "не правило рождает успех, но успех создает
правило, и если он, Наполеон, добьется успеха своими дальнейшими маршами,
то потом из его нового успеха создадут новые принципы", - так он говорил.
Привычка не считаться ни с какими прецедентами, диктовать истории, а не
учиться у нее, уверенность, что никакие общие мерки и правила в применении
именно к нему лично не имеют ни малейшей силы и смысла, так и сквозят в
каждом слове Наполеона. Да, знаменитый шведский полководец погиб, но он сам
виноват: зачем, будучи "только" Карлом XII, он взялся за дело, которое под
силу только одному Наполеону и больше никому?
Разговор кончился.
В следующие дни император все еще не давал ни окончательного приказа о
выступлении всей армии из Витебска, ни повеления об устройстве на долгое
пребывание в Витебске.
Наполеон, не созывая совещаний, заговаривал с генералами гвардии, с
отдельными маршалами о ближайших планах. Большинство уже было за
наступление. Очевидец Сегюр приписывает это отчасти внутреннему их
убеждению, отчасти желанию угодить властелину, подольститься, - ведь все
уже знали о желании императора, - отчасти же, наконец, просто привычке к
солдатскому, без рассуждений, повиновению высшей воле. Да и очень уже
неприветливой и голодной казалась эта витебская стоянка: чем больше частей
великой армии, далеко опередивших свой обоз, сходилось вокруг маленького
разоренного города, тем голодней становилось жить солдатам, тем больше
падало ежедневно лошадей в кавалерии и в артиллерии. Во многих частях ели
почти только одну овсяную кашу. Дизентерия свирепствовала.
Уже решив дело, император медлил и как будто ждал толчка.
Толчок последовал. 10 августа императору донесли, что генерал Себастиани
подвергся внезапному нападению со стороны русской кавалерии и потерпел
урон; дело Себастиани произошло около Инкова. Сразу воскресла надежда на
то, что русские остановились где-то около Днепра, на левом берегу реки.
Наполеон немедленно отдал приказ по великой армии: выступить с витебских
стоянок и идти на русских. Наполеон предупредил Даву еще 10 августа, что он
рассчитывает перейти через Днепр у Рассасны, где он велел навести четыре
моста, и что он перейдет на левый берег реки с 200 тысяч человек. Император
не скрыл от Даву тяжких потерь своей армии в сражениях с русскими отрядами,
задерживающими движение.
12 августа первые части наполеоновской армии вышли из Витебска. 13 августа,
идя вслед за другими частями, старая гвардия во главе с императором
двинулась на восток. Император ночевал 15 августа на бивуаке в Бояринцеве.
Тут к нему стали поступать одна за другой вести об отчаянном сопротивлении
Неверовского [49].
Завоеватель вошел в коренную, центральную Россию. Пожар охватывал старое
жилье русского народа. Смоленск, столько раз задерживавший в минувшие века
врагов, шедших на Россию, древний город, двести лет не видевший под своими
стенами неприятеля, готовился к встрече самого грозного врага, и его башням
и стенам суждено было рухнуть от таких ударов, каких они никогда еще не
испытывали.
Комментарии
[1] Изложение разговора Балашова с Наполеоном хранится в Военно-ученом
архиве и несколько раз появлялось в печати, но с некоторыми сокращениями и
изменениями (у Михайловского-Данилевского, у Тьера). Наиболее полно оно
дано в издании Дубровина "Отечественная война в письмах современников"
(СПб., 1882, щ 19). Но и тут есть купюры, восстановленные, замечу, Николаем
Карловичем Шильдером чернилами на полях в экземпляре издания Дубровина
Публичной библиотеки по собственноручной записке А. Д. Балашова. Конечно,
не во всем можно полагаться на балашовское изложение, а проверить его
нельзя, так как ни Наполеон, ни его свита не оставили нам своей версии, и,
например, точный и правдивый Сегюр, бывший все время в свите Наполеона,
говорит об этом свидании на двух беглых страницах (т. I, стр. 171-172),
причем тоже ссылается на русскую (т. е. балашовскую) версию.
[2] См. указанный выше экземпляр издания Дубровина с приписками Н. К.
Шильдера, стр. 21.
[3] Segur, t. I, стр. 73.
[4] Черновик его впервые напечатан А. Ф. Бычковым в первой книге Русской
старины за 1870 г.
[5] Er lachte wie ein halb Wahnsinniger uber die Niederlage unserer Heere.
[6] Так писал Александр I Салтыкову из-под Дриссы. См. Шишков А. С.
Дрисская записка. ГПБ, рукописн., отд., арх. Н. К. Шильдера, К-30, щ 33.
[7] ГПБ, рукописн., отд., арх. Н. К. Шильдера, К-9, щ 11. К истории войны
1812 г. Копия.
[8] Xapкeвич В. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях
современников. Материалы Военно-учебного архива Главного штаба, т. II.
Вильна, 1903, стр. 46-47.
[9] То11 F. von. Denkwurdigkeiten. Bd. I. Leipzig, 1856, стр. 327-328.
[10] Ср. Обозрение состояния артиллерии с 1798 по 1848 г. СПб., 1852.
[11] ГПБ, рукописн. отд., арх. Н. К. Шильдера, К-9, щ 11. К истории войны
1812 г.
[12] ГПБ, рукописн. отд., арх. К. А. Военского, I, щ 226, помечено: "На
Двине близ Дриссы. Июня 30 дня 1812", подписано: "Верноподданнейше граф А.
Аракчеев, Александр Балашов, Александр Шишков".
[13] Переписка Александра I с... Екатериной Павловной, стр. 76.
[14] ГПБ, рукописн. отд., арх. Н. К. Шильдера, К-30, щ 33; Шишков А. С.
Цит. соч. Копия.
[15] Харкевич В. 1812 год в дневниках..., т. II.
[16] Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т. XI, ч. 2, стр. 569.
[17] Эти записки графа Толя, человека, бывшего в центре событий, в штабе
Барклая, необычайно важны для истории войны. Отмечу между прочим, что Маркс
и Энгельс очень охотно пользовались Толем для своих военных статей в
американском энциклопедическом словаре. Вот то знаменательное показание
графа Толя, на которое я ссылаюсь:
"...ist besonders bemerkenswerth dass keinem auch der ausgezeichnetsten
Offiziere des Hauptquartiers zu Wilna, auch nur entfernt einfiel die
ungeheure Ausdehnung Russlands zu Hilfe zu nehmen was nachher im Laufe der
Ereignisse ganz von selbst und ohne das jemand beabsichtigt hatte zur
entscheidenden Hauptsache wurde". cм. Toll F. von. Цит соч., т I, стр. 247.
Эти записки обработаны и изданы генералом Бернгарди, и о Толе там всюду
говорится в третьем лице.
[18] ГПБ, рукописн. отд., арх. К. А. Военского, I, щ 281. Разные сведения
по 1812 г. Рапорт генерал-лейтенанта Эссена Александру I, Рига, июля 9 дня
1812 г. Копия.
[19] Ермолов А.П. Записки. М., 1865, стр. 149.
[20] ГПБ, рукописн. отд., арх. К. А. Военского, I, щ 281. Яков Вилье -
Александру I. Поречье, 17 июля 1812 г., папка Разные сведения по 1812 г.
[21] ГПБ, рукописн. отд., арх. К. А. Военского, I, щ 281. О раненых,
находящихся в Смоленской губернии, в городе Вязьме, папка Разные сведения
по 1812 г. Козодавлев-Александру I, 7 августа 1812 г. Копия.
[22] Записка Каликста Даниловича о действиях Наполеона в Вильне. Военский
К. Акты, документы и материалы для истории 1812 г., т. I, СПб., 1909, стр.
410-411.
[23] Lettres inedites de Napoleon a Marie-Louse, щ 44. Wilna, le 30 juin.
[24] Lettres inedites de Napoleon a Marie-Louse, щ 46. Wilna, le 2 juillet
1812.
[25] Correspondance. t. XXIV, щ 19024, 1812, стр. 109.
[26] Французы, в России, ч. I. М., 1912, стр. 27.
[27] Correspondance, t. XXIV, щ 18995. Gloubokoie, 22 juillet 1812, стр.
